К западу от Клиппертонского разлома
После смерти Молли люди пустились дальше по реке: им не терпелось вновь обрести чувство уверенности. Берега сужались, течение ускорялось. Поскольку плоты двигались быстрее, у экспедиции оставалось в запасе больше времени — им предстояло достичь следующей шахты в начале сентября. Ученые стали исследовать прилегающие к реке участки, оставаясь иногда на одном месте до двух-трех дней.
Когда-то здесь процветала жизнь. Однажды в течение одного дня люди обнаружили тридцать новых растений, в том числе траву, которая росла из кварца, и дерево, словно прямиком из сказок Доктора Сьюза — вытягивая корнями газы из почвы, оно синтезировало из них металлоцеллюлозу. Новый вид подземных орхидей назвали Молли. Нашли также кристаллизовавшиеся останки животных. Энтомологи поймали сверчка-монстра длиной двадцать семь дюймов. Геологи обнаружили золотую жилу в палец толщиной.
Каждый вечер, как представитель «Гелиоса», запатентовавшего возможные открытия, Шоут записывал все отчеты на диск. Если открытие имело особую ценность, как, например, золото, он выдавал расписку на дополнительные премиальные. У геологов их набралось столько, что ими пользовались как ходовой валютой, покупали на них еду, запасные батарейки.
Для Али самой большой наградой были свидетельства о цивилизации хейдлов. Здесь обнаружилась сложная система вырезанных в скальной породе акведуков для доставки воды в верхний грот на расстояние нескольких миль. На каменном выступе лежала чашка для питья, сделанная из черепа неандертальца. А где-то еще лежал, наверное, огромный скелет — быть может, изуродованный — в ржавых кандалах. Этан Трой, судебный антрополог, считал, что геометрические узоры на черепе гиганта были вырезаны не меньше чем за год до смерти. Судя по отметинам на кости, с пленника сняли скальп и держали его в качестве живого доказательства своего художественного мастерства.
Ученые собрались вокруг плиты, расписанной охрой и покрытой отпечатками ладоней. В центре были изображения солнца и луны. Это всех озадачило.
— Они что же — поклонялись солнцу и луне? На глубине пять тысяч шестьсот фатомов?
— Не нужно спешить с выводами, — сказала Али.
Но разве может быть другое объяснение? Какая восхитительная ересь — дети тьмы поклоняются солнцу.
Али сделала только один снимок солнца и один луны. Когда сработала вспышка, вся стена побледнела и изображения — и рисунки, и отпечатки — пропали. Произведение искусства возрастом десять тысяч лет превратилось в черный камень.
Когда изображения солнца и луны и отпечатки ладоней исчезли, все увидели, что на поверхности выгравированы знаки.
Вырезанные в базальте буквы составляли строку длиной два фута. В полутьме насечки казались темными линиями на темном камне. Люди подходили к стене неуверенно, словно боялись, что исчезнет и эта надпись.
Али провела по стене пальцами.
— Возможно, знаки вырезали для того, чтобы читать на ощупь. Как азбуку Брайля.
— Вот эту надпись?
— Слово. Тут одно слово. Посмотрите на эту букву. — Али показала на значок с хвостиком, как у буквы «у», потом на оборотное «е». — И вот еще. Здесь нет надстрочных знаков. Но посмотрите на сами линии. Они такие, как в санскрите и древнееврейском. Думаю, палеоеврейский шрифт. Или более древний. Финикийский.
— Еврейский и финикийский? Выходит, мы имеем дело с пропавшими коленами Израиля?
— Наши предки научили хейдлов письменности?
— Или хейдлы научили их, — сказала Али, не в силах оторваться от букв. — Вы понимаете, — прошептала она, — человек говорит не меньше ста тысяч лет. Но наша письменность ведет начало от верхнего неолита, не раньше. Хеттские иероглифы, искусство австралийских аборигенов. Семь, самое большее восемь тысяч лет. А этой надписи не меньше пятнадцати, а то и двадцати тысяч. Она в два или три раза старше любой человеческой письменности. Настоящее лингвистическое ископаемое. Адам и Ева всех языков. Предок человеческой речи. Первое слово!
Али была в восторге. Но, оглядевшись, она поняла, что другим ее восторг непонятен. А ведь это величайшее открытие! Сделанная людьми или кем-то другим, надпись означает, что временная шкала разума в два, если не три раза длиннее, чем принято считать. А ей не с кем поделиться радостью. «Успокойся», — сказала она себе.
Куда бы Али ни ездила, ее мир всегда оставался миром лингвистов и епископов, миром библиотечных залов и записных книжек. В нем не было места шумным празднествам. А теперь ей так хотелось — хотя бы один раз, — чтобы хлопнула пробка от шампанского, вспенилась струя и кто-нибудь уговорил ее сделать глоточек.
— Сестра, подержите рядом карандаш, — попросил фотограф, — чтобы было видно, какого они размера.
— Интересно, что означает надпись, — сказал кто-то.
— Кто знает, — ответила Али. — Если Айк прав и это мертвый язык, тогда даже хейдлы не знают. Они замазали надпись — она для них, видимо, ничего не значит.
Когда Али возвращалась к плотам, имя почему-то снова всплыло в памяти. Айк, ее партнер по медленному танцу.
* * *
Пятого сентября люди впервые увидели мертвых хейдлов. Подойдя к берегу, они выгрузились из плотов, отнесли вещи повыше и начали готовиться к ночевке. И тогда один солдат заметил под наплывами кальцита очертания каких-то фигур. Посветив туда под определенным углом, они увидели настоящие Помпеи — груды тел, покрытых слоем прозрачного камня — от нескольких дюймов до нескольких футов. Мертвецы были в тех же позах, в которых умерли, кто свернувшись, кто вытянувшись. Ученые и солдаты разбрелись по бледно-янтарному берегу, то и дело оскальзываясь на гладкой поверхности.
Из ран погибших все еще выступали обломки кремневых наконечников. Некоторые были задушены собственными кишками или обезглавлены. Над трупами немало потрудились звери — у некоторых не хватало руки или ноги, животы и грудные клетки вспороты. Ясно, что здесь погибло целое племя или поселение.
В свете фонаря белая кожа поблескивала, словно кристаллы кварца.
Несмотря на тяжелые надбровные дуги и скулы, несмотря на ужасную кончину, существа казались удивительно изящными.
Homo hadalis — по крайней мере, эта разновидность — слегка походили на обезьян, но тела были почти безволосые. Широкие негроидные носы и полные губы напоминали австралийских аборигенов, однако постоянная тьма отбелила им кожу до состояния альбиносов. У некоторых росли небольшие бороды наподобие эспаньолок. Большинство выглядело не старше тридцати. Много было детей.
