После этого сэр Орфео, в личине бродячего менестреля, отправился странствовать по миру в поисках жены. Жильбер вздохнул и, забыв об осмотрительности, вообразил себя пилигримом, который пожертвовал всем ради возлюбленной.
Наконец сэр Орфео встретил короля фей, выехавшего в лес на охоту, и заметил среди свиты придворных свою жену.
…Пред ним она —
Его пропавшая жена.
Она глядит, и он глядит.
Она молчит, и он молчит.
Но королева, видя, сколь
Он изнурен, ее король,
Слезу ронила из очей.
И тут же подскакали к ней
И прочь влекут ее подруги —
Встречаться не должны супруги.
Жильбер смахнул невольную слезу – рассказ о мимолетной встрече и расставании супругов был пронизан чувством невосполнимой утраты.
Тем временем сэр Орфео украдкой проследовал за кавалькадой всадников, пробрался в замок фей и очаровал короля своей игрой на арфе. Растроганный король фей предложил менестрелю просить любой награды.
Сказал Орфео: «Сэр король,
Молю тебя, отдать изволь
Прекрасную мне леди ту,
Что спит под яблоней в цвету»…
Наконец сэр Орфео воссоединился с возлюбленной и, все еще в личине менестреля, предстал перед изумленными придворными.
…Король вернуться рад
В Винчестер свой. Король идет —
Его ж никто не узнает…
Жильбер нежно коснулся руки жены и прошептал:
– Я готов сотню лет скитаться ради тебя.
– Мы должны быть вместе, – с ласковой улыбкой ответила она. – Завтра пошлем за Томасом.
Перед уходом капеллан заверил своего господина, что в округе не было ни одного случая страшного недуга.
– Я ежечасно молю Господа о призрении жителей Авонсфорда. Наверняка сия ужасная участь нас минует.
Наутро Жильбер отправил слугу в Винчестер, а сам решил съездить в Солсбери, но у самых ворот его остановили.
В семействе Масон было шесть человек: два внука Эдварда и их вдовая мачеха Агнеса с тремя малыми детьми. Ричард, отец Джона и Николаса, умер три года назад, и братья – обоим перевалило за двадцать – взяли на себя заботы о его второй семье. По семейной традиции Джон и Николас были каменщиками, а Джон, прекрасный лучник, отличился в битве при Креси и вернулся домой с кошелем серебра.
Годфруа со смесью восхищения и неприязни поглядел на Агнесу – невысокую и худенькую, с упрямо выставленным подбородком и честными серыми глазами. Рыжие волосы и резкие, отрывистые движения делали ее похожей на белочку. За вспыльчивый нрав местные жители ее недолюбливали, хотя она всегда ревниво оберегала родных и бесстрашно вставала на их защиту.
Джон и Николас, почтительно стянув шапки с головы, поклонились господину.
– Мы хотим снять внаймы овчарню на взгорье, – выпалила женщина. – Сколько вы за нее просите?
Жильбер вспомнил, что в лощине на взгорье действительно стоит заброшенная овчарня – длинный полуразвалившийся сарай из серого камня. Пастбища на взгорье давным-давно опустели – овец теперь пасли в долине. Зачем Агнесе понадобилась эта развалина? Впрочем, он не желал терять время на пустые размышления и ответил:
– Шесть пенсов в год.
Агнеса удовлетворенно кивнула – сумма была невелика – и поспешно добавила:
– Так мы ее сразу займем.
– Если вам угодно… – Рыцарь удивленно пожал плечами и ускакал в город.
Агнеса повернулась к Джону с Николасом:
– Пошевеливайтесь! Пора вещи собирать.
В Солсбери Годфруа незамедлительно отправился к Шокли. Уильям, в основном промышлявший торговлей шерстью и сукном, жил в доме на главной улице, Хай-стрит. Весь первый этаж особняка он отвел под лавку, в которой продавались устрицы из Пула, вино и фрукты, синиль, мыло и растительное масло, привозимые из Крайстчерча и Лимингтона, сельдь и соленая рыба из Ирландии и Бристоля, шелковые наряды из Лондона и Саутгемптона, а еще – чудесные лакомства и пряности из неведомых южных стран: перец, имбирь и финики. Купцы привозили не только товары, но и слухи из самых дальних уголков, поэтому к Уильяму Шокли всегда приходили за новостями. Уильям, дородный краснощекий мужчина, любил наряжаться в яркие одеяния. Вот и сейчас просторное парчовое сюрко с застежкой на груди складками ниспадало до самых колен, а длинный шлык яркого капюшона-гугеля был тюрбаном обмотан вокруг головы.
Уильям Шокли поздоровался с Жильбером и, отведя его в сторону, угрюмо прошептал:
– В Саутгемптоне чума.
– Давно?
