– Потом узнаете, – пообещала Агнеса.
Джон и Николас, привыкшие во всем повиноваться мачехе, безропотно подчинились и к вечеру установили вокруг овчарни шестьдесят три камня.
Если не считать обвалившейся стены в одном конце, старая постройка была в хорошем состоянии – просторная и не затхлая; прохудившуюся крышу легко можно было починить.
– А где воду брать? – полюбопытствовал Николас.
– Сейчас покажу, – торжествующе улыбнулась Агнеса, подхватила деревянное ведро и отвела пасынков на четверть мили от овчарни, к небольшому пруду на взгорье, служившему поилкой для овец.
Стада на взгорье не пасли вот уже лет двадцать, и дно водоема давно не обмазывали глиной, но в пруду по-прежнему скапливалась чистая вода.
У овчарни Агнеса подошла к кольцу камней и объяснила:
– Камни нас охранят – внутрь круга не проникнет ни человек, ни зверь. А кто сюда сунется – отгоним или пристрелим.
– А откуда нам знать, что кто-то сунется?
– Будем денно и нощно в карауле стоять, – ответила Агнеса.
– Что, и людей прогонять придется? – удивился Джон.
– Да, – кивнула Агнеса и уверенно повторила: – Если сунутся, пристрелю. Иначе нельзя.
Пасынки знали, что спорить с мачехой бесполезно.
По правде говоря, Агнеса и сама не очень понимала, зачем все это нужно.
Когда Жильбер де Годфруа предупредил жителей Авонсфорда о приближении чумы, Агнеса, в отличие от соседей, поверила его словам и, поразмыслив об услышанном, сообразила, что именно представляет наибольшую опасность. Эта безграмотная женщина обладала великолепной памятью, сохранившей огромный запас сведений на все случаи жизни. Мать Агнесы не только научила дочь вести хозяйство, но и поведала ей о разнообразных народных средствах лечения болезней; вдобавок Агнеса с детства запомнила рассказы отца о Гаскони и Уэльсе, куда он ходил с войском старого короля Эдуарда I; ее братья и сестры всегда говорили: «Спросите у Агнесы, она все помнит». Однако же основным источником знаний Агнесы оставалось Священное Писание в изложении авонсфордского викария и странствующих монахов-проповедников. Поучения священников, то гневно-обличительные, то умиротворяющие, поддерживали в ней непреклонную веру.
Агнеса твердо знала, что страшный мор послан Господом в наказание за людские прегрешения, ведь недаром Библия упоминает и о разрушении Вавилона, Содома и Гоморры, и о Великом потопе; недаром изображения Божьей кары и гнева Господня во устрашение паствы помещали и на витражи, и на резные рельефы собора. Агнеса хорошо помнила слова Моисея из Книги Второзакония, услышанные в детстве на рыночной площади Сарума от старого францисканского монаха с горящим взором:
– Ежели не будешь слушать гласа Господа Бога твоего и не будешь стараться исполнять все заповеди Его, то придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя. Проклят ты во граде и проклят ты на селе… Пошлет Господь на тебя скудость, голод и истребление, и ты скоро погибнешь за злые дела твои. Пошлет Господь на тебя моровую язву, доколе не истребит Он тебя с земли… Поразит тебя Господь чахлостью, горячкою, лихорадкою, воспалением, засухою и ветром тлетворным, и они будут преследовать тебя, доколе не погибнешь…[28]
Похоже, Сарум настигла Божия кара – именно об этом говорил владелец манора.
«Многогрешным обитателям Авонсфорда не избежать праведного наказания, – решила Агнеса. – Но ведь Господь в милости своей являлся праведникам и поучал их, как избежать кары…»
После долгих размышлений она сообразила, как спасти семью, и уверенно заявила:
– Чуму разносят звери.
Никто в Авонсфорде с ней бы не согласился – ни знатные господа, ни бедняки-вилланы; в то время считалось, что болезнь передается либо через прикосновение больного, либо через зловоние, разносимое ветром и дождем. И все же Агнеса хорошо помнила, как двадцать лет назад доминиканский монах на обочине Уилтонской дороги сурово напоминал путникам слова из Книги Левита:
– Мир нечист и полон зла. Кролики и зайцы жуют жвачку, но копыта у них не раздвоены, потому нечисты они для вас; мяса их не ешьте и трупов их гнушайтесь; скверны они для вас. И филин, и кукушка, и нетопырь, и все животные, пресмыкающиеся по земле; хорек и ласка, мышь и ящерица с ее породою, сии нечисты для вас. Всякий, кто прикоснется к ним, нечист будет![29]
Путники не обращали на доминиканца внимания, но Агнеса, запомнив его проповедь, уверовала, что именно так свершится наказание Господне. После долгих размышлений она придумала, как его избежать.
