Денис улыбнулся женщине, возле которой стояли ведра с букетами цветов.
По станции объявили: «Автобус Беер-Шева – Тель-Авив прибудет через двадцать минут!»
– Пиво почём? – спросил Денис.
Мужчина сказал.
В гимнастёрке Дениса запел мобильник.
«Мам, я на станции, – сказал Денис. – Да, скоро, мам… И я… Да, три месяца… Ну, что ты?.. И ты у меня одна… Скоро, мам, скоро…»
– Пиво вынести сюда? – спросил мужчина.
Денис посмотрел туда, откуда должен был появиться автобус, а потом, заглянув к себе в кошелёк, пересчитал деньги.
– Ну, так как? – коротко зевнув, проговорил мужчина.
Не ответив, Денис шагнул к женщине с цветами.
– Почём вот эти, полевые? – спросил он.
Женщина сказала.
«Пиво дешевле», – подумал Денис и протянул деньги.
– Внук мой – тоже служит, – сообщила женщина.
– Повезло ему! – засмеялся Денис.
Женщина махнула рукой, словно комара отогнала, а потом вдруг проговорила:
– А с мамой ты говоришь хорошо… Я слышала… Хорошо говоришь…
Денис отошёл к перрону. Вдали виднелись серые холмы, похожие на горбы огромных верблюдов. Три солдата вышли из-под навеса и встали возле Дениса. У них были красные лица, и от них пахло пивом. Денис наклонил голову к цветам. Они не пахли. Снова взглянув на холмы, Денис подумал: «Проклятые горбы!» Он отстегнул ещё две пуговицы гимнастёрки, провёл ладонью по влажной щеке и оглянулся на женщину с цветами. Оживлённо размахивая руками, та что-то внушала мужу.
Подошёл автобус. Денис вскинул на плечо вещмешок и шагнул на ступеньку.
– Эй, солдат! – услышал он за спиной голос хозяина кафе. – Постой-ка!
– Мне? – изумился Денис, увидев в руках мужчины стакан воды.
– К цветам добавка! – пояснил мужчина.
Припав губами к прохладе стекла и едва сдерживая дыхание, Денис пил большими жадными глотками. Один глаз он прищурил, а другим, широко раскрытым, смотрел на цветочницу. Женщина помахала ему рукой.
– Пей, – сказал мужчина, – на здоровье!
Отдышавшись, Денис спросил:
– Вы всегда такой любезный?
Мужчина громко рассмеялся и вдруг, задумчиво взглянув на небо, прошептал:
– С тех пор, как женился в третий раз. Сегодня – семь месяцев и девять дней…
– Вот как! – Денис вернул стакан и поклонился.
Мужчина поклонился в ответ и оглянулся на жену.
– Повезло мне, – сказал он, – на этот раз повезло…
Голос в микрофоне назвал имя, и Гай, тяжело вздохнув, постучал в кабинет доктора Вайнера.
Доктор попросил:
– Рассказывайте!
Гай рассказал:
– Хочу жить!
Доктор поднял голову, и Гай, не устояв перед долгим задумчивым взглядом доктора, искоса посмотрел на стенные часы с синими стрелками.
– Хочу жить! – громко повторил Гай.
– Жить? – слабым голосом переспросил доктор.
– Доктор, вы сомневаетесь?
Доктор Вайнер не ответил.
Какое-то время они сидели, разглядывая друг друга молча, а потом доктор поднялся и немного походил по кабинету.
– Так что там у вас? – вдруг спросил, возвращаясь к столу доктор. Сквозь окно пробился солнечный луч, подполз к часам и вобрал в себя синие стрелки.
Гай тихо вздохнул и коснулся левой стороны груди.
– Давит на сердце, – сказал он. – Иногда, знаете…
– Знаю! – перебил доктор. – Только сердце не здесь…
Гай почесал лоб и громко рассмеялся.
Зрачки в глазах доктора замерли.
– Вас что-то рассмешило, – спросил он.
Гай провёл ладонью по левой стороне груди.
– Рассмешила ваша шутка о том, что сердце не тут!.. – объяснил он.
– Но оно действительно не тут! Сердце как раз там, где пуговка вашей рубашки. Посередине… А вы, милый, жить будете, если… Умеренное питание, умеренные движения, умеренные мысли, умеренные желания… – доктор вдруг замолчал и устало взглянул на часы.
Гай радостно улыбнулся.
– Это всё, что от меня потребуется? – спросил он.
– Этого достаточно! – доктор снова поднялся со стула, подошёл к окну, внимательно оглядел сухую ветку дерева, которая упёрлась в стекло и, не оборачиваясь к Гаю, добавил: – Возможно, что такое состояние, вам удастся принять за жизнь!
«Ха-ха! – мелькнуло в голове Гая. – Мои дела не так уж плохи!..»
Поклонившись в спину доктора, он направился к двери. Боль в груди, вроде бы, отпустила.
