Во время одного из визитов миссис Меррит спросила, как мне живется в приюте.
– Нормально, – ответила я.
– Лучше, чем в приемной семье, где ты жила раньше?
– Да хуже той дыры ничего и быть не может!
– Вот как? Почему же? – спросила она тоном благовоспитанной леди.
– Потому что над нами издевались.
– Что ты имеешь в виду? – И миссис Меррит посмотрела на меня испытывающим взглядом.
В ответ я рассказала про побои, острый соус и мучения под столом.
– А однажды миссис Шпиц за волосы стащила меня с кровати, вырвав клок вместе с корнями! Еще и ногой пнула, когда я попыталась встать с пола.
– Почему бы это?
Я закрыла лицо руками, не желая признаваться, что каждую ночь я мочилась под себя. Как только я уехала от Шпицев, энуреза как не бывало.
Миссис Меррит не стала настаивать.
– Люку тоже доставалось?
– Еще как. Правил-то он не соблюдал.
Оказывается, Люк уже рассказывал Мерритам нечто подобное, но они не знали, верить ему или нет.
Вскоре после этого, вечером, когда я уже улеглась, меня подняла дежурная по корпусу.
– С тобой хотят поговорить, – тихо сказала она.
В проеме двери виднелся полицейский. Я принялась лихорадочно вспоминать события последних дней. Что же я такого натворила? Взяла взаймы ручку. И вроде вернула. Или снова чьи-то неправедные обвинения?
– Привет, – сказал полицейский. – Как тебя зовут?
Мне так хотелось спать, что я не могла сосредоточиться. Зевая, я ответила, когда родилась и в каком классе учусь.
– Давно ты в приюте?
– Пару недель, – ответила я, отчаянно пытаясь проснуться.
– А где ты жила раньше?
– У Агаты и Берта Шпицев.
– В приемной семье? – уточнил полицейский.
– Да.
– Что ты думаешь о мистере и миссис Меррит?
– Они добрые. Вы знали, что они – адвентисты седьмого дня и не едят мяса? А молятся по субботам, а не по воскресеньям.
Полицейского насмешила моя болтливость, сменившая сонное состояние.
– Ну а Шпицы? Они добрые?
Я замерла. На секунду мне почудилось, что за дверью подслушивает миссис Шпиц. Затем до меня донесся смех из общей гостиной, где старшие смотрели телевизор. Миссис Шпиц осталась далеко, да и Люк теперь был в безопасности.
– Они гадкие, ужасные люди! – выдохнула я. – Они били моего братика. Заставляли его глотать острый соус, а однажды чуть не утопили в ванной. Сами его спросите.
– Я уже у него был, – ответил полицейский. – Тебя они тоже били?
Я без передышки принялась перечислять все ужасы. В дверях показалась дежурная со стаканом газировки в руке.
– Не устала? – спросила она.
Я помотала головой.
– Тебя осматривал врач, пока ты жила у Шпицев? – продолжал полицейский.
– Да! – И я рассказала про прокушенную щеку. – Но он повелся на россказни миссис Шпиц, будто я упала, и даже ничего не заподозрил. – Полицейский слушал, одновременно записывая мой рассказ. – Передайте ему, чтобы лучше осматривал пациентов.
– Обязательно, – ответил полицейский. – Хочешь еще что-нибудь сказать?
– Да. Не давайте им мучить других детей.
– Постараюсь. – Он закрыл блокнот. – Иди и спи спокойно. Здесь тебя никто не обидит.
Согласно законам штата Флорида, дела о положении иждивенцев должны пересматриваться каждые полгода. По непонятной причине наше дело не рассматривалось в суде целых два года. Теперь судья постановил начать процедуру подготовки к лишению Лорейн и Дасти родительских прав вместо намеченного ранее воссоединения семьи.
Я понятия об этом не имела, думая только об очередной встрече с мамой, а когда мне сказали, что и Люк будет там, я запрыгала от счастья, что увижу их обоих. Ведь раньше я если и уезжала куда из Лейк-Магдалин, то только на встречу с мамой или к Мерритам, повидать Люка. Мама привезла нам пасхальные корзинки, мягкие игрушки и новую одежду. Люк принялся забрасывать мяч в переносную баскетбольную корзину, а я с гордостью демонстрировала маме, как делаю «мостик». Мама, как обычно, перебрасывалась фразами с незнакомой мне сотрудницей органов опеки. Разговор принимал напряженный характер.
– Вы уже посещали психолога? – спросила служащая.
– Я же сказала судье, что запишусь, – огрызнулась мама.
– Не забудьте пройти обследование и взять заключение.
– Я вам не нравлюсь, вот вы и гоняете меня по кабинетам.
– Когда вы сообщите мальчику о своем решении? – спросила ее собеседница, кивнув в сторону Люка.
– Когда надо! – пробормотала мама себе под нос.
