– В общем, я за тебя, – сказал Митчелл.
– А про то, как она чуть не сожгла наши подарки на Новый год, рассказал?
– Еще бы. И про то, как ты якобы призналась, хоть была не виновата.
На этот раз я была уверена, что после школы нас встретит мистер Феррис с нашими вещами, в спешке побросанными в мешки для мусора. Наконец я получу назад свои платья и своих кукол, и мы уедем в безопасное место. Увы, как и прежде, ничего такого не произошло.
Майлз Феррис приехал только в конце января. Я случайно подслушала, как миссис Шпиц жалуется:
– В школе Эшли вечно рассказывает страшилки про меня. – Мистер Феррис неодобрительно нахмурился. Решив, что он на ее стороне, миссис Шпиц проворчала: – Чего я только не терплю от этой неблагодарной девчонки.
К моему удивлению, Майлз Феррис снова явился через неделю. Обычно он приезжал не чаще, чем раз в два-три месяца. Визит был коротким. Уходя, он нагнулся ко мне и негромко произнес:
– Будь умницей и веди себя хорошо.
Через две недели в школе праздновали День святого Валентина. Мамы некоторых учеников принесли порционные кексы и раздавали конфеты в форме сердечек с напечатанными на обертке пожеланиями. Самую большую «валентинку», ту, которую я смастерила для мамы, я подарила миссис Браш. Она прикрепила ее на пробковую доску рядом со своим столом. Я и не догадывалась, что через неделю меня в ее классе уже не будет.
В пятницу, когда я вернулась из школы, дома поджидал Майлз Феррис. На этот раз мои пожитки действительно были упакованы в полиэтиленовый мешок.
– Я подержу, – сказал мистер Феррис, подхватив мой рюкзак.
Я направилась в свою спальню, но миссис Шпиц преградила мне дорогу:
– Я уже все сложила. Щетка, белье, обувь и одежда – все там.
– И одежду, которую подарила мама? – недоверчиво спросила я.
– Конечно, – заверила миссис Шпиц.
– И платье на каркасе?
– Оно тебе уже мало.
Я умоляюще посмотрела на мистера Ферриса.
– Ну хоть спальный мешок с ангелочками вы взяли?
– Я все забрал.
И он легонько подтолкнул меня к машине.
Мистер Феррис положил в багажник мой рюкзак и небольшой полиэтиленовый пакет. Остальные вещи так и остались лежать в сарае.
– А мои куклы? Моя «Чудо-печка»? – запаниковала я.
Мистер Феррис закатил глаза и покосился на миссис Шпиц.
– Опять придумывает, – заверила его миссис Шпиц.
– Вы сами видели, как мама подарила ее мне! – пылко возразила я.
Но мистеру Феррису куда больше хотелось уехать, а не разбираться с моими претензиями.
– А где Люк?
– Ты с ним потом увидишься, – ровным, ничего не выражающим тоном ответил куратор и пристегнул на мне ремень безопасности.
– Пожалуйста, мои игрушки и одежда, они остались в сарае, – умоляюще попросила я.
– Я привезу их потом, – сказал он, чтобы я угомонилась.
Мы тронулись, и у меня в голове зазвенело, словно разбилось стекло: моя школа… миссис Браш… мои друзья… Дарла и Тоби… малышка Клэр… Лили и Кэти… и – Люк! Мне удалось спастись, но Люк остался там. Кто теперь предупредит, защитит, утешит его? Я казалась себе такой же ненужной, как барахло в моем пакете. Меня снова вышвырнули.
Глава 7
«Предоставить статус оставшихся без попечения»
– Вы меня к маме везете? – спросила я мистера Ферриса. Он не ответил, следя за дорогой. – Почему Люк не с нами? – Никакого ответа. – Почему вы все время молчите? – обозлилась я.
– А почему ты все время врешь, барышня? – огрызнулся он. – У Шпицев отменная репутация, а из-за тебя все чуть не пошло прахом.
У меня помутилось в глазах, как будто прямо передо мной взорвался фейерверк. На долю секунды я увидела лицо мамы, излучающее ослепительный желтый свет, который налился оранжевым, а затем – огненно-рыжим, как мои волосы, цветом ненависти. Я превратилась в пламя, бушующее пламя, внутри все сжалось вокруг раскаленного ядра, излучающего ненависть. Пусть миссис Шпиц удалось выкрутиться и на сей раз, но когда-нибудь этому придет конец! В попытке унять чувство полной беспомощности и озлобленность я обгрызла палец чуть не до крови. Однажды мы с мамой явимся к этой ведьме и потребуем отдать Люка и все наши вещи – и тогда ей придется несладко!
Потихоньку я обмякла. Кроваво-красные тона угасали, сменившись голубоватыми тенями. Когда мистер Феррис высадил меня у приюта в Лейк-Магдалин, боевое настроение начисто угасло. На территории приюта вокруг высушенных солнцем газонов стояли унылые домики. Меня поселили в корпусе номер три.