На каменистых пустошах взгорья не водилось зверей; гряды меловых холмов напоминали пустынную гладь океана, и Агнеса решила, что именно эту местность Господь предназначил для спасения праведников.
– Из деревни надо уходить, подальше от нечистых животных, – уговаривала она пасынков. – Пожалейте своих братьев и сестру!
Джон и Николас привыкли считать Агнесу матерью, а сводных братьев и сестру – родными, а потому согласились, поддавшись настойчивым уговорам. Однако Агнеса не знала, как их удержать в овчарне. Обычно пасынки во всем полагались на мачеху, и она всячески это поощряла, ведь ей, вдове с тремя детьми, вряд ли удастся еще раз выйти замуж, а без кормильца не проживешь. Она втайне радовалась, что пасынки не спешили обзаводиться своими семьями, хотя Джон и Николас часто раздражали ее своей медлительностью и нерасторопностью. Отец их отличался острым умом и резким, вспыльчивым нравом, под стать Агнесе, а сыновья унаследовали от него лишь трудолюбие и умение работать с камнем. Агнеса понимала, что без помощи пасынков не обойтись, хотя ей и претила их беспрекословная покорность, а потому не давала воли своему острому языку.
Теперь ей предстояло утвердить свою власть над Николасом и Джоном и ни в чем не давать им спуску.
Вечером Агнеса накормила семью пшеничными лепешками, а после трапезы Джон вышел из овчарни и направился к тропе, ведущей к близлежащему холму.
Агнеса бросилась следом:
– Ты куда?
– В лабиринт, силки на кроликов поставлю.
Лабиринт Годфруа, на холме в двух милях к востоку от овчарни, давным-давно забросили, а замысловатый узор, вырезанный в дерне, не подновляли – Жильбер, в отличие от Рожера, приходил туда редко. В мягкой земле под корнями тисовых деревьев устроили норы кролики – они могли бы приносить имению неплохой доход, но владелец манора считал это пустячным делом и не возбранял вилланам ловить их в силки.
– Нет, кролики – животные нечистые, – строго сказала Агнеса.
– А на рынке за них хорошую цену дают, – возразил Джон.
Агнеса упрямо стояла на своем, понимая, что иначе он выйдет из-под ее власти:
– О братьях своих подумай! А вдруг в Авонсфорде уже мор начался?
Джон неуверенно посмотрел на мачеху.
– Пока хворь свирепствует, нам отсюда уходить нельзя. Иначе худо будет.
Джон вздохнул и вернулся в овчарню.
На пороге Агнеса снова потребовала:
– Обещай, что будешь во всем мне повиноваться.
Он обратил к ней недоуменный взор серых глаз и неохотно кивнул. Агнеса с облегчением перевела дух. Все это время она молила Господа о послушании пасынков.
Увы, молитвы ее оказались напрасны.
К несказанному удивлению Агнесы, ее запрет нарушил Николас.
Светловолосый коренастый парень во всем походил на старшего брата и был таким же медлительным и хладнокровным; оба работали каменщиками в соборе, а когда Джон ушел на войну во Францию, Николас стал кормильцем Агнесы и детей.
На заре он выскользнул из овчарни и отправился в город.
Агнеса, обнаружив его отсутствие, озабоченно поджала губы – теперь ей придется сдержать данное слово.
Николас рад был уйти из овчарни – настойчивость мачехи пугала его. Как ни скрывала Агнеса свой вспыльчивый нрав, братья о нем хорошо знали: от нее, как жар из кузни, волнами накатывало напряжение. К тому же Николас не верил, что от чумы можно спастись, если держаться особняком.
Он спустился с взгорья в долину, где привольно раскинулся город. На крыше собора поблескивали капли росы. Николас, погрузившись в размышления, прошел мимо городских ворот и только на рыночной площади заметил неладное. Обычно здесь с раннего утра толпились покупатели, но сегодня рынок обезлюдел, а в торговых рядах почти не было продавцов. Николас недоуменно пожал плечами и невозмутимо отправился привычным путем по восточному краю рынка на Хай-стрит. Ставни в лавке Шокли все еще не поднимали. На улице не было прохожих, лишь в водостоке посреди мостовой копошились черные крысы.
Николас свернул на обычно шумную Нью-стрит, где сегодня почему-то царила тишина. «Что-то горожане сегодня припозднились», – равнодушно подумал каменщик и по Минстер-стрит подошел к новым каменным воротам соборного подворья.
Подворье было излюбленным местом Николаса. Лет десять назад с позволения короля Эдуарда III епископ Роберт Уайвил велел строителям разобрать старый собор в крепости на холме, а из камней соорудить ограду соборного подворья. Николас вместе с остальными каменщиками работал на строительстве и с любопытством рассматривал метки неизвестных мастеров на старых камнях. Прочные стены с воротами на северо-восточной и южной стороне подворья надежно отделили собор от остального мира, придавая еще больше величия громаде храма с высоким шпилем.
