— Я хочу верить!
— Дай бог, чтобы было по-твоему. Хорошо, старик, иди, отсыпайся.
Варрон поднялся:
— Теперь сон не затащишь на аркане. Поковыляю на работу. — Посмотрел на Лаптева: — Может быть, заглянете ко мне на радиостанцию, компаньеро Артуро?
— Обязательно.
У двери Варрон поднял кулак:
— Но пасаран!
Лаптев и капитан ответили приветствием, объединившим их навечно.
Как только редактор вышел, Обрагон вызвал дежурного:
— Хосе Васкеса — ко мне!
Васкес вошел, понуро остановился подальше от Обрагона:
— Мерильда де ла Перес скрылась... Я виноват, капитан.
Обрагон молча посмотрел на него. Глянул на Хосе и Лаптев. Маловыразительное лицо. Блестящие волосы, старательно уложенные волнами и покрытые какой-то жидкостью. Бриолином, что ли?.. Глаза настороженные.
Васкеса, видимо, встревожило молчание капитана и присутствие в кабинете третьего человека.
— Кто мог предвидеть... — начал он.
— Контрразведчик должен все предвидеть, — оборвал капитан.
— Клянусь, впредь!..
— Надеюсь, — снова остановил Феликс. — Поэтому и поручаю тебе новое задание. — Он подошел к карте. — Вот в этот район выехала корреспондент радиостанции «Патриа» Бланка Гарсия де Сальгадо. Двадцать два года, рост средний, волосы рыжие, глаза голубые. Машина «тонваген», гаванский номер 316-26. Шофер Мануэль Родригес. Слушай внимательно: вполне возможно, что Сальгадо — связная «Белой розы» и она воспользовалась командировкой для прикрытия, чтобы отправиться на связь с Маэстро. Твоя задача: найти ее, не отпускать ни на шаг. В случае необходимости — действовать по обстоятельствам. На шофера Родригеса можешь положиться — наш. Выезжай немедленно. С приметами человека, которого мы ищем, знаком?
— Да. Рост — сто семьдесят семь. Брюнет, глаза карие. На правой щеке родинка.
Обрагон кивнул:
— Возьми в отделе и фотографию. Выполняй.
Васкес круто повернулся. Лаптев успел увидеть, как лицо его расплылось в улыбке: пронесло, мол.
Зазвонил телефон. Обрагон снял трубку:
— Где?.. Сволочи! — Обернулся к Андрею Петровичу: — Сообщает уполномоченный районного отдела безопасности из Пинар-дель-Рио: перед рассветом банда гусанос подожгла в кооперативе «Либертад» плантацию сахарного тростника. Убит дежуривший в поле крестьянин-милисиано. Куда скрылись бандиты — неизвестно.
Он медленно положил трубку. «Как в первые годы нашей революции», — устало подумал Лаптев.
Солнце клонилось к закату. Бланка уже несколько часов была в пути. Она побывала в двух горных деревушках, затерявшихся меж кофейных плантаций, апельсиновых и лимонных садов, посадок ананаса и агавы. Агава — растение с трагической судьбой: раз в жизни расцветает и как только созреют плоды — погибает. Ей всегда было жалко агаву.
Бланка успела побеседовать с крестьянами в кооперативах, сделала записи на магнитофон на ферме, проинтервьюировала молодого администратора народного имения. А теперь дорога вела все выше и выше в горы, и уже далеко внизу остались последние клочки обработанной земли. Их машина карабкалась по каменистой тропе с трудом — она не предназначалась для столь неблагоустроенных дорог. Это был маленький тупоносый автобус «тонваген», специально оборудованный для звукозаписи. Кузов его, отделенный от кабины толстой стенкой, был превращен в салон с магнитофонами, пультом записи и диванами вдоль стен. Окна задернуты шелковыми занавесками, пол устлан пробковым матом — уютный передвижной домик, в котором можно вести радиорепортажи и отдохнуть в дальнем пути. Но Бланка предпочла расположиться в кабине водителя, обдуваемой ветром, обдаваемой пылью, но зато не мешающей глазеть по сторонам. Теперь девушка с интересом смотрела, как тропа медленно уползает под машину, будто автобус неохотно заглатывает ее.
— Куда мы едем? — спросила она.
— Увидите, — коротко бросил, не поворачивая головы, Мануэль.
В дороге он стал удивительно молчаливым и даже не смотрел на свою спутницу. Пыль припорошила его курчавую бороду. Вспотевшее лицо было покрыто, как индейской татуировкой, потеками грязи. Бланка заглянула в зеркальце над ветровым стеклом: лицо ее за день обгорело, волосы из рыжих стали пепельными. «Ничего себе красотка!»
Горы расступились — и открылась лощинка. Она была распахана. Зеленый, уже наливающийся желтизной, стоял стеной сахарный тростник. Крутые склоны горы поросли кустарником и деревьями. В стороне виднелся одинокий крестьянский домик — бойо, строение, своей формой напоминавшее древние индейские хижины. Каменистая тропа обрывалась у края поля.
— Дальше дороги нет! — воскликнула Бланка.
Мануэль все так же молча остановил машину; Девушка выпрыгнула из кабины. Огляделась. Прислушалась. Радостно улыбнулась.
— Как здесь красиво! Как тихо! Только цикады... — Она раскинула руки. Потом сложила ладони у рта и крикнула: — Ого-го-го!..
Горы отозвались удаляющимся эхом.
— Слышишь? Они отвечают нам...
Мануэль неторопливо вышел из машины. Посмотрел на Бланку. Отвел глаза в сторону:
— Там, за полем, — обрыв. По дну — речка. А еще ниже — водопад.
— Откуда ты знаешь?
Шофер молчаливо пошел к краю поля. Девушка догнала его. Действительно, лощина круто обрывалась вниз, и там пенился водопад. Бланка пнула камешек. Он, подпрыгивая, покатился вниз, плюхнулся в воду.
— А с той стороны — пещеры, — показал Мануэль. — Во-он, видишь? Маскировочка что надо!
— Ты здесь отдыхал?
— Я здесь воевал, сеньорита, — отчужденно сказал парень. Но все же, после паузы, начал рассказывать: — Три недели мы были в засаде в тех пещерах. Сидели, поджидали карательный отряд. Дождались! Батистовцы и думать не могли, что мы здесь. Спустились к водопаду, столпились, начали искать брод. А мы как ударили — пух полетел! Но у них оказался миномет... Там, на склоне, — две могилы, Хесуса и Джильберто...
Девушка оглянулась на него:
— Ты такой молодой, а у тебя уже такая большая жизнь!
— Ничего еще и не начинал. Только и умею: стрелять и крутить баранку...
Голос Мануэля был совсем не таким, как ночью, на посту. И вообще за этот день Бланка начала менять мнение об этом парне, ставшем ее нежданным попутчиком. Не так уж он самодоволен и самоуверен. Наоборот. Он даже чем-то симпатичен ей. Ее радовали эти маленькие открытия: когда люди вдруг оказывались иными, чем можно было судить о них по первым впечатлениям. И почти всегда — они оказывались лучше...
— А что ты хочешь уметь? — спросила она.
