– Ты ведь говоришь по-арабски. Не шути!
– Как ученик пятого класса средней школы. Теперь твоя очередь давать мне частные уроки, – смеется Дарья, счастливая, что так по-доброму говорит с сестрой.
– Помнишь, как ты учила меня польскому? – вспоминает Марыся. – Особенно легко запоминались плохие словечки.
Прижавшись друг к другу, они вспоминают свою первую встречу через много лет, когда Марыся нашла семью именно здесь, в Эр-Рияде. Они сидят так долгие часы, забыв о страхах и опасениях, и чувствуют, как все более крепнет связь между ними. Несмотря на то что они так не похожи внешне, на различный опыт и давнишние обиды и предубеждения, они снова чувствуют зов крови и охватившее их теплое сестринское чувство.
«Вот и вернулись к родным пенатам!» – думает Карим, входя в ворота больницы медико-санитарной службы Национальной гвардии, с которой его связывают хорошие и плохие воспоминания. Он оглядывается вокруг и кроме роскоши и космической современности видит также упущения, которые встречаются только здесь. Одним из самых худших и наиболее затрудняющих жизнь – как пациентам, так и докторам, – является разделение полов. Он помнит, как не спас жизнь молодой женщины, которую привезли с места аварии. Так уж вышло, что буквально пару минут в приемном отделении из лечащих врачей был только он, а как мужчина он не мог прикоснуться к раненой. Когда он хотел взять анализы и начать реанимацию, семья бросилась на него как бешеная в страхе, что тело мусульманки увидят и та будет опозорена. Позже муж и родственники проливали потоки слез и рвали на себе волосы, а он как медик смотрел на них с презрением, не в состоянии понять религиозного фанатизма, который убил их родственницу. Это событие отразилось на всей его профессиональной деятельности, и тогда окончательно перевесило нежелание жить в Саудовской Аравии. «Если ничего не изменилось (а из того, что вижу, на это мало шансов), сам не знаю, как тут выдержу», – сомневается он в правильности принятого решения.
Он идет в крыло администрации. Прежде всего он должен встретиться с директором, о котором ничего не знает и которого еще не видел. По фамилии он понял, что тот, разумеется, чистокровный саудовец. «Чужие такое положение не занимают, – он хорошо знает местные обычаи. – Пусть парень будет полнейшим дебилом в округе, но, по мнению надменных жителей этой песчаной страны, он имеет священное право руководить самым большим медицинским учреждением», – думает он с горечью.
– Карим аль-Наджди, – представляется он худощавому мужчине в тобе. Тот был немного старше азиата.
Директор подает ему холеную, но крепкую ладонь.
– Очень приятно. Мустафа аль-Бахри. Садитесь.
Он указывает на удобный кожаный диван.
– Выпьете чего-нибудь? Кофе, чай, воды или, может… виски? – шутит он.
Карим поднимает брови и бросает на него удивленный взгляд, в ответ шеф заразительно смеется.
– Ловко я вас поддел, – говорит довольный собой шутник, но Карим, кроме чертиков, видит в его глазах зрелость и интеллигентность. – Когда я узнал, что вы хотите у нас работать, то был немного удивлен, но одновременно очень рад.
– Мне приятно это слышать.
– Подождите, я поясню почему. Во-первых, меня удивило, что вам захотелось сюда вернуться. После пребывания в Азии, с ее свободными нравами, это немного шокирует, правда?
Карим согласно кивает.
– Кроме того, это честь для нашего учреждения – человек с таким глубокими саудовскими корнями. Аль- Наджди – это род, восходящий к самому пророку, а ваш отец принес вам известность уже сегодня…
Он понижает голос и весело смотрит на Карима, но тот не знает, что на это ответить. «Слава переросла моего папочку и опережает его, даже когда он уже на пенсии. Но почему это должно меня касаться?»
– Да? – бормочет он. – Поэтому…
– Говорю это в шутку, не думайте, что я сноб и буду оценивать человека по делам его предков.
Директор подходит к шкафчику, закрытому на ключ, и открывает его. Слышно, как он набирает код, звякает стеклом. Потом он поворачивается к Кариму с бутылкой «Джек Дениэлс» в руке.
– Это в знак моего уважения к вам. Сегодня мы уже не будем оперировать, да? – бросает он лукаво.
Доктор, только что получивший работу, поднимает на этот раз только одну бровь, потом хихикает в кулак. «Ну, пожалуй, с ним мне будет хорошо работать», – вздыхает он с облегчением, обрадованный «нормальностью» саудовца, и наконец подает голос:
– Рад, что вы не обобщаете.
