— Тише, Андрей, — сдерживал его Алим. — Не трать нервы понапрасну.
— Не могу… Завтра же учиню скандал!
Алим был внешне спокоен, но сердце его сжималось от злобы. Он вспомнил свои надежды в то утро, когда впервые увидел американцев. Сейчас он смеялся над своей наивностью и простотой. Юноша болезненно переживал исчезновение Ожогина и заключение в тюрьму Вагнера и Гуго. Он так сроднился со старым архитектором, что не мог без боли представить его в сырой тюремной камере.
На четвертые сутки среди лагерников шестого барака Грязнов с трудом узнал Иоахима Густа, с которым когда-то случайно познакомился в городе. Иоахим умирал. Подорванный войной и неоднократными ранениями — организм не выдержал. Вместе с Густом была арестована и его восемнадцатилетняя дочь Анна.
Иоахим просил позвать дочь, но в свидании было отказано. Иоахима вынесли на солнце. Маленький поляк Иозеф Идзяковский сказал:
— Пусть он увидит солнце последний раз…
На девятый день Грязнова и Ризаматова вызвали к следователю Флиту.
— Как нехорошо получилось! — с напускным огорчением произнес он и покачал головой. — Почему же вы сразу ничего не сказали?
Грязнов и Ризаматов недоуменно переглянулись.
— Не хотите понимать? — Флит шутливо погрозил пальцем. — Мне поручено объявить, что вечером вы будете свободны. — Он посмотрел на ручные часы: — В вашем распоряжении еще час… Соберите вещи.
Быстро собравшись, Грязнов и Ризаматов уселись около ворот, ожидая машину, обещанную комендантом лагеря. Не прошло и десяти минут, как на столбе около часового захрипел репродуктор. Сначала по-английски, а затем по-немецки диктор передал краткое сообщение о том, что советские войска Первого Украинского и Первого Белорусского фронтов ворвались в Берлин. Далее указывалось, что между союзными войсками и войсками Советской Армии расстояние всего в несколько десятков километров.
Весь лагерь пришел в движение.
— Вот почему нас освобождают! — радостно сказал Андрей.
— Наши, наши вошли в Берлин!.. Первые вошли! — возбужденно кричал Алим.
Подбежавший Тимошенко крепко пожал руку Андрею:
— Победа! Великая победа! Вас освобождают первыми, но теперь и мы дождемся этого радостного часа.
Подошла машина. Распрощавшись с Тимошенко и другими заключенными, Андрей и Алим покинули лагерь.
Машина остановилась у красивой железной ограды. В глубине двора, закрытый распускающимися листьями сирени, виднелся небольшой домик.
Провожатый ввел в него Ризаматова и Грязнова и, оставив в комнате, удалился.
Почти тотчас же в комнату быстро вошел маленький, кругленький господин. Окинув друзей взглядом и потирая руки, он произнес на чистом русском языке, без акцента:
— Здравствуйте!
Грязнов и Ризамнов поднялись с мест и ответили на приветствие. Мелькнула мысль, что перед ними стоит представитель советского командования, благодаря заботам которого они оказались на свободе. Но мысль эта исчезла, как только незнакомец заговорил.
— Марс? Сатурн? Не ошибаюсь? — спросил он. Это были клички-пароли, присвоенные Юргенсом.
— Не смущайтесь, — добавил незнакомец, видя смущение Андрея и Алима, — все идет так, как должно идти. О том, что вы люди Юргенса, осведомлены немногие. Я с трудом отыскал вас: не предполагал, что вы окажетесь в лагере. Но это неплохо… даже лучше, что так случилось. Давайте познакомимся. — И он пожал им поочередно руки. — Завтра, прямо с утра, соберемся и обменяемся мнениями. Я чувствую, что вам уже надоело торчать здесь без дела.
— С нами был еще Юпитер, — вместо ответа быстро заговорил Андрей, — но он бесследно исчез накануне прихода американских войск. Мы бы хотели узнать его судьбу.
Незнакомец улыбнулся.
— Более крупные планеты, — сострил он, — легче обнаруживаются. Юпитер уже дома.
Друзья радостно переглянулись: неужели они увидят Никиту Родионовича?
— Надеюсь, вы намерены с ним соединиться?
— Безусловно, — поспешно ответил Андрей.
— Вот и прекрасно… Если нет никаких просьб ко мне, не стану вас задерживать.
У Грязнова мелькнула мысль, которую он сейчас же высказал:
— Разрешите доложить: с нами обошлись по-свински, и виной этому некий майор Никсон. Из-за глупейшей ссоры, затеянной им, пострадали не только мы, но хозяин квартиры и его жилец.
— То-есть? — подняв брови, спросил незнакомец.
— Нас отвезли в лагерь, а их в тюрьму.
— Это бывает в такой неустойчивой обстановке. Чего вы хотите?
— Немедленного освобождения из тюрьмы Вагнера и Абиха.
Незнакомец воспринял все сказанное спокойно.
— Если для вас это важно, — сказал он, — то не может быть никаких препятствий.
— Очень важно, — подчеркнул Грязнов. — У нас сложились определенные отношения с этими людьми. Если нас освободят, а они останутся в тюрьме, могут возникнуть подозрения…
— Ясно, — прервал незнакомец. — Завтра вы получите удовольствие беседовать со своим хозяином и этим… как его… Повторите их фамилии, я запишу.
Андрей назвал фамилии и адрес. Незнакомец занес их в маленькую записную книжку.
— До завтра… Гуд бай. За вами я пришлю машину, — сказал он прощаясь.
— Еще вопрос, — уже на пороге сказал Грязнов. — Мы не окажемся еще раз в лагере, если поскандалим с майором Никсоном?
— Нет. Если к вам кто-либо станет придираться, скажите, что вы люди Гольдвассера.
Вечером, после радостной встречи с Никитой Родионовичем, друзья принялись подробно разбирать события.
— Можно предположить, что архивы секретной службы немцев, и в частности Юргенса, попали в руки американцев, — рассуждал Никита Родионович. — Из них они могли узнать и наши пароли. Впрочем, у немцев было достаточно времени, для того чтобы заранее побеспокоиться об архивах…
— Да, кстати, — прервал Ожогина Грязнов, — мы видели в городе Фохта… понимаете, того Фохта…
— Фохта? — удивленно спросил Ожогин. — Когда?
— Уже при американцах.
— Теперь я, кажется, начинаю обо всем догадываться, — после продолжительного молчания медленно проговорил он. — Видимо, Фохта, меня, а возможно, и других гитлеровских разведчиков и гестаповцев преднамеренно посадили в тюрьму, чтобы нас освободили американцы. Теперь мы мало отличаемся от тех, кто действительно пострадал от фашистского режима. И неясно во всей этой истории одно: почему Юргенс пустил себе пулю в лоб, а не последовал примеру Фохта? Неужели он оказался таким недальновидным?
