Элизабет ощутила горячую любовь. Она с трудом удержалась от соблазна вытащить дочку из колыбельки и прижать ее к себе, чтобы почувствовать ее тепло и близость. Вместо этого Элизабет нежно погладила девочку по щеке кончиками пальцев и вздохнула, когда маленькая ручка выскользнула из-под тельца. Фейт с довольным чмоканьем принялась сосать большой палец. Эта привычка появилась у малышки с тех пор, как ушла Цена, а молока Элизабет было недостаточно, чтобы досыта накормить дочь. Новая кормилица – смирная упитанная негритянка по имени Клаудина, которая выкормила уже многих Grand Blancs[11], – хотела намазать палец Фейт горькой жидкостью. Но Элизабет, попробовав ее сама, строго запретила это делать. Она не хотела мучить маленькую дочь этой настойкой. Кроме того, Элизабет вспомнила, как кухарка с Рейли-Манор как-то рассказывала, что она в детстве тоже сосала палец. И, очевидно, это ничуть ей не повредило, поэтому и Фейт не имело смысла ограничивать. Благодаря этой привычке малышка быстрее успокаивалась и засыпала.
В последний раз взглянув на детей, Элизабет вышла из комнаты и отправилась на террасу, где мужчины курили сигары, облокотившись на парапет, и говорили о плантаторском хозяйстве. Элизабет вновь заметила, как похожи между собой Уильям и Анри, и не только внешне. Они могли бы сойти за братьев. Уильям был на несколько лет младше и на полголовы выше Анри, но манера разговора, жесты и высказывания… Мужчины так увлеклись беседой, что заметили Элизабет лишь тогда, когда она встала у перил рядом с Уильямом.
– Захотелось немного подышать свежим воздухом? – спросил он.
Уильям быстро переложил сигару из левой руки в правую, чтобы не дымить женщине в лицо. Элизабет лишь едва заметно кивнула. Ей не хотелось разговаривать. Уильям заметил это и оставил ее в покое. Элизабет и раньше замечала, как удивительно он чувствует ее настроение. Никто не вел себя с таким сочувствием и вежливостью, как он. Уильям был типичнейшим джентльменом. Элизабет прекрасно знала, как много у него работы в Саммер-хилл. Несмотря на это он все бросил и сел на первое попавшееся судно, хозяин которого наверняка заломил огромную цену за то, чтобы отвезти Уильяма на Антильские острова. Снова этот человек не пожалел ни денег, ни усилий, чтобы помочь ей, и глубоко в душе Элизабет догадывалась, что им движет не только готовность подставить плечо.
Она глубоко вздохнула, сама того не желая, и ухватилась обеими руками за парапет. Женщина вдруг почувствовала, что держаться нужно крепко: тоскуя, она охотно оперлась бы на Уильяма. Элизабет вспомнила об объятиях сегодня на пляже. В те мимолетные драгоценные мгновения она почувствовала уверенность и защиту.
Ее охватила болезненная тоска по Дункану. Тоска по проникновенной близости, которую она ощущала в его объятиях. Обнимая ее, он давал ей больше, чем уверенность, – Элизабет чувствовала себя намного сильнее, иногда даже непобедимой. Словно она могла добиться всего, только бы он был рядом. Элизабет отдала бы все на свете, лишь бы муж снова обнял ее!
– С тобой все в порядке? – спросил Уильям.
Она молча кивнула и взглянула на звездное небо. Великолепное разнообразие звезд раскинулось на небосводе. Они мерцали, словно бриллианты на черном бархате. Снова повернувшись к мужчинам, женщина заметила, что Анри тактично удалился, давая им с Уильямом возможность поговорить с глазу на глаз. До этого момента они еще не произнесли ни одного слова наедине.
Элизабет глубоко вдохнула, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. В тот же миг она разрыдалась, словно напряжение, которое копилось последние часы, наконец достигло предела и отняло у нее последние силы. Женщина почувствовала себя слабой и покинутой, беспомощной, словно ребенок, которому велели плыть по глубокому и зловещему морю. Она не знала, сможет ли это сделать. Стоит ли пытаться или же лучше сразу идти ко дну. Еще никогда в жизни она не ощущала себя такой одинокой.
Уильям уверенно обнял ее. Ни его, ни Элизабет не волновало, что подумает о такой близости чета Перье. В этот момент Уильям был просто человеком, сочувствия которого отчаянно желала сейчас Элизабет.
Он крепко прижал ее к себе и снова и снова стал гладить по затылку. Так же делал отец Элизабет, когда более пяти лет назад они хоронили ее сестру Джейн и ребенка, умерших в один день. А за несколько месяцев до этого они похоронили другую сестру, брата и мать Элизабет. Болезни и несчастные случаи забрали бóльшую часть их семьи. Сначала Элизабет считала, что когда-нибудь ее душа очерствеет и привыкнет к боли и больше не будет слез. Но, когда умерла еще и Джейн с новорожденной дочкой, горе Элизабет было таким же огромным, как и прежде. Она снова плакала не переставая. Тогда ее обнимал отец, теперь – Уильям. Нежно, искренне, с сочувствием. В тот день на семейном кладбище у Рейли-Манор они потеряли всё, но не друг друга.
Элизабет уткнулась лицом в плечо Уильяма, в мягкую хлопчатобумажную ткань его рубашки. От нее приятно пахло – сандаловым деревом, табаком и мужским пóтом. Элизабет смутно осознала, насколько знакомым был его запах, как отрадны его прикосновения. Губы Уильяма коснулись виска Элизабет, он шептал какие-то слова ей в волосы. Она не могла разобрать их смысл, но они успокаивали. Из дома долетали тихие звуки спинета, послышалось приятное сопрано Иветты – грустная песня о любви и смерти.
Через некоторое время Элизабет почувствовала себя лучше. Она тяжело сопела, уткнувшись в рубашку Уильяма, и глубоко вздыхала.
– Ах, Уильям, что бы я без тебя делала!
Он еще раз крепко прижал ее к себе, потом взял за плечи и немного отодвинул назад.
– Ты весь вечер держалась удивительно стойко. Нет женщины храбрее тебя, Лиззи.
– Как ты можешь так говорить после того, как я залила слезами всю твою рубашку? – Элизабет рассмеялась сквозь слезы и вытерла щеки тыльной стороной ладони. – Посмотри, она промокла насквозь.
– Главное, что ты смогла хорошенько выплакаться.
– Ну, вот видишь. Где же тут храбрость? Я ужасно себя чувствую! Такой отчаявшейся и испуганной, словно маленький ребенок.
– А как же ты должна себя чувствовать, после стольких недель неведения услышав новость, которую я тебе сегодня привез? – Уильям снисходительно покачал головой. – Не будь к себе слишком строга, Лиззи. Храбрым человека делает не бесстрашие, а способность преодолеть самые худшие страхи.
– Ах, Уильям, ты так добр ко мне, но и под это описание я не подпадаю. Я не идеал. – Элизабет замялась, подыскивая слова. – Знаешь, если Дункан… если он… если бы я только знала, что с ним…
Она не смогла договорить.
– Ты могла бы погоревать по нему, – произнес Уильям. – И подумать о новой жизни.