– Со вчерашнего дня. Мне сегодня утром сообщили. Двое уже умерли от заразы.
– А в Солсбери об этом известно? – озабоченно спросил Годфруа.
– Я предупредил мэра и городских чиновников, только мне не поверили. Нет, в городе от чумы не спастись, поэтому я сегодня увожу семью в усадьбу.
Годфруа хмуро кивнул – у торговца было шестеро детей, им негоже оставаться в переполненном городе.
Торговец велел приторочить к седлу рыцаря две бутыли в соломенной оплетке и объяснил:
– Мне из Крайстчерча только что мальвазию привезли. Говорят, от заразы помогает уберечься.
В Саруме чуму обнаружили к полудню того же дня.
Уильям Шокли с толстушкой-женой, шестью детьми и двумя слугами уселись в две повозки и медленно выехали из Солсбери на Уилтонскую дорогу. Час спустя повозки остановились у бревенчатых домов близ Дубравы Гроувли – усадьбы Шокли. О своем приезде Уильям предупредил заранее и с радостью увидел, что дом проветрен, а в очаге пылает огонь. Впрочем, во дворе никого не оказалось, хотя Уилсон обязан был дождаться хозяина и разгрузить повозки.
– Вот лентяй! – раздраженно буркнул торговец и пошел к хижине Уилсонов.
За отцом увязались двое детей постарше.
Уилсон, не здороваясь, выслушал просьбу Шокли, молча кивнул и направился к усадьбе. Дети тем временем со смехом вбежали в хижину, но двенадцатилетняя дочка Уильяма почти сразу же выскочила во двор и бросилась к отцу:
– Питеру худо!
Жена Уилсона сидела в углу полутемной хижины; у стены, на соломенном тюфяке, лежал Питер Уилсон. Шокли, ничего не заподозрив, склонился над мальчиком. Внезапно Питер приподнялся и зашелся глубоким кашлем, обрызгав слюной лицо торговца.
– Уходите, быстро! – прикрикнул Уильям на детей и сам выбежал во двор. – Отсюда надо уезжать!
На тропе они столкнулись с Уолтером Уилсоном – на обычно хмуром лице работника играла зловещая ухмылка.
Марджери Даббер, низенькая добродушная толстуха со светло-зелеными, отчаянно косящими глазами, была кухаркой у Розы де Годфруа и лучше всех знала, как излечивать всевозможные хвори. Хозяйка внесла на кухню бутыль мальвазии в соломенной оплетке и стала объяснять Марджери, как приготовить целебное питье:
– Вино надо выпарить на треть, потом добавить перец, имбирь и мускатный орех и томить еще час, после чего добавить аквавит и венецианскую патоку и снова хорошенько прокипятить. Говорят, это лучшее средство против чумы, если пить его каждый день, утром и вечером.
Кухарка недоверчиво посмотрела на госпожу, но возражать не стала.
– Ежели зараза в Авонсфорд придет, без меня им все равно не обойтись, – вздохнула она, оставшись в одиночестве.
Ни Марджери, ни Роза не заметили, как с соломенной оплетки на складки господского платья прыгнула блоха.
На следующий день стало известно о чуме в усадьбе Шокли. До Авонсфорда хворь пока не добралась, и супругов Годфруа больше всего тревожило отсутствие вестей о сыне.
По мнению обитателей Авонсфорда, весть о неведомой хвори так напугала Агнесу, что бедняжка повредилась умом – ничем иным они не могли объяснить ее странное поведение. Непонятные приготовления владельца манора крестьяне сочли очередной причудой знатного господина, а вот бессмысленные поступки Агнесы вызвали у всех праведное возмущение. Никто не мог понять, почему Джон и Николас ее не остановят.
Спустя час после разговора с Годфруа Агнеса, нагрузив ручную тележку нехитрым скарбом и запасами съестного, непонятно зачем заставила Джона взять с собой пращу и лук со стрелами и повела семейство на взгорье, к овчарне. Затем она отправила пасынков в лес за дровами и хворостом, а сама, не обращая внимания на прохудившуюся крышу и стены, опустилась на четвереньки и стала пристально разглядывать земляной пол. Через полчаса она встала с колен, удовлетворенно вздохнула и объявила:
– Крыс нет, и даже пауков не видно.
После этого Агнеса велела пасынкам разобрать обвалившийся участок стены и установить камни вокруг овчарни, в пяти шагах друг от друга.
– А это еще зачем? – недоуменно спросил Джон.
– Потом узнаете, – пообещала Агнеса.
Джон и Николас, привыкшие во всем повиноваться мачехе, безропотно подчинились и к вечеру установили вокруг овчарни шестьдесят три камня.
Если не считать обвалившейся стены в одном конце, старая постройка была в хорошем состоянии – просторная и не затхлая; прохудившуюся крышу легко можно было починить.