О том, что мама добровольно подписала отказ от родительских прав в отношении Люка, я не знала. Перед тем как уйти, она отвела Люка в сторонку, присев вровень с ним.
– Люк, послушай внимательно, что я скажу. – Он торжественно кивнул и попытался прижаться к ней, но мама мягко его отстранила. Отерев слезы рукой, она продолжала: – Мы с тобой должны расстаться. – Мама взглянула на женщину, а та кивнула ей, как бы ободряя. – Возможно, навсегда. – Мама кашлянула. – Понимаешь, ты должен жить с Дасти, а не со мной.
Я вздохнула с облегчением: пусть маме не нужен Люк, зато за мной-то она обязательно вернется. После того мой брат, которому тогда было пять лет, больше никогда не виделся с мамой.
Не отдавая себе отчета в том, что только что произошло, я вернулась в Лейк-Магдалин. Зайдя в комнату, я похвасталась своей новой одеждой перед Эллой.
– Что мне завтра надеть? – спросила я.
– Да всем насрать, – ответила она.
В ногах кровати я выложила желтые шортики и полосатую кофточку. Утром, собираясь надеть ее, я обнаружила, что все пуговицы оторваны и валяются на полу.
Я помчалась в общую комнату.
– Кто это сделал? Кто сорвал пуговицы с моей кофты? – завопила я.
– Тебе нужно выпустить пар, вот ты и портишь вещи. Но так ты ничего не добьешься, – сказала психолог.
– Я бы ни за что не испортила мамин подарок! – запальчиво ответила я.
– Можешь пришить их обратно. – И она протянула мне иголку с ниткой. – Возможно, тогда ты научишься требовать внимания по-другому.
От обиды и возмущения я заплакала. Почему они решили, что это сделала я?.. Шить я не умела. Дрожащими руками я заправила нитку в иголку и просунула ее сквозь дырку в пуговице, но на нитке не было узелка, и иголка вышла с изнанки. Немного повозившись, я обвязала нитку вокруг пуговицы. Получилось кривовато; впрочем, когда я застегнула кофточку на все пуговицы, это было не так заметно. В тот день я в очередной раз убедилась, что ни я, ни мои чувства никому не интересны. Никому, кроме мамы.
Вскоре после прощания с Люком мама попросила о свидании со мной. Помню, как сидела у нее на коленях в кабинете мистера Ферриса.
– Знаешь, солнышко? – начала мама, теребя мои локоны. – У меня теперь есть хороший дом и работа. Я живу с тетей по имени Бабетта и ее сыном Дрю.
– А сколько лет этому Дрю?
– Шесть.
– А когда я стану жить с тобой, мама?
– Как только…
Мистер Феррис громко прокашлялся, предупреждая маму не выходить за незримые границы.
– Где тебе жить, решит судья, – сказал он своим елейным голосом, который я ненавидела всей душой.
Мистер Феррис повернулся к маме:
– Миссис Гровер, не забывайте о правилах, когда обсуждаете такое с детьми.
– Мне ведь надо рассказать ей про младшего? – подчеркнуто вежливо спросила мама.
Он сделал жест рукой, как король, дарующий милость.
– Солнышко, помнишь, я говорила тебе, что ты останешься со мной, а Люк будет у Дасти?
Я затаила дыхание. Скорлупка, в которой жила моя детская вера, вдруг истончилась, как никогда, и я испугалась, что она треснет и рассыплется от того, что сейчас скажет мама.
– В общем, от Дасти можно всего ожидать, если делать ему наперекор. Если я не отдам ему Люка, он может меня покалечить. Поэтому я приехала за тобой сюда, во Флориду, – подальше от него. – Мама повременила. – Ты понимаешь?
– Я буду жить с тобой и мамой Дрю, а Люк – нет.
– Надеюсь, что будешь. – Она выжидающе посмотрела на мистера Ферриса. – Как только судья даст разрешение.
– А Люк уедет к Дасти?
– Наверное. Я не знаю.
Я уткнулась лицом в мамину кофточку. От мамы пахло, как от бутерброда с копченой курицей. Мистер Феррис протянул маме какие-то бумаги, и она подписала их, другой рукой прижимая меня к себе.
Я вздрогнула, и мама погладила меня по спине.
– Потерпи, солнышко, уже совсем скоро.
Меня записали на осмотр к врачу – доктору Говарду Блэку. Я была рада хоть куда-нибудь выбраться из Лейк-Магдалин, но все же удивилась:
– А зачем мне к врачу? Я же не заболела.
– Это особый врач, – ответила воспитательница.
За серьезным выражением лица доктора, казалось, прячется улыбка.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Через неделю будет восемь с половиной.
Я положила ногу на ногу и выпрямилась в кресле.
– Почему ты живешь в приюте Лейк-Магдалин? – продолжал доктор.
– Потому что от меня одни неприятности.
