Адония в изнеможении закрыла глаза.
Когда она открыла их, оказалось, что она лежит на довольно жёсткой кровати. Перед ней — небольшое, в переплёте крестом, оконце. Она приподнялась.
«Качает! И пить очень хочется». Села. Отметила, что спала в одежде, снята только обувь. Пустая соседняя кровать. Вдруг из-под неё, колыхнув свисающий край одеяла, выбралась и звонко тявкнула собачонка. Наклонившись, Адония подняла её на руки. Через миг в дверь постучали. Адония хотела ответить, но закашлялась. Собачонка снова тявкнула. Дверь открылась. В каюту заглянул матрос с заросшей, совершенно разбойничьей рожей.
— С пробуждением, мисс! — проговорил он прокуренным басом. — Двое суток спали. Сейчас поесть принесут и умыться.
И исчез, со стуком закрыв дверь.
Адония зябко вздрогнула. Легла на бок, уложив рядом собачку. Закрыв глаза, прошептала:
— Сдаётся мне, что я всё сделала правильно, Доминик.
Не прошло и пяти минут, как в дверь снова постучали, и вошёл её спаситель, тот самый старик. В руках у него был накрытый белой салфеткой поднос. Ловко приноравливаясь к качке, он поставил поднос на противоположную, аккуратно застеленную кровать. Вошёл матрос, принёс большой бочонок воды, медный таз, ковш, зеркальце с ручкой. Откинул вниз створку окна (в каюту тут же вкатилась солёная морская свежесть), грубовато потрепал за ухо недовольно заворчавшую собачонку и вышел.
— Я распорядился поместить вас в отдельную каюту, мисс, — проговорил старик, — когда открылось, что вы — дама.
Адония, собираясь с мыслями, взяла зеркальце, посмотрела в него — и едва не выронила. Старуха с обритой головой и чёрными тенями вокруг глаз. Губы — в сочащихся кровью трещинках. «Дама!»
— Мы барражируем в акватории Плимута, — неторопливо наливая воду в таз, продолжил старик. — У нас, видите ли, в этом городе ещё дела. Как только мы их завершим — доставим вас в любой указанный вами порт. Кажется, вы в опасности?
— Вы знаете, кто я? — ответила вопросом Адония.
— Нет, мисс. Не знаю.
— Тогда отчего так заботитесь обо мне?
— Вы просили о помощи. Я помогаю.
— А куда вы направитесь, когда завершите дела в Плимуте?
— В очень далёкое место. В другую страну. В порт, который обозначен не во всех лоциях.
— Прекрасно, — откладывая в сторону зеркало, проговорила Адония. — Принимая вашу любезность, прошу отвезти меня в этот ваш порт.
— Вот как? — поднял брови старик. Он снова склонился над бочонком и, зачерпнув воды, вылил в гулко отозвавшуюся медь. — Но это дикое и неприютное место. Мы следуем в порт Иктасу, в Бразилию.
— Нет. — Адония сидела с напряжённо выпрямленной спиной. — Вы следуете в Эрмшир.
Старик вздрогнул и выронил лязгнувший о металл ковш. Сел на противоположную кровать. Вцепился руками в края досок.
— Ваш пол и ваш возраст не позволяет мне допустить, что вы состоите в рядах… некоего братства.
— Правильно. Не состою. Мне доверена всего лишь одна тайна.
— А именно?
— Ваш облик и название острова.
— Не сочтите за неделикатность… Кем доверена?
— Не сочтите за сумасшествие. Духом умершего человека.
В маленькой двухместной каютке повисла напряжённая тишина. Старик, присев на край противоположной кровати, учащённо дышал. Коротко взглядывал то на девушку, то на окно, то на собачку.
— Нет, мисс, — резко произнёс он, как бы очнувшись. — Вас мы туда не повезём. В какой угодно порт мира, только не в Эрмшир.
— Хорошо. Скажите, кто главный человек на этом корабле?
— Прошу прощения, мисс. Я главный человек на этом корабле.
— Тогда поймите! — дрогнувшим голосом выкрикнула Адония. — Эрмшир — единственное место во всём мире, где мне позволительно находиться! Вы ведь свозите туда преступников? Ведь так? А я — отъявленная преступница, я по макушку в людской крови! И вот — я в вашей власти! Делайте же своё ремесло!
Старик сидел, пристально вглядываясь в её лицо. Сдвинув брови, увёл взгляд в сторону. Глухо сказал:
— Если вы посвящены в наши тайны, мисс, то должны знать и то, что все обитатели Эрмшира — мужчины.
— Я знаю.
— Тогда что же вы говорите! Отвезти вас туда! Год за годом монахи, живущие там, и преступники, со временем пополняющие число этих монахов, избавляются от тягостных соблазнов внешнего мира. Если б вы знали об эйцехоре…
— И об этом я знаю. Я читала древние иудейские книги. Эйцехоре — семя дьявола в человеке. В неустойчивых душах воплощается жаждой или власти, или денег, или крови…
— Не только, не только! А двойственная природа пола? Ни один мужчина, любящий женщину, не свободен от тёмных желаний обладать, подчиняя, и предавать, снова и снова предпочитая иную. Похоть — тёмная изнанка любви! Сколько лет монахи трудом и молитвами выжигали, испепеляли в себе эйцехоре, и вдруг появитесь вы — юная, красивая, полная жизни, влекущая… В скольких нескромных помыслах вы станете тотчас повинны? Подумайте, в скольких?
— Посмотрите, почтенный отче! — с мольбой произнесла Адония, дотрагиваясь до лежащего рядом зеркала. — Какая красота? Какой соблазн может вызвать моё лицо?
— Оно изменится, — тихо ответил старик. — За то время, пока мы будем идти к Эрмширу, оно исцелится и расцветёт. Я-то вижу, как уже сейчас блеснул взгляд Джона, когда он принёс вот эту воду и вот это зеркало… В Эрмшир вы прибудете воплощеньем соблазна.
Он встал и шагнул к двери. Оглянулся. Виновато развёл руками.
— Вот почему, юная мисс, Эрмшир уже много веков табуирован для пребывания на нём женщин. Извините. В любой порт невоюющей в данное время страны. Или в Новый Свет, в Америку. Только не в Эрмшир. Извините.
Он вздохнул. Изменившимся, деловитым тоном добавил:
— Ещё на минуту отложите ваш туалет. Я вижу, Джон не принёс полотенца. Одну минуту.
И вышел.
Адония сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом. Затем, взяв в руку зеркало, прошептала:
— Значит, моё лицо станет воплощеньем соблазна?
Она с силой ударила зеркало о край бочонка. Наклонившись, отыскала наощупь крупный осколок. Выпрямившись, хрипло сказала:
— Не станет!
И злым, полным силы движением вскинула осколок к лицу. Собачонка, заскулив, спрыгнула, спряталась под кровать.
Спустя минуту за дверью раздались шаги и, постучав, вошёл неумолимый старик. Перешагнув порожек, он выронил полотенце и отчаянно закричал:
— О Господи!! Что ты наделала, девочка?!
Он бросился к Адонии, подцепил снизу залитый кровью подбородок и, приподняв, развернул голову девушки к окну.
