– Ничего, – повторил он. – Как Джефф?
Тень беспокойства омрачила ее лицо.
– Немного хуже, Гарри. Я пригласила доктора Джеветта из Нью-Йорка. Врачи думают, что он сможет сказать что-нибудь определенное. Он поставит диагноз и попробует определить, был ли тот тромб причиной паралича.
Гарри встал.
– Прошу прощения, – отрывисто сказал он, – я не знал, что сегодня к тебе приедет специалист, – я бы не приехал… Я просто хотел часок покачаться в кресле на твоем крыльце…
– Сядь! – скомандовала она.
Гарри колебался.
– Сядь, Гарри, мальчик мой!
Ее доброта вырвалась наружу и окутала его с головы до ног.
– Я знаю, что у тебя что-то случилось. Ты бел, как простыня. Я сейчас принесу тебе бутылку холодного пива.
Он обмяк в кресле-качалке и закрыл лицо руками.
– Я не могу сделать ее счастливой, – медленно проговорил он. – Я пытался, пытался… Сегодня утром мы поссорились из-за завтрака, – мне захотелось позавтракать в городе, и едва я ушел на работу, как она уехала к матери на Восток, взяв с собою Джорджа и чемодан с кружевным бельем.
– Гарри!
– И я не знаю…
Послышался хруст гравия, шум машины.
Роксана приглушенно вскрикнула:
– Это доктор Джеветт!
– О, я…
– Подожди меня здесь, ладно? – ничего не слушая, перебила она.
Он понял, что его горе уже скрылось в пучине ее собственного несчастья.
Последовали невнятные немногословные приветствия; затем Гарри вошел вместе со всеми внутрь дома и остался внизу, а остальные поднялись по лестнице наверх. Он пошел в библиотеку и уселся на большом диване.
Час он наблюдал за тем, как солнце ползло вверх по узорчатым складкам ситцевых занавесок. В глубокой тишине жужжала попавшая в ловушку между стеклами оса, и это был единственный звук, нарушавший тишину дома. Время от времени со второго этажа доносилось другое жужжание, исходившее, казалось, от нескольких больших ос, попавших в ловушки нескольких огромных окон. Он слышал приглушенные звуки шагов, бряцанье бутылочек с лекарствами, шум кипящей воды.
Что же такого сделали и он, и Роксана? За что жизнь нанесла им столь сокрушительные удары? Там, наверху, пытались достучаться до сознания его друга; он же сидел здесь, в тихой комнате, прислушиваясь к жалобам осы, как будто был мальчишкой, которого строгая тетка заставила целый час сидеть на стуле во искупление какого-то дурного поступка. Но кто посадил его на этот диван? Какая такая свирепая тетка спустилась с небес, чтобы заставить его искупить, – и что искупить?
Он думал о Китти без всякой надежды. Она не умела тратить деньги – и это было неизлечимо. Неожиданно он возненавидел ее. Ему захотелось повалить ее на пол и бить ногами, высказать ей, что она лгунья и пиявка, что она попросту грязнуля! Кроме того, ему нужен был его сын.
Он поднялся с дивана и стал мерить шагами комнату. Он услышал, как кто-то синхронно с ним начал ходить по коридору на втором этаже. Неожиданно ему стало очень интересно, одновременно или нет они оба достигнут своих целей.
Китти уехала к матери. И да поможет ей Бог – что это была за мать! Он попробовал представить эту встречу: оскорбленная жена падает на грудь любящей матери. Не получилось. То, что у Китти могли обнаружиться хоть какие-то чувства, было совершенно невероятно. Он постепенно привык думать о ней как о чем-то недостижимом и бесчувственном. Конечно, она сможет получить развод и, соответственно, вновь выйти замуж. Он начал думать об этом. За кого она могла выйти? Он горько рассмеялся; в его воображении возникла картина – руки Китти обнимают другого мужчину, лица которого он не мог видеть; губы Китти страстно слились в поцелуе с другими губами. «Господи! – мысленно возопил он. – Господи! Господи! Господи!»
Затем видение помутнело и поблекло. Та Китти, которую он видел этим утром, потускнела, замаранный халат куда-то закатился и исчез, надутые губы, ярость и слезы – все куда-то испарилось. Он снова увидел Китти Кэрр – Китти Кэрр с соломенными волосами и огромными детскими глазами. И ведь она любила его, она его любила…
Через некоторое время он заметил, что с ним было что-то не так. Это что-то не имело отношения ни к Китти, ни к Джеффу – что-то совершенно иного рода. Наконец он с изумлением осознал, что он голоден. Ему хотелось есть! И только-то! Он пойдет на кухню и попросит, чтобы кухарка приготовила ему сэндвич. А после этого уедет обратно в город.
Он остановился у стены и заметил на ней что-то круглое. Рассеянно отодрав это пальцами, он положил это себе в рот, чтобы попробовать. Совсем как ребенок, пробующий на вкус яркую игрушку. Его зубы клацнули. Ах!
