Воцарилось ошеломленное молчание.
Король подозрительно уставился на Джона Уилсона: обвинение торговца было вполне правдоподобным. Может быть, семейство Годфруа и впрямь поддерживало мятежников? Эдуард раздраженно вздохнул, про себя проклиная торговца, испортившего ему настроение.
Внезапно из-за спин придворных выступил Осмунд – он стоял чуть поодаль, но теперь решился на смелый поступок, за который Уилсон возненавидел все семейство каменщика. Торговец совсем забыл, что четверть века назад Осмунд тоже присутствовал при прощании отца и сына Годфруа, и не ожидал никакого подвоха со стороны резчика.
Осмунд протолкнулся через толпу придворных, выступил вперед и обратился к королю:
– Ваше величество, я тоже там был. Когда Гуго де Годфруа вознамерился присоединиться к мятежникам, отец его проклял.
Старый каменщик шестьдесят лет верно служил рыцарю Авонсфорда и теперь солгал во спасение.
– Ты лжешь, старик! – негодующе воскликнул Джон Уилсон.
Король, поверив Осмунду, с облегчением вздохнул и перевел взгляд на торговца:
– О Годфруа больше ни слова! Чем ты докажешь свои права на владение землей?
От бессильной злобы Джон Уилсон дрожал как в лихорадке. Кристина осторожно коснулась его руки и умоляюще поглядела на короля. Торговец, переведя дух, вытащил запечатанный свиток, решительно протянул его Эдуарду и презрительно взглянул на каменщика, уверенный, что письменное свидетельство перевесит слова Осмунда.
Джон Уилсон и не подозревал, что совершает ужасную, непоправимую ошибку: письменное свидетельство, игравшее такую важную роль в хитроумном замысле, представляло собой грубую подделку, очевидную для любого грамотного человека. Увы, изворотливый торговец грамоте не разумел.
Хмурое чело короля, неторопливо читавшего свиток, постепенно разгладилось, и Джон с Кристиной радостно переглянулись: теперь уж они тяжбу выиграли наверняка. Внезапно Эдуард негромко хохотнул, а потом, смеясь, передал свиток одному из придворных, который бросил взгляд на пергамент и тоже захохотал.
В то время в Саруме обосновалось множество бедных священников и певчих, и за поддельную купчую Джон Уилсон заплатил полуграмотному дьячку, который накорябал ее на смехотворной смеси плохого французского, испорченной латыни и корявого английского. Сам документ был составлен не по форме, не засвидетельствован и не носил отметки об уплате пошлины. Ясно было, что грамотный и образованный ростовщик не приложил к нему руку. Подлинной была только печать Аарона, которую Джон Уилсон месяц назад подобрал на дороге у Фишертонского моста.
Отсмеявшись, король разгневанно обратился к торговцу:
– Твоя купчая – подделка, а сам ты мошенник! В тюрьме сгниешь!
– Но печать же настоящая! – испуганно вскричал Джон Уилсон.
– Печать не доказательство, – презрительно ответил Эдуард.
Торговец свято верил в то, что печать на купчей – незыблемое подтверждение сделки, однако не знал, что несколько лет тому назад королевский суд, рассматривая множество сходных дел о подлоге документов, вынес решение, что присутствие печатей больше не считается абсолютным доказательством, потому что их слишком легко потерять или выкрасть. Джон Уилсон в растерянности обернулся к жене, которая тут же обворожительно улыбнулась королю. Эдуард, не обращая внимания на женщину, сердито воскликнул:
– И ты, гнусный мошенник, смеешь обвинять наших верных слуг в предательстве?! Немедленно зовите стражу! – велел он придворным. – В темницу его, под замок! И жену его тоже.
На охоте король немного развеялся, однако его все еще терзали сомнения: что, если в обвинениях торговца содержится частичка правды? Может быть, стоит начать расследование? Но зачем? Лишь для того, чтобы узнать о давнем предательстве? Нет, дело прошлое, лучше не ворошить былое.
– Годфруа – наш верный слуга, – чуть слышно пробормотал Эдуард, но зерно недоверия уже пустило ростки.
На дальнейшую судьбу Джона Уилсона повлияли обстоятельства, не имевшие ничего общего с владениями Шокли. Торговцем и его женой заинтересовался один из королевских советников, ведущих переговоры с шотландскими посланниками, и за ужином, улучив минуту, объяснил королю свой замысел.
Целый день Джон и Кристина просидели в заброшенной псарне – крыша протекала, в щели между бревнами задувал холодный ветер, едко воняло псиной. Узников не кормили, огонь разводить запретили, и к вечеру оба продрогли от холода. Внезапно за ними явились стражники и снова отвели в королевские покои, где под невозмутимым взглядом Эдуарда советник сделал Джону Уилсону весьма странное предложение.