– Я двенадцать лет учился и специализировался в Лос-Анджелесе. Привык к несколько другому стилю жизни, чем тот, который здесь царит. Но мы справимся, да? Может, скоро уже будет чем заняться. На брудершафт?
– Меня зовут Карим.
Они чокаются.
– Мустафа. Возвращаясь… к твоему приему на работу, скажу: у меня есть иностранный специалист (таких теперь все труднее заполучить) с нашими корнями, с хорошей саудовской фамилией, но получивший образование в европейской стране и с опытом работы за рубежом. Надеюсь, что у тебя западная ментальность, но мусульманское сознание. Поэтому ты не будешь делать глупостей, как доктора из Европы или Америки, не будешь стараться изменить царящие в Саудовской Аравии испокон веков традиции и будешь их ловко обходить, чтобы никого не ранить. По-прежнему у нас чертовские проблемы с людьми старой формации и с еще более косными убеждениями, которые попадают в наше учреждение или как пациенты, или как религиозные надзиратели.
– Ой, мне это хорошо знакомо! Не раз я или мои коллеги из-за глупых требований религиозных фанатиков теряли пациента, но чаще пациентку, – грустно кивает головой Карим.
– Моя жена тоже медик, но мы не работаем в одной клинике, так как это не очень приветствуется. Тут же начались бы разговоры о кумовстве, смотрели бы на нас через увеличительное стекло.
Мустафа говорит о личных делах вполне свободно, хотя ни один саудовец в разговоре с чужим мужчиной даже не упомянул бы о жене – это запрещенная тема.
– А моя жена Мириам хочет начать обучаться медицине в Университете принцессы Нуры, – хвастается Карим. – Она уже год была там, но прервала обучение. Не знаю, вспомнят ли ее…
– Прекрасно! Хорошо, что сказал. Зина там ректор и преподаватель. Ха! Считай, что все уладил!
– Спасибо, йа садики![44]
Директор смеется.
– Не за что. Ведь мы должны идти рука об руку, в операционной – буквально. Если ты не знал, я заведующий отделением трансплантологии и по-прежнему практикующий хирург, а не только директор администрации этого учреждения. Не представляю себе, что мог бы поменять профессию, которую люблю, на бюрократию, которую ненавижу.
Карим радуется, все больше ценя этого медика по призванию.
– Прекрасно! Есть какие-либо интересные случаи? Знаю, что каждый случай необычный, особенный, но…
– Слышал, что ты участвовал в разделении сиамских близнецов из Польши с ведущим доктором Ридой. Потом он стал министром здравоохранения. Неплохая работа, но сейчас мне брошен серьезный вызов, и я охотно бы взялся за это вместе с тобой и коллективом наших превосходных врачей.
– Что же это? Я слышал, что у вас есть очередные близнецы, но на этот раз из Америки, с общим сердцем.
Карим в курсе того, что происходит в области трансплантологии, несмотря на то что последние два года работал как терапевт и ничего необычного не делал в принципе.
– Случай безнадежный. К сожалению, одна девочка должна погибнуть, и уже видно какая. Но если их не разделить, мы потеряем обеих. В данное время мы ждем согласия родителей на проведение операции, связанной с наивысшей степенью угрозы жизни. Не знаю, с чего они взяли, что мы, мусульмане, можем сделать чудо. К сожалению, мы должны им сказать то же самое, что и в Америке. Операция позволит спасти только одного ребенка.
Карим – неисправимый оптимист:
– У нас хорошие кардиохирурги…
– Мы всегда делаем то, что в наших силах, и никогда не говорим, что Аллах так хотел. Мы – единственные в этой стране, кто борется с Богом. Знаешь, что мы окажемся за это в аду и будем гореть в огне? – спрашивает он с игривым блеском в глазах, после чего поднимается с кресла.
– «…Тот навлечет Господень гнев, и Ад ему убежищем предстанет – такая скверная обитель!»[45] – цитирует Карим Коран.
При этом оба корчат глупые рожи, а потом берут в рот жевательные резинки и выходят в отделение.
– Случай, который я хочу тебе показать, не является каким-то особенно необычным, если речь идет об арабской стране. Но он интересует нас с точки зрения распространения поражения, поведения пациентки и ее судьбы, о которой мы знаем фрагментарно. Она все еще не хочет нам чересчур много открывать, но тут нечего удивляться.
Это все, что сказал Мустафа, а Карим и не просит о большем. Как доктор, он предпочитает опираться на собственные выводы, сделанные после осмотра больной.
– Ничего себе, – шепчет он, стоя у стекла, через которое наблюдает за лежащей женщиной. – Кто ее к вам привез?
