– Вот видите, я же говорил вам, что он злой.
– Гав, – поддержали меня Везунчик и Ушастик.
– Он плохой, плохой мальчик.
Малыш побежал в школу, зажав ушибленное место ладонью.
– Эй! – окликнул его я. – Ты забыл свою книгу!
– Ты кто?
Я обернулся. Из‑за забора на меня смотрела какая-то девочка.
Прежде чем я успел ответить, девочка уставилась на собак.
– Это твои псы?
– Да, – сказал я.
Везунчик просунул черный нос между прутьями забора и вильнул хвостом. Девочка почесала ему подбородок. Ушастик поднялся на задние лапы и закружился.
– И тот тоже? – Девочка указала на тротуар, где спал Дымок.
Я помедлил. Дымок никому не принадлежал.
– Вроде того, – задумчиво кивнул я.
– Тебе повезло, – сказала девочка. – А мне мама с папой не разрешают заводить собаку. Они говорят, что с собаками много возни, а я слишком безответственная, чтобы присматривать за своим псом.
– Это псы за мной присматривают, – возразил я. – Мы заботимся друг о друге.
Девочка посмотрела на мои мокрые ноги, закутанные в брезент.
– Почему у тебя нет обуви?
– Раньше у меня была обувь. – Я пожал плечами. – Кроссовки. Как у знаменитых баскетболистов. Я мог бегать быстрее всех в этих кроссовках.
– Так где же они?
– Один кроссовок я потерял. Второй у меня украли.
Кружась, падал снег. Птицы нахохлились от холода. Снежинки ложились на белую меховую шапочку девочки.
Девочка смотрела на мои ноги.
Зазвенел звонок.
– Пока, – сказала мне девочка. – Надеюсь, мама купит тебе новую обувь.
– Моей мамы тоже больше нет, – сказал я. – Как и обуви.
– Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. И твоими кроссовками.
– Аня, иди сюда! – раздраженно крикнула полная женщина.
– Мне надо идти. – Девочка побежала через школьный двор.
Аня. Так звали мою маму, да?
– Погоди! – крикнул я.
Девочка остановилась. Я протер глаза. Это была не моя мама. Это была школьница Аня, девочка в белой меховой шапочке.
– Книга, – сказал я. – Тот мальчик выронил свою книгу.
Аня подобрала книгу и стряхнула с нее снег. Помахав мне рукой, она побежала к полной женщине, ждавшей ее на краю школьного двора.
Зима обрушилась на город неожиданно, сразив его ледяным кулаком. Было так холодно, что больно становилось дышать. А хуже всего было то, что мои носки и брезентовые повязки замерзали. Утром они топорщились, и я ничего не мог с ними поделать.
Наконец на пятый день холода прекратились. Мы с псами проснулись под пение птиц и мерное кап-кап-кап: на крыше Стеклянного Дома таял снег.
Разгоняя холод, собаки потянулись. Щенки выползли из-под теплой шерстки Бабули и начали тыкаться носами в живот Мамуси, требуя молока. Но молока не было. Мы все умирали от голода. У нас было только то, что приносили нам Везунчик и Дымок.
Я замотал ноги брезентом. Натер лицо снегом.
– Я раздобуду нам еды, – сказал я Мамусе и Бабуле.
Мы с Везунчиком, Ушастиком и Дымком вышли на улицу.
Навестив женщину в книжном магазине и мужчину с огромными усами, я остановился у школы, чтобы поглазеть, как дети играют на школьном дворе. Не успел я подойти к прутьям забора, как ко мне подбежала девочка в белой меховой шапочке.
– Где ты был? – Аня возмущенно уперла руки в бока. – Я ждала тебя каждый день! – упрекнула меня она.
Я потер одну ногу об другую.
– Было так холодно. Мы все пытались согреться.
– А где же ты живешь? – прищурилась она. – Я помню, ты говорил, будто у тебя нет мамы.
Я указал на одно из странных зданий с золотым куполом-луковкой.
– Мы живем в Стеклянном Доме во-он в той стороне.
Девочка покачала головой. Каштановая кудряшка выбилась у нее из-под шапочки.
– Ты несешь какую-то чушь. Никто не может жить в стеклянном доме.
– А мы живем, – возразил я. – Мы с псами.
– Кстати, ты так и не назвал свое имя.
Что же мне сказать ей? Мама всегда называла меня «Мишка». Но теперь, когда не было мамы, не было и Мишки.
Девочка отмахнулась.
– Ладно, неважно. Я буду звать тебя Пес. Как по мне, ты Пес и есть.
Я кивнул.
– Пес, – повторил я.
На противоположной стороне двора, кутаясь в большую шубу, стоял учитель. Он подул в свисток.
– Ой, чуть не забыла. – Аня достала из-под курточки какую-то сумку.
Прищурившись на солнце, она замахнулась, сжимая пакет в руке и раскручивая его.
– Раз, два, три!
