Под такое описание подходил только один человек. Али поняла, что Молли не хотела называть его именно ей.
— А когда ты включила свет…
— Первой мыслью было — зверь! У него были пятна и полосы. И картинки и буквы.
— Татуировки, — сказала Али.
Можно не продолжать. Но ведь Молли исповедуется. Молли согласно моргнула.
— Все произошло очень быстро. Он выбил фонарь у меня из рук. И исчез.
— Испугался света?
— Я тоже так считала. Потом кое-что вспомнила. В тот самый момент я назвала его вслух по имени. И теперь думаю, он потому и убежал. Но не испугался.
— Какое имя, Молли?
— Я ошибалась, Али. Это не он. Просто похож.
— Айк, — заключила Али. — Ты назвала его имя, потому что это был он.
— Нет. — Молли сделала паузу.
— Он, конечно.
— Не он. Хотя лучше бы он. Разве ты не поняла?
— Нет. Ты думала, что это он. Тебе так хотелось.
— Да, — прошептала Молли. — Потому что если не он, то кто?
Али молчала.
— О чем я и говорю, — простонала Молли. — Что такое лежало на мне? — Она сморщилась. — Кто-то… — откуда?
Али вскинула голову:
— Хейдл! Но почему ты нам раньше не говорила?
Молли улыбнулась:
— Чтобы вы сказали Айку и он отправился на охоту?
— Но посмотри! — Али погладила изуродованную руку Молли. — Посмотри, что он с тобой сделал!
— Тебе не понять, детка.
— И не говори. Ты влюбилась.
— А почему бы и нет? Ты же влюбилась. — Молли закрыла глаза. — В любом случае он уже ушел. Он в безопасности. А ты никому не рассказывай, хорошо, сестра?
Айк был с ними до конца.
Молли дышала, как умирающая птица. Из пор сочился жирный пот. Али черпала из реки воду и омывала Молли.
— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Айк. — Ты и так много сделала.
— Не хочу я отдыхать.
Он забрал у нее чашку и велел:
— Ложись и спи.
Когда через час она проснулась, Молли на плоту не было. Али от слабости шаталась.
— Ее забрали врачи? — с надеждой спросила она.
— Нет.
— Как так?
— Ее больше нет. Мне жаль.
Али успокоилась.
— Где она, Айк? Что ты с ней сделал?
— Я опустил ее в реку.
— Молли? Не может быть!
— Я знаю, что делаю.
На минуту Али почувствовала себя ужасно одинокой. Все было неправильно. Бедная Молли! Обречена плыть и плыть куда-то. Ни молитвы, ни похорон. Никто даже не успел с ней попрощаться.
— Кто тебе дал на это право?
— Я хотел, чтобы тебе было легче.
— Скажи мне только одно, — холодно произнесла Али. — Когда ты ее сбросил в воду, она была мертва?
Ей хотелось его только уколоть, но вопрос ранил его по-настоящему.
— Ты думаешь, я ее утопил?
Казалось, Айк на глазах отдаляется от нее. В глазах его появился страх, ужас урода, увидевшего свое отражение.
— Я не то хотела сказать.
— Ты устала, — сказал он. — Тебе нелегко пришлось.
Он сел в байдарку, взял весло и двинулся по реке. И его поглотила тьма. Али подумала — наверное, вот так и сходят с ума.
— Не бросай меня одну, — попросила она.
Через минуту Али почувствовала толчок. Веревка натянулась, и плот задвигался быстрее. Айк вез ее обратно к людям.
Небраска
Ведьмы начали лапать его третий раз. Эван не сопротивлялся. Он старался лежать неподвижно и не вдыхать их запах. Одна обхватила его сзади за грудь, а другие тем временем по очереди над ним трудились. Первая все время шептала ему в ухо. Какую-то тарабарщину. Он вспомнил старую мисс Сэндс, что выращивала розы. Но у этой изо рта пахло, как от дохлой кошки.
Эван уставился на звезды, раскинувшиеся над полем. Между созвездиями летали светлячки. Изо всех сил он сосредоточился на Полярной звезде. Когда его наконец отпустят, она приведет его домой. Эван представил себе черный ход, лестницу, дверь в свою комнату, лоскутное одеяло на кровати. Утром он проснется и все забудет — словно плохой сон.
Ночь была черна, как нефть. Луна не светила, огни поселка были далеко — не меньше мили, и Эван едва видел их сквозь кукурузные стебли. Первые полчаса он различал только силуэты своих похитителей, темные очертания на фоне звезд, чувствовал их прикосновения, запах. Они были голые. У них болтались длинные груди — Эвану вспомнились свернутые в трубочку журналы в сарае. Грязные космы извивались на фоне звезд, похожие на черных змей.
Эван не сомневался, что они — не американки. И не мексиканки. От сезонных рабочих он немного знал испанский, а старуха бормотала по-другому. Он решил, что это ведьмы — выполняют какой-то культ. Дело известное. Это немного даже утешало. Эван никогда особенно о ведьмах не думал. О вампирах — да. Или о крылатых обезьянах страны Оз, или оборотнях, или зомби-людоедах. И конечно, о хейдлах, хоть тут, в Небраске, все спокойно, даже народное ополчение распустили. Но ведьмы? С чего вдруг думать о ведьмах?
И все же Эван боялся. Боялся самого себя. За свои одиннадцать лет он не испытывал там таких ощущений. Это было приятно. Но — неприлично. Если мама или папа узнают, будет ему тогда.
В глубине души он считал и себя виноватым. Нельзя было ехать домой так поздно. И все равно не его ведь вина, что эти скакали по дороге. Он изо всех сил крутил педали, но они его догнали безо всякого велосипеда. И он не виноват, что его притащили на поле и стали вытворять с ним всякие штуки.
Слишком уж сознательным его воспитали. Эван получал удовольствие, но это было нехорошо. Одно дело — поболтать с ребятами про то, какие у кого груди и попки. А тут — совсем другое. Он сам виноват, задержался после матча. И уж точно виноват, что ему приятно. Родители просто рассвирепеют.
В самом начале, когда его стали раздевать, ведьмы содрали с него рубашку, разорвали на клочки. Это не давало Эвану покоя. Рубашка была новая, и то, что ее испортили, испугало мальчика даже больше, чем то, с какой звериной силой и нетерпением ведьмы на него набросились. Мама и сестры и так все время чинят и стирают одежду. Они никогда не порвут рубашку в клочки и не бросят ее в грязь. И такого тоже не станут делать. Никогда.
Эван не знал, что с ним делают. Ясное дело — это все неприлично, о таких вещах не говорят. Секс. Хотя что именно творится, он так и не понимал. Если бы все происходило днем, он бы посмотрел. А так получается вроде борьбы с завязанными глазами. Он только чувствовал прикосновения, запахи, слышал звуки. Его обескуражила новизна и сила ощущения. И было стыдно, что он перепугался и кричал перед женщинами, когда они стали трогать его приборчик.
