Не без сожаления моряки пустили ко дну великолепные фрегаты с чёрными драконами на носах, забили трюмы до отказа добычей и рабочей силой, сочли потери и — закатили застолье.
Когда всё было кончено, Селин добрела до каюты и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Избыток впечатлений совершенно её обессилил. Залпом осушив стакан с прикроватной тумбы, она поняла, что с самого утра и крошки в рот не брала. Уткнувшись носом в подушку, она всё прокручивала в голове случившееся и содрогалась. Только когда опасность миновала, на неё свинцовым одеялом навалилось понимание всей глубины ужаса пережитого. Леди эмиссар провалилась в тяжёлый сон без сновидений.
Бодрый голос Курта вывел её из полузабытья:
— Экипаж, подъём!
— Подите вон, — промычала Селин.
— Зелень, одевайся и давай к нам в кают-компанию. Все уже собрались.
— Я запрещаю так называть меня, Курт!
Возмущение стряхнуло с неё остатки сна. Наспех прихорошившись и надев чистое, она наклеила любезную улыбку и направилась на многоголосый гомон, сплавленный с восхитительными ароматами мяса на углях. Она уже начинала забывать запахи нормальной пищи.
В низком сизом дыму мерцали свечи. Звон посуды тонул в чавканье и хриплом смехе.
Завидев леди де Сарде, капитан встал. Его примеру последовали все собравшиеся, громыхнув стульями. Впервые, глядя на разношёрстную публику, Селин позволила себе улыбнуться, не поморщась.
— Добрый вечер, господа!
Ответом ей стал стук налитых до краёв кружек, чашек, бокалов, плошек и пиал. Недавние опытные бойцы, четко исполняющие свои роли, снова превратились в расслабленный сброд, впрочем разодетый в пух и прах в платье с чужого плеча.
— Кузина! Как я рад, что и ты с нами!
Константин, не отпуская миниатюрную вилку с нацепленной на неё огромной бараньей лопаткой, подвинул ей стул.
— Где твои манеры, кузен?! — прошипела сквозь улыбку де Сарде. — Давно ли ты стал одним из «них»?
Карликовые бунты Константина в виде непреодолимой тяги к третьему сословию перестали её сердить довольно давно и оставляли только усталость от невозможности внушить ему верное понимание собственного места. Впрочем, и кузена можно было понять.
Сейчас же Константин уже увлечённо разъяснял Красавчику, тому страшилищу с арбалетом, почему так важно владеть приборами в количестве не менее трёх вилок, и то из безысходности.
На них с недоумением смотрели несколько пар глаз.
Селин окинула взглядом стол. Чего тут только не было!
Розовеющая нежным срезом буженина с хрустящей корочкой, запечённая в меду, крохотные серые перепёлки — надо отдать должное, их передержали, судя по цвету, — фаршированные яйцами, импровизированные груды отдающих коричневым и красным куриных ножек в соусе, расставленные по столам, жареные артишоки в масле, переложенные ломтиками сала, криво нарубленные и пахнущие на весь коридор сыры, — она смекнула, что окна-то были распахнуты настежь вовсе не из-за тяжелого духа алкоголя с табаком, — сложенные пирамидками варёные бледные картофелины…
…и бутылки.
Огромное количество мутных бутылок, что чёрными пыльными башнями возвышались посреди состряпанного города кушаний.
С набитым ртом Курт разъяснял на матерном разговорном какому-то бедолаге с подвязанной рукой, как вреден для суставов неверный захват клеймора, и как следует держать его правильно и крепко, для верности ассистируя себе похожей по размеру костью с остатками мяса. Смуглый бритоголовый юноша с татуированным подбородком, Джонас, тот самый, что вызвал своим полётом с грот-мачты приступ дурноты и угрожал опоссумом её гардеробу, размахивал руками, расплескивая из кружки, и в лицах изображал бросившихся на него бандитов. Чопорный бледный старик с пронзительными синими глазами и тонкими паучьими пальцами единственный, кроме капитана, пользовался вилкой и ножом, и аккуратно накладывал себе кушанья. Впалые бледные щеки покрывала серая щетина, уголки красного рта были оттянуты книзу, и создавалось впечатление, будто ему в тягость весёлая компания. Резкие движения выглядели нервно, а сам он уж точно был не в своей тарелке. Когда он потянулся через стол за бутылкой, на его кушаке обнаружилась киянка в чехле, приточенная к богатому ремню.