Встретившая меня воспитательница раскрыла пакет с моими вещами.
– И это все, что у тебя с собой?
– Остальное взять не разрешили, – сказала я в надежде получить все-таки обратно свои любимые вещи, оставшиеся в сарае.
– У нас есть гардероб. Выберешь там себе все, что понравится.
– А с другими делиться не придется? – спросила я.
Воспитательница удивленно приподняла бровь.
– У нас это запрещено.
Впервые за день я улыбнулась.
Она перевела взгляд на мои руки.
– Боже мой, что у тебя с пальцем? – Края большого пальца напоминали сырой фарш. – Ну-ка, хорошенько вымой руки с мылом, не то заразу занесешь, – приказала она, но мягко, почти по-матерински.
Ужин в приюте оказался еще лучше, чем обеды в школе: ешь сколько влезет. Верхом блаженства стали чистые, свежие простыни на кроватях и прохладный воздух.
Меня поселили с девочками постарше. Моей соседке по комнате, Элле, исполнилось четырнадцать, а она уже успела родить ребенка, которого передали приемным родителям. Особо сложные дети жили в отдельном корпусе, где был специальный изолятор. К счастью, выговоров мне не делали. Моя воспитательница даже сказала про меня одному из кураторов: «Эшли – самая настоящая маленькая леди».
По музыкальному каналу крутили клип на песню «Малышка вернулась» в исполнении Sir Mix A Lot. Девочки постарше подражали полуголым танцовщицам.
– Не стой, Эшли, – весело крикнула мне Элла, – надо попкой трясти, вот так!
Они сдержанно хихикали, когда услышали, как я подпеваю.
– Да ты же не понимаешь, о чем поется, – подзуживала меня Латойя, самая «крутая» из них.
– Неправда.
– Ну, ладно, что такое «сморчок»?
Раздался голос воспитателя:
– Хватит болтать, в школу опоздаете!
– Что такое «сморчок»? – спросила я у воспитателя, когда девчонки ушли.
– Гриб такой. А что?
Я ходила в центр Дороти Томас, школу при приюте. Большинство детей находились в приюте временно, а у многих к тому же были поведенческие расстройства, и на занятиях нас скорее «держали от греха подальше», а не учили как следует. Я сдружилась с Тайлером, мальчиком из моего класса. Он носил очки в квадратной оправе, а его непослушные каштановые волосы не брала никакая расческа. Как-то после занятий он пригласил меня поиграть со всеми в софтбол.
Кто-то закричал:
– Девчонок не берем!
– Пусть подает, – прокричал в ответ Тайлер.
– Я хорошо играю, – похвасталась я.
– А ну докажи! – обернувшись, закричал какой-то долговязый.
Заставив меня немного побегать, они в конце концов решили, что я сгожусь, хоть у меня и не было перчатки. Когда пришел мой черед подавать мяч, биту взял Тайлер – он играл за другую команду. Я сделала мягкую подачу, чтобы Тайлер наверняка ее взял. Бам! Мяч полетел прямо в меня. Я поймала его одной левой, но тут же бросила, словно обожглась. Запрыгав от боли, я схватилась за руку: левый мизинец неестественно оттопырился.
– Прости, – принялся извиняться Тайлер. – Прости, пожалуйста, я не нарочно!
Медсестра приложила к ушибленному пальцу лед и сказала, что все обойдется. Палец болел еще много недель. Он до сих пор оттопыривается, а на фаланге виднеется шишка. Наверное, это все-таки был перелом, и следовало наложить гипс.
На занятиях мы с Тайлером кидали друг другу записочки, которые я собирала и прятала под подушку. Однажды мне приснилось, как я прихожу в класс, а его место занято. Учительница сказала мне, что он уехал, и я не могла поверить, что он со мной не попрощался. Я проснулась вся в слезах. На следующее утро он догнал меня у входа в столовую.
– Ни за что не догадаешься! Меня завтра выпускают.
– Куда выпускают? – спросила я.
– Домой.
Мой кошмар сбылся! После этого я изо всех сил пыталась увидеть во сне, что меня тоже выпускают – к маме.
Вырвавшись из лап Шпицев, я жаловалась всем подряд, а в Лейк-Магдалин не было недостатка в сочувствующих. Позже Шпицы утверждали, что я девять раз звонила на «горячую» линию службы защиты детей с «ложными» обвинениями в их адрес, хотя я ничего такого не помню. Впрочем, меня постоянно расспрашивали учителя и психологи; возможно, кто-то из них и позвонил куда следует. Однажды, когда мне особенно досталось от миссис Шпиц, на «горячую» линию позвонила Челси.
В тот день, когда меня отвезли в приют, Люка передали Стэну и Лоле Мерритам. Мистер Меррит был пастором церкви адвентистов седьмого дня, а его жена работала медсестрой. Люк, вконец расстроенный, допытывался у них, где я. К счастью, от Лейк-Магдалин до дома Мерритов было не больше двух миль, и мне разрешили ездить к ним в гости.
