– Это мне вообще не нравится! – хмурится девушка.
Крыся смеется над ее горячностью.
– Есть также Медицинская академия, дорогая. Там интересно и, в принципе, есть все основные факультеты, такие как терапия, уход за больными, фармакология, стоматология и реабилитация. Может, туда бы пошла? Женщина, профессионально знающая методы восстановления, – редкость в этой стране.
– Эх! Все это до лампочки! – Дарья в растерянности не следит за словами.
– Так, может, будешь ухаживать за больными? От этого недалеко до реабилитации, курс которой ты можешь пройти где-нибудь в Европе, – подсказывает Анджей.
– Но, собственно, почему не медицина, а? Расскажи мне, сестричка! – включается в разговор Марыся.
Все переходят в кухню следить за готовящимся обедом, потому что видят, что тему так быстро не обсудишь, а атмосфера становится все более напряженной.
– Трудно, требует слишком много времени и сил. Нужно учиться пять лет. Даже после получения диплом не будет стоить ни гроша. Необходимо заработать два года стажа, потом – специализация. Нет! Эта учеба заберет у меня в лучшем случае десять лет жизни. А потом всю жизнь должна буду учиться и совершенствоваться.
Анджей через тонкую стенку кухни громко подтверждает:
– Это правда. Это неблагодарный труд, редко когда получаешь удовлетворение. Тот, кто хочет пойти в этом направлении, должен иметь призвание, потому что иначе не выдержит.
Марыся говорит растерянно:
– Извините. Я тогда вообще не должна туда соваться. Во-первых, я слишком старая; во-вторых, у меня ребенок… дети, – исправляет она себя быстро, – которым я тоже должна посвятить хоть немного времени. А кроме того, я, в общем-то, не уверена в своей любви к медицине.
– Не говори так! Первый шаг ты уже сделала: год отучилась, – убеждает ее Карим, который как раз появился в дверях.
– Так получилось.
– Но теперь у тебя есть домашний репетитор, и мы с Анджеем рады помочь, – поддерживает Крыся расстроенную женщину. – Знаешь, что самое главное? Желание.
– Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, – иронизирует Марыся, так как понимает, что снова не нашла своего призвания и, по большому счету, сама не знает, где должна его искать. «Я критикую несерьезную Дарью, а сама не многим ее лучше», – подытоживает она мысленно.
Анджей решает помочь молодым женщинам:
– Приглашаем в нашу клинику. Лучше во всем убедиться самому. Визуализация, так сказать.
– У тебя стажируется такая хорошая саудовка, Афра, познакомь с ней девушек, – предлагает Крыся. – Через год эта молодая женщина-врач поедет учиться в Польшу. А сейчас решила посвятить время тяжелой профессиональной работе и изучению польского. Говорю вам, в ней столько энергии!
– Сегодня пятница. Значит, спокойно можем с Каримом вас тайком провести. В святой день ни одного саудовца на работе не увидишь. Все с утра до вечера бьют лбы в мечети. – Поляк взрывается заразительным смехом и бьет себя по бедрам.
– Вначале пообедаем, а то у нас все сгорит. И только потом вивисекция.
Крыся рада приезду этой многонациональной семьи. Она рассчитывает на то, что молодые девушки будут ей не столько подругами, сколько назваными дочками.
* * *
Хамид ходит по пустому дому, не зная, к чему приложить руки. Чем заняться, как дальше жить? На шкафах и этажерках – буквально везде – стоят фотографии Зайнаб: то с маленьким Адилем, то втроем. А на прикроватной тумбочке – красивая портретная фотография с их свадьбы. У мужчины щемит сердце, когда он на нее смотрит. Он решает спрятать их в коробку и закрыть на четыре защелки. «Так же, как и с памятками о Мириам, – вспоминает он очередной трагический период своей жизни. – Всё моя гордыня. Одна жена меня бросила, а другая отошла в мир иной». Сжав кулаки, он поднимается по лестнице на второй этаж, входит в спальню умершей матери и подходит к большому шкафу. Он вынимает оттуда коробки с надписью «Мириам» и кладет на низкую скамью.
– Я должен отдать ей все документы, которые она оставила, – говорит он сам себе. – Они наверняка будут ей нужны.
Он вынимает их общую игаму[48] и с минуту держит в руках.
– Наверняка ей пригодится, если решит куда-нибудь пойти с Адилем…
Быстро просматривая бумаги, он откладывает в сторону свидетельство о рождении их сына, свидетельство о браке, документ об окончании Марысей первого курса обучения, банковский счет о положенных Хамидом на ее имя деньгах, на котором по-прежнему лежит сто тысяч долларов, подаренных ей мужем как приданое.
– Это тоже может ей пригодиться, – улыбается он иронично. – Я точно это назад не возьму.
