Неожиданно Айк наполнил легкие. Али слышала, как он медленно выдыхает носом воздух. Словно во сне, он произнес:
— Какая разница?
* * *
Когда от группы отделилась женщина и отошла к желобку в стороне, Воин решил, что она хочет облегчиться. Чисто человеческое упрямство — ходить вот так поодиночке.
В момент полнейшей своей беззащитности — на ногах спущенные штаны, все усилия направлены на опорожнение, кругом висит запах, — то есть именно тогда, когда нужно, чтобы вокруг стояли готовые защитить товарищи, люди непременно желают уединения.
Но, к его удивлению, женщина не стала садиться. При свете своего налобного фонаря она терла куском мыла бедра и лобок, пока не появилась пена, а потом начала водить руками по ногам — вверх и вниз. Она была далека от тучных самок, столь ценимых некоторыми племенами, но и не костлявая. Крепкие мышцы на бедрах и ягодицах. Широкий таз — ей легко будет вынашивать детей. Женщина стала поливать себя водой из бутылки, и вода, струясь по коже, обрисовывала контуры тела.
Именно тогда Воин решил — он возьмет ее.
Возможно, рассуждал он, Кора умерла, чтобы появилась другая женщина. Или же она — утешение за смерть Коры, посланное судьбой. А может быть, это и есть Кора, только в другом обличье. Кто знает? Говорят, души, пока не найдут нового обиталища, томятся в камнях и пытаются ускользнуть оттуда через трещины.
Кожа у нее была без изъяна, как у младенца. Стройный торс, длинные ноги — многообещающее тело. Повседневная жизнь сурова, но, судя по ногам, у нее много сил. Воин представил ее тело с кольцами, узорами и шрамами — он и сам это прошел. Если женщина переживет посвящение, он даст ей хейдлское имя — имя, которое можно будет осязать или увидеть, но не произнести. Воин многим так дал имя. И когда-то ему тоже дали имя.
Заполучить ее можно разными способами. Умыкнуть, соблазнить, просто вывихнуть ей ногу и уволочь. Если что-то не заладится, сгодится на мясо.
По своему опыту он знал: лучше всего действовать с помощью приманки. Это он делал мастерски, можно сказать, творчески. И его умение влияло на его положение среди хейдлов. Несколько раз у поверхности ему удавалось даже заманить небольшие группы людей. Поймай одного, а с его — или ее — помощью привлечешь остальных. Если это женщина — на нее часто ловится муж. А на ребенка непременно поймается хотя бы один из родителей. Очень легкие жертвы — паломники. Он справлялся играючи.
Воин неподвижно стоял в темноте, прислушивался — не придут ли сюда другие, люди или еще кто. Убедившись, что никто не помешает, он наконец сделал первый ход. Заговорил по-английски.
— Привет! — сказал он заговорщицким тоном.
Не пытаясь скрыть свое намерение.
Она повернулась за второй бутылкой и при звуке его голоса замерла.
Повернула голову влево, потом вправо. Голос раздался из-за спины, но женщина догадалась, что впечатление могло быть обманчиво. Ему понравилась ее сообразительность, умение анализировать ситуацию и оценивать опасность.
— Что ты там делаешь? — строго спросила женщина.
Она держалась уверенно, не пыталась прикрыться. Она стояла к нему вполоборота, голая, не скрываясь, блистала белизной. Ее красота и нагота были ее оружием.
— Смотрю. На тебя смотрю.
Что-то в ее позе — поворот головы или изгиб спины — говорило, что она не сильно возмущена.
— И чего ты хочешь?
— Чего хочу?
Что она ждет услышать здесь, глубоко под землей? Он вспомнил Кору.
— Весь мир. И жизнь. И тебя.
Она поняла его правильно.
— Так ты из охраны?
Вот и выдала себя. Она знала, что солдаты за ней подглядывают, догадался он. И женщина не осталась равнодушной, хотя ее не влекло к кому-то одному — имени она не спросила, только кто он. Ей нравилась его таинственность. Так гораздо проще. Вполне возможно, что женщина пришла сюда одна именно в надежде кого-нибудь привлечь.
— Да, — ответил Воин и не солгал. — Раньше я был солдатом.
— Так ты мне покажешься?
Воин почувствовал, что ей это не так уж важно. Неизвестность гораздо лучше. Славная девочка.
— Нет. Не сейчас. Вдруг ты проговоришься?
— А если проговорюсь?
Воин почувствовал, как она изменилась. Мощный запах ее желания начал наполнять маленький грот.
— Меня убьют, — сказал он.
Женщина погасила свет.
* * *
Али видела, что ад начинает проникать в людей.
Здесь, подобно Ионе в китовом чреве, можно узреть лишь тьму. Им внушали с детства, что сюда никто не спускается, только проклятые Господом. И вот они здесь, и это их пугает.
Наверное, неудивительно, что они начали обращаться к Али. Мужчины и женщины, ученые и солдаты стали искать ее общества, чтобы покаяться. Напуганные собственными мифами, они хотели сбросить ношу своих грехов. Тоже способ сохранить рассудок. Странно, но Али не была к такому готова.
Люди подходили к ней поодиночке. Кто-то отставал от плота или ловил ее в лагере наедине. «Сестра», — бормотали они. Хотя только что обращались к ней по имени.
Когда говорили «сестра», Али понимала, чего от нее хотят: чтоб она стала для них чужой — безымянной, любящей и прощающей.
— Я ведь не священник, — говорила Али. — Я не могу отпускать грехи.
— Вы монахиня, — отвечали ей, как будто это что-то меняло.
И рассказывали о своих страхах и сожалениях, о слабостях, склонностях и извращениях, о неприязни и ненависти. То, что они не смели сказать друг другу, говорили ей.
Экуменисты называют это «возвращение к Церкви». Такое сильное стремление просто поражало Али. Иногда она не знала, куда деваться от их исповедей. Каждый хотел, чтобы Али защитила его от его собственных чудищ.
Али заметила, в каком состоянии Молли, когда они играли после обеда в покер. Они сидели вдвоем на маленьком плоту. Молли выбросила тузовую пару, и Али увидела ее ладони.
— У тебя кровь!
Улыбка Молли погасла.
— Ерунда. Потечет и перестанет.
— И давно у тебя так?
— Не помню, — уклончиво сказала Молли. — Где-то с месяц.
— А что случилось? На твои руки смотреть страшно.
В ладонях у Молли были ранки. Словно из них вырвали клочки мяса. Не порезы и не нарывы. Казалось, ладони проедены кислотой, но кислота бы прижгла раны.
— Волдыри, — объяснила Молли.
У нее под глазами проступили темные круги. Она по привычке брила голову наголо, но уже не была такой цветущей и здоровой, как раньше.
— Наверное, нужно показать врачу, — сказала Али.
Молли сжала кулаки:
— Ничего страшного нет.
— Я просто волнуюсь, — объяснила Али. — Если не хочешь, не будем об этом.
