Весь в синяках и кровоподтеках, Сэм Смит тем не менее наслаждался этим состязанием с парижским гаменом. Оно было для англичанина настоящим праздником. Он больше походил на болельщика, чем на избитого соперника. Такого еще не бывало ни с одним из претендентов на звание чемпиона.
И что удивительно! Сэм Смит нисколько не сердился на мальчишку, напротив, проклятия перемежал громкими «ура» и аплодисментами. Он просто не мог не восхищаться искусством маленького бродяги. Мальчик был блестящим боксером. И Сэм Смит вовсе не раскаивался в том, что разрешил Фрике пользоваться любыми, даже недозволенными, приемами. Наоборот. Он был в восторге, о чем свидетельствовали его возгласы и яростные удары, ни разу не достигшие цели.
Для бандита с большой дороги борьба превыше всего, и в этом смысле Сэму Смиту нельзя было отказать в честности.
Пожалуй, он многое позаимствовал от легендарного бретера[222] Жакмена Лампурда, прославленного Теофилем Готье[223].
Фрике между тем оставался свежим и бодрым, как в начале поединка. Лишь на скуле едва заметно алело пятнышко да волосы у корней блестели от пота, как перламутр. Что же до Сэма Смита, то он дышал тяжело, словно тюлень, и все его тело было влажным.
Не переставая восхищаться великолепным и очень опасным поединком, Сэм Смит поинтересовался, чем занимается Фрике и что побудило его отправиться в Австралию.
— Решил попутешествовать, — ответил Фрике, нанося противнику очередной удар в челюсть.
— О-о! — воскликнул Сэм, выплевывая вместе с кровью два передних зуба. — Видимо, джентльмен либо миллионер, либо нищий…
— Ни то, ни другое, приятель…
— Пойдемте со мной… Из вас получится прекрасный бушрейнджер! Клянусь Богом!
— Что вы еще скажете? — крикнул Фрике, всадив каблук в грудь Сэма, будто в мешок с мукой и, заняв оборону, добавил: — Послушайте-ка! Долго еще вы собираетесь драться? Поглядели бы на себя! Нос синий, как баклажан, глаз заплыл, зубы в траве валяются. А вам все мало? Чего же вы хотите, господин Сэм Смит?
— Победы, мастер Фрике!
— Вы как-то странно ее добиваетесь.
— Все ваши удары ничего для меня не значат. Я, как говорят на ринге, сырое мясо.
— Сырое мясо? — насмешливо переспросил Фрике. — Да вы просто плохо прожаренный бифштекс, который не возьмут самые острые зубы.
— Ну что же, мастер Фрике, давайте кончать.
— Я готов, господин Смит.
— Но прежде сделаем короткую передышку, мне надо вам кое-что сказать.
— Я весь внимание.
— Вы просто очаровали меня, мастер Фрике. И я не хочу оказаться вероломным. Знайте же, я употреблю все свое уменье, чтобы одержать верх над вами. Я уже изучил все ваши приемы.
— От скромности вы не умрете, господин Смит.
— Мне тридцать пять, молодой человек. С двадцати пяти занимаюсь боксом. Было бы недостойно с моей стороны запугивать игрока вашего класса… Желаю вам быть счастливее тех, кому довелось испытать на себе мой тайный удар.
— Благодарю за любезность, господин Смит… Уж я постараюсь. Вы готовы?..
— Готов!
С этими словами Сэм Смит опустился на корточки, втянул голову в плечи и, поставив локти на колени, заслонил себя руками.
Таким образом, перед Фрике теперь была бесформенная масса напряженных мышц, готовая к удару и непробиваемая.
— Честное слово, — бормотал Фрике, — это похоже на бочку, взгроможденную на два эксцентрика. Пробить такую массу может только восьмидесятимиллиметровое ядро.
Фрике призвал на помощь все свое мастерство, ринулся на противника и за десять секунд нанес Сэму Смиту двадцать ударов, пустив в ход не только кулаки, но и ноги.
Однако все усилия юного парижанина оказались тщетны. Удары отскакивали от Сэма Смита как от стенки.
Совершенно измученный, Фрике никак не мог понять причину неуязвимости англичанина, но чувствовал, что эта человеческая машина, состоящая из мускулов, вот-вот заработает и нанесет ему сокрушительный, возможно смертельный, удар.
Фрике не ошибся. В тот самый момент, когда он решил перевести дух, бушрейнджер, только и ждавший этого с хладнокровием истинного англичанина, вскочил со стремительностью раскрученной пружины. И Фрике показалось, будто нога его попала в тиски. С трудом сдержав готовый вырваться крик, француз, словно в тумане, увидел лицо бандита и услышал, как тот прошептал:
— Если эта чертова нога не сломалась как кусок стекла, значит, вместо костей у вас расплавленная сталь…
Так и не договорив, Сэм рухнул на землю: собрав последние силы, Фрике нанес ему удар в висок.
Падение Сэма Смита сопровождалось оглушительным «ура», и Фрике все еще сквозь туман увидел четырех всадников: трех европейцев и негра. Негр в красной шерстяной рубашке сидел на великолепной неоседланной лошади. Остальные всадники были в белых шлемах и голубых куртках с серебряными пуговицами, с карабинами через плечо, револьверами у пояса и короткими саблями, слегка изогнутыми наподобие мексиканских мачете[224].
Всадники приближались потихоньку, чтобы не спугнуть соперников, и не могли сдержать возгласа восхищения, когда увидели, какой удар Фрике нанес Сэму Смиту.
Парижскому гамену просто повезло. Еще немного, и англичанин сломал бы ему берцовую кость, раздробил словно молотком. Это непременно случилось бы, опоздай Фрике со своим ударом хотя бы на долю секунды. Трудно сосчитать, сколько таких секунд было в жизни юного француза. Но Фрике, надо отдать ему должное, никогда не опаздывал.
Тем временем Сэм Смит, красный, словно туша на бойне, дышал как кузнечный мех. Он лежал неподвижно и, казалось, был равнодушен ко всему окружающему.
Один из всадников молча подал Фрике фляжку рома, и француз, не питая ни малейшей симпатии к своему противнику, счел своим долгом влить ему в рот стакан живительной влаги.
Бандит громко чихнул, сел, поблагодарил Фрике и, увидев незнакомцев, издал яростный вопль:
— Проклятие! Полиция!
— Рады видеть вас, мастер Смит, — с вежливостью, несвойственной французским жандармам, произнес полицейский. — Чтобы найти вас, мы отмахали за четыре дня почти четыреста миль[225] и, поверьте, ни разу не потеряли след, как ни старались вы его замести.
— Черта лысого вы нашли бы меня, — мрачно произнес Сэм Смит, — не будь с вами негра, этой двуногой ищейки!
— Да, наша ищейка, как вы говорите, нам помогла. Теперь вас осудят и скорее всего повесят, мой дорогой мастер Смит, — добродушно и не без лукавства заявил полицейский.
— Повесят!.. Меня!
— Мастер Смит, ваши проделки в последнее время превосходят все допустимое, недаром власти провинции переполошились…