Потом тянется за очередной большой коробкой и вытягивает из нее фотографии. Часть из них – их поездка в Польшу, часть – в Лондон, а все остальные, разумеется, из Саудовской Аравии. У мужчины дрожат руки и все сильнее сжимаются челюсти. «Почему она мне изменила, почему так ранила, почему, в конце концов, не сказав слова, оставила?… Ведь могла тогда попросить прощения, и я наверняка простил бы ее. Плохие поступки влекут за собой другие, еще худшие. Любое вранье выйдет наружу! Боже мой, слишком много испытаний для одного парня! Отдам ей эти бумаги, а потом должен буду куда-то исчезнуть, куда-то поехать, изменить свою судьбу и жизнь. Только куда? Что делать?» Он отчаялся, по его запавшим, исхудавшим щекам неудержимо текут слезы. «Мириам, Мириам, как ты могла?! Как ты могла со мной так поступить?! И хотя я знаю, что ты по-прежнему меня любишь, теперь я уже не смогу тебя простить. Мое мужское достоинство, моя честь мне этого не позволят, – говорит он бывшей жене мысленно. – Не могу!» Он падает на пол, закрывает лицо руками и громко плачет. «Мириам!»
Хамид, желая успокоить расшалившиеся нервы, решает совершить умру, так называемое малое паломничество, когда до хаджа осталось еще немного времени. Мужчина так усомнился в существовании Аллаха, что считает единственным местом, где он может снова его обрести, Мекку. Он делает это также для своей трагически погибшей жены, Зайнаб, которая была страстно верующей мусульманкой и точно хотела бы, чтобы ее муж обрел спокойствие. Он решил при случае посетить своего двоюродного брата Фахда и его красавицу жену Фатиму, живущих в Джидде. Хамид много лет их не видел.
Он забронировал тот же пятизвездочный отель – «Рэффлз Мекка Пэлис», как и тогда, когда был в Мекке с Марысей. Сейчас он не думает о том, что его обступят воспоминания. Он вспоминает прекрасный вид из окон комнаты на святую Каабу[49] и тот факт, что до Большой мечети оттуда всего две минуты ходьбы. Он решил начать умру 11 сентября, в годовщину теракта на ВTЦ,[50] чтобы поспорить с Аллахом о том, как это возможно, что его приверженцы совершили такое преступление. Он посчитал эту дату удачной также с точки зрения своей антитеррористической деятельности: чтобы Аллах ее благословил.
– Привет, Фатима, – звонит он жене своего двоюродного брата, Фахда, так как всегда ладил с ней лучше, чем с собственным родственником. – Как вы там?
В ответ радостный голос произносит:
– Хамид! Приятно тебя слышать! Знаю о несчастьях, которые тебя преследуют. Мне очень жаль!
– Гм… Семье не о чем поговорить, кроме как посплетничать о неприятностях, постигших родственников? – обрушивается на нее мужчина, стремящийся бежать от гнетущих мыслей, а не углубляться в них.
– Милый! Ведь это естественно, что все поддерживают тебя в горе. Следует помолиться за Зайнаб.
– Ну да… – уже хочет закончить разговор Хамид, но Фатима меняет тему.
– У нас все в порядке. А когда ты к нам приедешь?
– Хочу совершить умру в Мекку, так, может, при случае встретились бы в Джидде.
– Поразительно! А не хочешь на этот раз совершить хадж? Уже скоро Ид аль-адха.[51]
– Может быть. Я подумаю об этом. У меня забронирован номер в отеле, но на месте я могу уточнить время пребывания. Пока что хочу уехать из Эр-Рияда и сменить климат.
– Прекрасно!
– Фахд дома или в командировке? – спрашивает Хамид о двоюродном брате, так как не сможет у них остановиться, если не будет хозяина.
– Мой супруг уже пару лет курсирует между своими двумя домами, – отвечает саудовка холодно. – Между Меккой и Джиддой. Но не бойся, со мной моя сестра Сальма и младший брат Фахда Омар. Помнишь его? Был такой несмышленыш, а теперь уже почти взрослый мужчина.
– Вот и прекрасно, – вздыхает Хамид с облегчением.
Он не знает, почему у Фахда теперь два места проживания, но не спрашивает, потому что не интересуется сплетнями о жизни огромной семьи, считая, что каждый должен беспокоиться о себе.
– Так, значит, прилечу завтра.
Хамид не может не удивляться переменам, происходящим в людях – как в их характерах, так и во внешнем виде. Фатиму он ни за что не узнал бы. Исчезла кокетливая, привлекательная и ухоженная женщина, свободная, эмансипированная, ходившая дома в откровенных заграничных вещах, а на улице – в дорого украшенных абаях. Теперь же перед ним в традиционном сером домашнем платье стоит толстая арабская матрона, единственное украшение которой – кохль,[52] подчеркивающий черноту ее больших грустных глаз.
