— Хватит о нем. А вот мы, стыд и позор, так давно не виделись! — перевел разговор Обрагон.
— Проклятая работа. Отбирает все до последней минуты, до последней извилины! — Редактор постучал себя по лбу.
— Да, с каждым днем она становится все ответственней и сложней, — сказал капитан. — Там моей задачей было не допустить, чтобы в наши отряды проникли агенты Батисты. А теперь мы охраняем безопасность государства.
— И наш голос, голос Кубы, слышен теперь на весь мир: «Говорит радио «Патриа»!.. — отозвался Варрон. — Все сложней с каждым днем... — Он встал, зашагал, хромая, по комнате. Опять мельком взглянул на Лаптева, но так и не узнал, остановился напротив Обрагона, хмуро и прямо посмотрел ему в глаза: — И я все чаще ловлю себя на мысли: не пора ли сойти с дистанции? Не путаемся ли мы у молодых под ногами и не мешаем ли им бежать вперед?
— Нет, Педро... Мы не можем сойти. Наш груз потерь и лет — невосполнимый для них опыт. Без него им пришлось бы начинать с самого начала и терять драгоценное время на старте. Мы не имеем права сойти.
Варрон плюхнулся в кресло. Они замолчали.
Андрей Петрович внимательно — как еще недавно на Хуанито — смотрел на журналиста. Стало досадно, что Варрон не узнал его: неужели так изменился?.. «Да, стариков это всегда обижает, потому что изменения однозначны». Но и он сам скорей поверил, чем признал бывшего своего бойца. Тот был шустрый, худой, с буйной шевелюрой. Этот — грузен, лыс, хром. Нездоровое, одутловатое лицо, да еще обрамленное редкой длинной бородой. И даже ростом вроде бы стал ниже. Только глаза сохранили что-то прежнее... Да, он. Старый разведчик, Лаптев всегда прежде всего обращал внимание на глаза. Внешность можно изменить как угодно. Трудней всего изменить выражение глаз. Не цвет их — это тоже теперь не так уж сложно. А именно — выражение. Четверть века...
— Мы не имеем права сойти, чтобы не повторился Мадрид, — как бы замыкая прошлое с настоящим и включая в это настоящее Лаптева, задумчиво проговорил Обрагон. — Ты помнишь, Педро, Малагу и Гвадалахару, помнишь Толедо? Помнишь, как мы познакомились с тобой?
Варрон мягко улыбнулся — и стал больше похож на того, давнего:
— Как сегодня. В нашем славном саперном батальоне, в Малаге.
— Да... А потом... Помнишь, как прощались с коронелем Артуро?..
— Еще бы! — отозвался Педро. — А после того как он уехал, наш батальон дрался на Эбро, на высотах у Харамы.
— А потом в Мадриде нам в спину ударила «пятая колонна»... Нет, мы не имеем права сойти с дистанции. Пока мы работаем на революцию, мы служим Испании. — Обрагон достал платок, высморкался. — Бессонная ночь. Выше голову! Сожмем кулаки!
— Сожмем! — поднял руку Варрон. — Но пасаран!
«Все живо...» — подумал Лаптев, почувствовал, как защипало в носу.
— Так зачем ты стащил меня с койки? — ворчливо спросил Педро. — Чтобы полистать пожелтевшие страницы?
— Да, — пригладил ладонью бороду капитан. — Разреши представить... — И отчеканил: — Коронель Артуро!
Варрон недоверчиво проследил за движением его руки, вгляделся в Лаптева — и рванулся к нему, свалив тяжелое кресло.
— Вот это встреча! Живой! Наш коронель!
Они обнялись.
— А я вижу: сидит кто-то, молчит... Что-то скребнуло... Но разве мог подумать!
Педро засиявшими, молодыми глазами разглядывал гостя:
— Да, да, вы!.. Надо же... Мне говорил Росарио, когда приехал... Но не надеялся, что снова увижу. Он говорил, вы — генерал?
— Теперь уже в запасе.
— Значит, сошли с дистанции?
— Возраст. Я ведь намного старше вас, мои волонтеры. И болезни. И раны. Да и недавно снял я погоны.
— А все эти годы — воевали, взрывали? — не скрывая восхищения, спросил Педро.
— Только в войну. А последние годы занимался совсем другими делами, работал за пределами Советского Союза, — уклончиво ответил Лаптев и замолчал.
— Артуро не сошел с дистанции — и никогда не сойдет, — убежденно сказал Обрагон. — Сейчас он привел на Кубу судно с тракторами и автомобилями. Но вы еще найдете время поговорить по душам. А сейчас я позвал тебя не только для того, чтобы обрадовать сюрпризом. — Он пододвинул досье: — Скажи, что ты знаешь о Бланке де Сальгадо?
Редактор мягко улыбнулся:
— Наша новая сотрудница. Очень способная и милая девушка. Моя дочь, наверное, была бы похожа на нее... Тоже рыжая.
Лаптев вспомнил: у Педро в Мадриде была семья. Значит... Он не стал спрашивать, чтобы не травить ему Душу.
— Не торопись сравнивать, — остановил капитан. — Что еще ты можешь сказать о ней?
Варрон задумался:
— Талантливая поэтесса... Стихи искренние и чистые... Сейчас она на распутье. Из богатой семьи, но не может идти со своим классом, потому что любит Кубу. Она уже была в Сьерре, в лагере учителей-добровольцев. Но еще не попала в переделку, когда нужно сделать окончательный выбор.
— Н-да, психологично... — Обрагон подошел, наклонился над редактором: — А если предположить, что она — враг?
— Нет, — отмахнулся Педро. — У тебя есть данные?
— И да и нет. Точных нет. Но косвенных — целая куча. Или она — милая девушка, случайно попавшая в опасную зону, или опытный и превосходно законспирированный враг, один из козырей в большой игре.
— Не могу поверить... — Редактор покосился на дверь. — Карлос?.. И все же наша сила в доверии, а не в подозрительности. Так?
Он повернул голову к Андрею Петровичу, как бы ища у него поддержки.
«Ты прав, в доверии», — подумал Лаптев. Та давняя история с лейтенантом Эрерро очень многому его научила. И в войну, и уже после войны, в не менее трудные годы, помогла удержать от непоправимых решений. «Да, факты, пусть их и куча, — еще совсем не все. Главное — что представляет собой сам человек». Но в этом споре он не мог встать ни на ту, ни на другую сторону — не знал, о ком шла речь. Мила? Талантлива?.. Это ровным счетом ничего не значит. Опытными врагами оказывались и юные красавицы, и даже подростки. Он промолчал.
Ответил Обрагон:
— Доверяй, но проверяй. — И сухо спросил: — Куда она поехала?
Педро рассказал: он послал девушку в провинцию Лас-Вильяс сделать репортаж на крестьянскую тему. Хочет, чтобы Бланка самостоятельно выполнила задание — так у нее больше ответственности. С ней только шофер Мануэль Родригес.
— Это какой Родригес?
— Тот самый, наш пулеметчик.
— Хорошо, парень надежный.
— Только, по-моему, влюблен в Бланку по уши! — улыбнулся Варрон.
— Это уже хуже...
— Я хочу верить!
— Дай бог, чтобы было по-твоему. Хорошо, старик, иди, отсыпайся.