Переговоры с шотландскими посланниками в последнюю неделю замедлились – как выяснилось, секретарь одного из посланников, имевший большое влияние на своего господина, решил помешать их успеху.
– Если его не отвлечь, он так и будет чинить нам препоны, – объяснил советник королю. – Без него мы с посланниками обо всем договоримся.
– А что его может отвлечь?
– Женщины. Он неимоверно сладострастен. К нему уже посылали трех местных девок, только они ему быстро прискучили. А вот жена торговца – редкая красавица, – с ухмылкой заявил молодой человек.
Король Эдуард оценил изобретательность советника, однако недовольно поморщился – подобных действий он не одобрял. К своей жене, испанской принцессе Элеоноре Кастильской, он относился с любовью и благоговейным почтением и редко с ней расставался.
– Ты предлагаешь отправить женщину к шотландцу в обмен на освобождение из тюрьмы? Нет, это слишком унизительно, – с отвращением заявил король.
– Что вы, ваше величество! Они сами об этом попросят, – заверил советник, объяснил, что собирается предпринять, и поспешно добавил: – Разумеется, с вашего позволения, ваше величество.
– Что ж, в таком случае я согласен, – неохотно кивнул Эдуард.
Джон Уилсон, выслушав предложение советника, неуверенно уточнил:
– Нас освободят без суда?
– Да, – ответил молодой человек. – Король склонен простить тебе подлог.
– И нам отпишут поместье?
– Да.
– Но за это моей жене придется неделю ублажать шотландца?
– Если хотите получить поместье, то да, придется. Ты, считай, сделаешь королю одолжение, – улыбнулся советник.
Джон Уилсон, даже не взглянув на жену, погрузился в размышления, а потом спросил:
– А если она проведет с ним больше недели? Что нам за это полагается?
От неожиданности советник вздрогнул, но быстро взял себя в руки:
– Там видно будет.
Только тогда торговец обменялся с женой многозначительным взглядом и радостно ответил:
– Она согласна.
Советник снова улыбнулся. Король неохотно кивнул. Час спустя торговцу вручили дарственную, по которой Джону Уилсону и его наследникам отводили в пользование земельный надел размером в виргату, с усадьбой. Усадьба представляла собой небольшую хижину, сама земля была посредственной, но Джона Уилсона это не смущало – его новые владения примыкали к землям Шокли.
Переговоры между шотландскими посланниками и английскими советниками об управлении Шотландией завершились, и 6 ноября 1289 года королю Эдуарду I торжественно вручили договор, по которому сын короля официально становился женихом малолетней Норвежской девы.
После этого король отправился на охоту в Нью-Форест, затем проследовал на юг, в Крайстчерч у мелкого залива, и провел там целый месяц. В Лондон Эдуард I приехал к Рождеству и созвал парламент, заседавший до конца февраля. Великий пост король провел в верховьях Темзы, а Пасху отпраздновал в своем дворце в Вудстоке, после чего вернулся в Сарум и посетил аббатство в Эймсбери, в двух милях от древнего хенджа, – там приняла постриг его мать Элеонора Прованская, вдова Генриха III. Затем он вернулся в Лондон, где опять заседал парламент.
По многим причинам летний парламент 1290 года стал судьбоносным для Англии – король наводил порядок в управлении страной, искал способы пополнения казны, обсуждал положение в Шотландии и отписал Церкви обширные земельные угодья. А еще он занимался законотворчеством. По королевскому статуту, известному под названием Quo Warranto, то есть «на каком основании», феодальным сеньорам требовалось доказать право на владение землей – отсутствие королевской дарственной грамоты позволяло вернуть земли королю. Однако же иногда применение статута оказывалось безуспешным – к примеру, король пытался опротестовать право Уилтонского аббатства на владение приходом Челк, но монахини предъявили древнюю дарственную грамоту саксонского короля Эдвига.
А еще король подписал эдикт, приказывающий всем иудеям под страхом смертной казни покинуть пределы Англии. Случилось это 18 июля 1290 года, что совпало с днем 9 ава по иудейскому календарю – днем траура в ознаменование разрушения Иерусалима. К Дню Всех Святых всем иудеям, которые пока еще формально находились под покровительством короля, было предписано уехать из Анг лии. Издание этого эдикта никого не удивило – преследования иудеев продолжались долгие годы. Считается, что король сделал это по настоянию своей богобоязненной матери, и за сей благочестивый поступок Церковь щедро пополнила королевскую казну.