— Это Маркиз, — подсказала безволосая желтоглазая навтка, Флавия. — Наш плотник и врач.
Услышав своё прозвище, тот стрельнул в их сторону испепеляющим взглядом. Селин поспешила улыбнуться и пробормотать «рада знакомству».
Флавия втиснула косоногий табурет между леди де Сарде и толстяком и начала называть собравшихся. Флавия, девушка, чей подбородок и веки украшали линиии татуировок, а на голове, кроме косынки, ничего не было, явно чувствовала себя очень уютно. Селин только оставалось улыбаться и глотать слюну над пустой тарелкой.
Черноглазого статного бородача, выпустившего её из заперти, звали Фаусто. Он оказался квартермейстером-хикметцем, сбежавшим в навты по причине некоторых разногласий культурного характера.
Фаусто поднял бокал и почтительно кивнул.
— Отчего вы всё время в чёрном? — не удержалась Селин.
— Чёрный цвет поглощает солнце.
— На нём крови не видно, — процедил Маркиз.
— Не за столом же! У нас приличное общество! — закатил красивые смеющиеся глаза Фаусто.
— Да и сами мы приличные мусье, — прошамкал Красавчик и закашлялся.
— Его зовут Люсьен, наш боцман. Наместник Верхней Палубы. Как-то он чистил мушкет, зажав промеж колен, а тот ненароком…
— С тех пор и Красавчик!
— …и признаёт только арбалеты и луки. Пороху на дух не переносит…
Селин растерянно улыбалась и кивала, не зная, как и реагировать.
Братья-близнецы Жан и Жак с тремя руками на двоих, что драили палубу и владели топорами, были из урождённых. Они сосредоточенно ловили вилками одинокую скользкую горошину и в беседе участия не принимали.
— Откровенные идиоты, — тихо заметила Флавия. — Но хороши в своём деле: ни пылинки после них не остаётся.
— А это тело, — она пихнула локтем сидевшего рядом грузного матроса, — Толстяк Жиль. Глава пушечной бригады, обитатель нижних палуб.
— Главарь. — Неожиданным фальцетом ответил тот.
— Как же, как же. Вас-то я отменно помню. Вы истребили мой фарфор у меня же на глазах тогда, при погрузке, — усмехнулась Селин.
— Извиняйте, со снарядами уж куда как проще, миледи… — Толстяк сконфуженно уткнулся в кружку.
Задумчивого узкоплечего юношу с лицом без татуировок звали Лауро.
— Все дарованные морю в целом странные ребята. Лауро хорош в картах и хм… навигации. Вечный юнга.
— Ой, а сама-то! — запальчиво возразил он.
— С нашим капитаном вы уж точно успели познакомиться, миледи. — Флавия грустно посмотрела через стол на Васко.
Он сидел во главе стола и слушал восторженный рассказ квартирмейстера об описи. Помимо перечёта неизвестных наименований, среди добычи звучали имена «Караваджо», «Рембрандт», «Вермеер». Селин все эти художники были знакомы не понаслышке, но удивляло, как произведения искусства столь знаменитых мастеров могли оказаться у пиратов.
Тяжёлый бушлат уступил место парадному капитанскому кителю с серебряной вязью потёртых аксельбантов. Выгоревшие на солнце волосы были аккуратно убраны в хвост. В ухе поблескивало широкое кольцо. В те редкие моменты, когда Васко переставал хмурить красивые брови, прищуриваться и поджимать нижнюю губу, его гладко выбритое лицо выдавало, насколько молод он на самом деле. В точеных правильных чертах читалось бы что-то аристократическое, если бы не витки навтовских татуировок на волевом подбородке, над губой и скулах, добавлявшие капитану ауры опасного хищника.
Родинка на его левой щеке показалась ей отчего-то очень милой.
Только сейчас Селин впервые увидела, как он искренне и белозубо улыбается в компании своей команды.
Живые сияющие глаза, по давней морской традиции густо подведённые сурьмой, и линиями татуировок, уходящими к вискам, смотрели в опись. В них не осталось ни капли той холодной решимости, что за мгновение до удара саблей выбирала жертву, — только интерес с искорками озорства.