– Думаю, вам я больше не понадоблюсь! – услышал за спиной Гай и, радостный, обернулся.
– Больше нет?
– Да уж…
– Господи, доктор! – весело сказал Гай.
– Прощайте! – едва слышно проговорил доктор. Он продолжал смотреть в окно.
Через четыре дня город облетел слух, что доктор Вайнер принял какой-то очень сильно действующий яд.
Устав от бесконечного ожидания, женщина повернулась на бок и, поглядывая сквозь пелену ночной комнаты на лежащее подле неё недвижное тело, надрывным голосом прошептала:
– Хочу жить!
– А я спать! – сухо покашливая, ответил пожилой мужчина.
Женщина несколько раз просунула горячую ладонь между его ног, однако в ответ раздавалось неизменное «а я спать!»
Наконец, тяжело откинувшись на подушку, женщина пролежала с открытыми глазами до рассвета, стараясь изо всех сил ни о чём не думать и ничего не желать.
С рассветом её пылающая ладонь попыталась снова прикоснуться к междуножью мужчины, но пригодиться женщине тому по-прежнему не удавались.
– Сожалею!.. – сказал он на третьи сутки, и на него обрушился неудержимый кашель.
Женщина, покачав головой, подождала, когда кашель утихнет, и подвела итог прошедшим суткам:
– Не можешь ты!..
– А что, если подождать ещё? – спросил мужчина.
– И никогда уж не сможешь!.. – сказала женщина.
Она привела к себе другого мужчину.
Тот находился на заслуженной пенсии и в крошечной мастерской чинил старые часы. Женщине нравился его густой зычный голос, а ещё тот факт, что кашлял он крайне редко.
– Хочу жить! – говорила она, кладя нетерпеливые пальцы между толстых ног часового мастера.
– Живи! – отзывался мужчина, ничего не предпринимая для жизни, а когда женщина подавала ему в кровать стакан дорогого вина, он лишь громко икал и пел похабные песни.
Закрыв глаза, женщина слушала его пение, и оттого, что слова в песнях были крайне непристойными, ей ещё нестерпимее хотелось жить, и она ещё настойчивее тянулась к заветному месту. Затаив дыхание, женщина терпеливо ждала, что это место, возможно, оживёт.
– Ты чего? – сжимался пенсионер.
– Хочу жить! – неуклонно поясняла женщина.
– Поздно! – ошалело моргая ресницами, пояснял мужчина.
Убирая руку, женщина тяжело вздыхала. Порой ей казалось, что она умирает, и тогда она тихонько, не умеючи, плакала. «Жить!» – рвался из неё сдавленный стон, но часовщик уже крепко спал.
На третий день, возмущённая настолько, насколько способна возмущаться женщина, она разбудила часовщика и, включив свет, потребовала, чтобы он убирался.
Мужчина, стоской поглядывая в ночное пространство, сбросил на грудь седую голову и громко, сладостно заплакал.
Теперь они плакали вместе: она – оттого, что хотела жить; он – оттого, что жизнь ему опостылела.
– Убирайся! – сказала, наплакавшись, женщина.
Часовщик взглянул на её пустые, отвислые груди, на тонкие бескровные губы и, не спеша натянув на себя мятые брюки, молча вылил на сверкающую белизной простыню недопитое вино.
Он ушёл.
Ушла ночь.
Потом уходили ещё дни и ночи.
Однажды женщина вышла из дому, чтобы побродить по городу. Возле аптеки она съела ванильное мороженое, а когда солнце зашло за городом, шоколадное. Снова бродила по улицам, пока не наступила ночь.
В эту ночь она не плакала. Присев к окну, она подумала о том, как странно, что больше не плачет, а позже, выпив два стакана вина и ощутив удивительную лёгкость, вдруг догадалась, что больше жить не хочет.
И умерла.
Немного неба и много луны
После того, как на врачебной комиссии я заявил, что жизнь – прекрасна, мои слова всех трёх докторов привели в полное изумление, и я был незамедлительно отправлен в психушку.
– Сюда! – сказал горбатенький санитар, указывая на дверь с цифрой «4», – отныне твоё место здесь!
– Как интересно! – заметил я.
Радостно взвизгнув, санитар куснул меня в шею и втолкнул в комнату.
– Буду тебе братом! – сказал парень с длинными усами. Его кровать стояла возле окна.
– Замечательно! – проговорил я.
– А я – твоей сестрой! – это проговорил парень, у которого сильно косили глаза. Он приблизился ко мне близко-близко и щекой потёрся о моё плечо.
– Чудесно! – ответил я и поплевал ему в ухо.
* * *
Вскоре жизнь в психушке мне стала казаться всё менее привлекательной, и после того как я во всеуслышанье об этом заявил, меня повели на повторную комиссию.
* * *
– Тогда вас было трое! – сказал я докторам.
– Один из нас утонул! – проговорил доктор, у которого были седые волосы и на щеке бородавка.