Пакет взлетел над забором. Ушастик залаял, танцуя на задних лапах, Везунчик отпрянул, испугавшись. А Дымок, мой прекрасный Дымок, подпрыгнул и поймал пакет. Опустив его к моим ногам, пес вернулся на свое место на тротуаре.
– Открой, – сказала Аня. – Это тебе.
Я развернул пакет и достал оттуда ботинки. Чудесные серые ботинки на резиновой подошве и с матерчатой подкладкой.
Я прижал ботинки к груди.
– Мне? – удивился я. – Но как так получилось? Ты их украла?
Аня звонко рассмеялась.
– Нет, глупенький. Они принадлежали моему младшему брату. Теперь он из них вырос. Мама выбросила эти ботинки, но я подумала, что тебе они пригодятся.
Я отвернулся, делая вид, что осматриваю ботинки.
Аня опять уперла руки в бока.
– Ты что, плачешь? – возмутилась она. – Потому что, если ты плачешь, тебе придется их отдать.
Я покачал головой, вытирая лицо.
– Тут просто холодно, – всхлипнул я.
Зазвенел звонок. Дети устремились ко входу в школу, нахохлившись, точно стайка испуганных птиц.
– Мне пора, Пес, – сказала девочка. – В прошлый раз учительница отругала меня.
Она побежала к школе. Почти поравнявшись с полной женщиной в сером пальто, Аня повернулась и крикнула мне:
– Увидимся позже, Песик!
Я вцепился в прутья забора.
– Увидимся позже, Аня, – прошептал я.
Когда я в последний раз увидел Аню по ту сторону забора, небо затянули темные тучи, но лицо девочки лучилось светом.
– Три недели! – ликовала она. – У нас три недели каникул!
– Так тебя тут не будет? – спросил я.
Я этого не понимал. Ежедневные встречи с Аней стали такой же частью моей жизни, как и поиск еды в мусорных баках и попрошайничество.
– Нет, глупенький. Рождество ведь! На Рождество и Новый год всегда три недели каникул. Ты этого не знал?
Я почесал в затылке. В волосах у меня что-то копошилось. У меня вообще постоянно чесалась голова с тех пор, как продавщица из хлебного киоска дала мне шапку.
– Я не знаю, какой сейчас месяц, – признал я.
– Как такое может быть? – опешила Аня. – Все знают, когда Рождество и Новый год.
Я пожал плечами, уставившись на носки моих чудесных ботинок.
– Мама говорит, что моему братику на Рождество купят новую курточку, Песик. Я принесу тебе старую. А еще папа собирается отвезти всех нас в Петербург, в гости к дедушке и бабушке. Там мы повидаемся со всеми нашими дядями и тетями и с нашими двоюродными братьями и сестрами.
Она захлопала в ладоши и закружилась, в точности так, как делал Ушастик, когда радовался.
– Мы будем есть до отвала! – И тут улыбка сползла с ее лица. – А ты что будешь делать, Песик? Куда ты отправишься на праздники?
Я запустил замерзшие пальцы в мех Везунчика. Пес лизнул меня в лицо.
– О, у нас много мест, куда можно пойти. Мы с собаками будем очень заняты.
Учитель подул в свисток. Ушастик, гавкнув, завилял хвостом. Дымок встал и потянулся. Везунчик прижался головой к забору, зная, что Аня почешет ему за ушком.
Холодный порыв ветра распахнул полы ее куртки. Я дрожал в свитере.
– Мне пора, Песик, – сказала она.
– Увидимся, Аня. – Я поднял руку на прощание.
– Увидимся через три недели. Встретимся тут, как всегда.
– Как всегда, – повторил я.
А снег все шел, и шел, и шел. Целыми днями. Снег шел так долго, что я уже забыл, когда этот снегопад начался. Я позабыл другие цвета, кроме белого и серого. Снег шел так долго, что облупившаяся кирпичная стена со всеми своими трещинами скрылась под белым покрывалом. Даже ночью мне приходилось толкать дверь Стеклянного Дома, чтобы нас не завалило снегом. Спустя все эти дни снега намело столько, что никто, кроме Везунчика и Дымка, не мог выйти наружу.
Когда солнце светило ярче, мы с Везунчиком и Дымком пробирались сквозь снеговые заносы на площадь в поисках еды. Тут больше не было ни киоска, где я покупал черный хлеб, ни лотка с сосисками. Книжный магазин закрылся на праздники, и лавка усатого дяденьки тоже была заперта.
Я рылся в мусорных баках на станции. «Как приятно быть в тепле, – думал я, доедая чей-то бутерброд. – Как хорошо быть там, где всегда светло».
– Ленинградский вокзал был не так уж и плох, – сказал я Везунчику, копаясь в последнем баке. – Не знаю, зачем Дымок привел нас сюда. – В животе у меня заурчало. – Люди тут злые, а еда в магазинах дорогая. – Я позабыл о чудесном Стеклянном Доме и об Ане.