Она оставила ему этот проклятый халат, тот самый грязный розовый халат! Ей должно было хватить чувства такта, чтобы взять его собой, подумал он. Теперь он так и будет висеть в доме, словно остывший труп их болезненного союза. Он мог бы попробовать его выбросить, но он никогда не смог бы заставить себя к нему прикоснуться. Должно быть, на ощупь он был как Китти – мягким, податливым и непроницаемым. Китти нельзя было потрогать руками. За оболочкой Китти ничего не было. Он понял это – он всегда понимал это.
Он подошел к стене за следующим бисквитом и, приложив некоторые усилия, отодрал его вместе с гвоздем. Аккуратно вытащив гвоздь из центра, он бесстрастно подумал – а не съел ли он первый бисквит вместе с гвоздем? Как глупо! Он бы почувствовал – гвоздь был огромным. Но он чувствовал лишь пустоту в желудке. Должно быть, он был очень голоден. Он задумался, припомнил – вчера он так и не поужинал. Выдался тяжелый день – Китти с самого утра лежала в постели, поедая шоколадные конфеты. Она сказала, что ей «не хватает воздуха» и что она не сможет вынести его присутствия у своего ложа. Он выкупал Джорджа и уложил его спать, а затем и сам прилег на кушетку, чтобы немного вздремнуть перед одиноким ужином. Но он крепко уснул и проснулся только в одиннадцать вечера и обнаружил, что холодильник пуст, – там не было ничего, кроме остатков салата. Им он и поужинал. Кроме того, ему удалось найти на трюмо Китти несколько шоколадных конфет. А сегодня утром он завтракал в городе, торопясь в контору. Но в полдень, беспокоясь о Китти, решил заехать домой и взять жену с собой на ланч. Приехав, он обнаружил дома только записку на подушке. Исчезла и куча белья из шкафа – и еще она оставила инструкции, куда переслать ее чемодан!
«Еще никогда я не был так зверски голоден», – подумал он.
В пять часов, когда приходящая сиделка на цыпочках спустилась вниз, он сидел на диване и пристально разглядывал ковер.
– Мистер Кромвелл?
– Да?
– Миссис Картайн не сможет увидеться с вами за ужином. Ей нехорошо. Она просила передать вам, что кухарка приготовит вам что-нибудь перекусить… и еще что в доме есть свободная спальня для гостей.
– Ей плохо, вы сказали?
– Она лежит в своей комнате. Консультация только что закончилась.
– Что… Что-нибудь решили?
– Да, – тихо сказала сиделка. – Профессор Джеветт сказал, что надежды нет. Мистер Картайн будет жить, но никогда больше не будет видеть, двигаться или думать. Он будет только дышать.
– Только дышать?!
– Да.
Только сейчас сиделка заметила, что возле письменного стола, где, как ей помнилось, раньше рядком висела дюжина забавных круглых предметов – которые, как она предполагала, были каким-то экзотическим украшением, – теперь остался всего один кругляшок. А на тех местах, где раньше были остальные, теперь виднелись лишь маленькие дырочки от гвоздей.
Гарри в недоумении проследил за ее взглядом и затем встал с дивана:
– Думаю, что мне не следует оставаться. Кажется, последний поезд еще не отправился?
Она кивнула. Гарри взял шляпу.
– До свидания, – вежливо сказала она.
– До свидания, – ответил он, не глядя на нее. И, повинуясь бессознательному инстинкту, он остановился на пути к двери, и служанка увидела, как он отодрал от стены последний кругляшок и сунул его в карман.
Затем он открыл дверь и, спустившись по ступенькам, исчез.
V
Через некоторое время белый слой краски на доме Джеффри Картайна пошел на компромисс с солнечными лучами многих июлей и, уступив солнцу, превратился в серый. Он облупился, и огромные лепестки хрупкой старой краски ударились в крайность, подобно престарелому господину, решившему заняться нелепой гимнастикой и упавшему на зеленую траву лужайки у дома, найдя там свою скверную смерть. Колонны, украшавшие фасад, стали полосатыми; с левой стороны дверного косяка упал белый шар, зеленые ставни сначала потемнели, а затем утратили все претензии на собственный цвет.
Дом превратился в один из тех домов, которые чересчур впечатлительные люди стараются обходить стороной, – какая-то церковь купила участок напротив под кладбище, и этого, вкупе с фразой «дом, где живет миссис Картайн с живым трупом», было достаточно, чтобы дом у дороги прослыл «домом с привидениями». Но миссис Картайн не осталась в одиночестве. И мужчины, и женщины приходили к ней в гости, встречались с ней в центре города, куда она ездила за покупками, подвозили ее домой в своих машинах – и даже заходили в дом, чтобы немного поболтать и погреться в лучах ее обаятельной улыбки. Однако незнакомые мужчины на улице больше не бросали на нее восхищенных взоров; словно прозрачная вуаль опустилась на ее красоту, разрушив всю ее яркость, но не принеся ни морщин, ни жира.
