Утром я сама пила кофе. Долго заваривая его на медленном огне, то ставила его на плитку, то убирала с нее. Кофе соответственно метался по стенкам вверх и вниз, не понимая, что от него требуется. Когда процесс варения заканчивался, я наливала темный напиток в маленькую чашку, брала сигарету и шла на балкон. По пути я нажимала кнопку проигрывателя, из которого начинали литься звуки музыки, разбивая вдребезги прозрачную тишину моей квартиры. Тишина была вязкой и мерзкой. Она плотно поселилась в моих стенах. Ее приторный сироп наполнял все пространство. Я тихо передвигалась по дому, а мои мысли были бесшумны, поэтому она властвовала в полной мере. И только включая приемник, я могла хоть как-то ее урезонить.
Я пила маленькими глотками горький напиток, поглядывая на проплывающие мимо облака. Мысли хаотично меняли одна другую, создавая в голове подобие диалога. Я что-то спрашивала у себя, затем что-то себе же отвечала или утверждала. За многие годы одиноких бесед про себя у меня выработался определенный стиль поведения. Я не увлекалась до той степени, когда губы сами собой начинали шевелиться, а руки пытались жестикулировать. Нет, мое лицо было неподвижно, а руки совершали нужные действия. В силу этого я была спокойна, что, если я увлекусь беседой самой с собой, я не буду выглядеть со стороны как умалишенная. Привычка вести так сказать монолог-диалог бодрила меня в течение дня. Люди, просыпающиеся среди людей, начинали день со слов «Доброе утро» и заканчивали его словами «Спокойной ночи». На протяжении дня они задавали друг другу вопросы и получали ответы. Я же не имела такой возможности, так как с кровати я вставала сама и сама же туда ложилась. Желать себе «Доброе утро» мне надоело уже на первом году одинокой жизни, и я престала это делать.
Когда чувство покинутости доходило до исступления, я брала бутылку вина и выпивала ее всю. Легче как минимум не становилось, но, совершая какие-то принятые социумом действия, я, так сказать, себя успокаивала.
Путь на работу протекал в затемненной машине по узким улочкам города. Дороги были пусты, так как мастерская находилась на окраине города. Когда я искала место, где смогла бы работать, это было самым лучшим вариантом, – тихое безлюдное окруженное лесом, плавно переходящим в озеро. В летнее время я могла работать на свежем воздухе, зная, что мне никто не помешает. Так же тихое шуршание листьев, щебет птиц и шелест воды действовали умиротворяющее. Картины в этом месте получались почему-то самыми ценными и продаваемыми.
***
– Если вы не против, я бы перешел на ты? – он вильнул хвостом и повернулся ко мне.
– Да нет, я не против. Я-то совсем молода, да и с вами, то есть с тобой, мы уже практически близкие друзья.
– Я смотрю, ты опять погрузилась в воспоминания?
– Да, что-то они сами в голове кишат, мешают общению.
– А это у всех так, кто тут впервой. Потом привыкнешь, и прошлое останется позади.
– Ну да, я надеюсь. Почему-то сложно просматривать свою жизнь. Воспоминания даже приятные оставляют немного горечи, а плохие воспоминания просто разрушают тебя из нутрии.
– А почему хорошие не приносят удовольствия?
– Потому что осознание того, что было, но прошло, оставляет горькое послевкусие. А что, тут бывают и не впервой?
– Ну да, случается, – как-то неопределенно ответил он и ушел в часть комнаты, погруженную во мрак, где мне совсем не стало его видно.
Я опять осталась в привычном для себя состоянии. Сидя в удобном кресле, откинувшись назад, я закрыла глаза. В голове было тихо. Мысли, казалось, все испарились, и даже привычный диалог самой с собой совсем не клеился.
***
– Господи, почему так? – не выдержав напряжения, прошептала я, стоя на балконе и глядя на небо. – Мне кажется, что ты постоянно меня за что-то наказываешь. Почему и за что? Я терпеливо ждала, когда наказания закончатся и все наладится, но они идут нескончаемым потоком, и у меня иногда появляется ощущение, что я просто не выдержу.
Сразу я думала, что это испытание и что вскоре будет награждение. Потом я решила, что я в чем-то провинилась и нужно переждать, пока наказание закончится. Но, вопреки ожиданиям, становилось все хуже и хуже – ни вознаграждения, ни конца не было видно.
Темными длинными ночами я бродила как неприкаянная по дому, не переставая молить нашего создателя о том, чтоб он хоть немного сжалился надо мной. Жжение во всем теле не покидало меня ни днем, ни ночью. Пустота и одиночество заполнили меня с ног до головы. Внутри, кроме них, не было ничего. Я – полое аморфное создание. Я – сосуд для одиночества. Почему так было, я не знала. Но это было невыносимым состоянием, которое продолжалось изо дня в день. Я боялась засыпать ночью, зная, что утром все будет так же, как и вчера, так же, как и позавчера и поза-позавчера. Все мои попытки что-либо изменить были безуспешны. Заряда бодрости хватало максимум на несколько дней. Потом я понимала, что противиться высшим силам бессмысленно, и я опускала руки. Я сходила с ума от осознания, что так будет всегда. И я не знала, как бороться с этим, как противостоять всему этому. Каждое утро я открывала глаза в надежде, что что-то изменится, что что-то сдвинется с места и Бог услышит мои мольбы, но все было по-прежнему. Только жжение внутри меня становилось все сильней и сильней.
– Почему ты одна? – спрашивали меня знакомые люди, случайно проходящие через мою жизнь. – Ты молода, красива. Почему?
Я не знала, что ответить. Это сейчас бы я могла сказать, что в детстве два ангела решили повесить на меня ярлык с названием «одиночество» и я никак не могла от него избавиться. И как бы я ни старалась у меня это все равно не получилось. Ведь они не знали, что я выживу и стану бродить по земле прозрачным привидением. Они ведь так не хотели. А я их и не обвиняла.
Еще я не могла забыть его. Того, который вопреки навешенному на меня ярлыку был со мной. Он был долго, и тогда мне казалось, что наказание закончилось и все наладилось. Я проживала счастливые дни своей жизни, я ловила каждый момент. Долго – длилось три месяца, но для меня это была целая жизнь. Целая жизнь ярких незабываемых воспоминаний. Именно они сейчас и оставляли на губах безумно горький вкус. Да, он ушел. Ушел в ночь и не вернулся. Просто не пришел.
Я ждала его постоянно, каждую долю секунды, я надеялась, что скрипнет дверь и он появится на пороге. Но его не было. С каждым днем мои ожидания притуплялись. Нет, они не исчезали, просто становились не такими болезненными. Я уже не дергалась на каждый шорох, я не летела стремглав к двери, когда в нее стучали. Мое ожидание переросло в величину постоянную, неизменную. Я понимала, что он не мог противиться воле Бога и вопреки ему нарушать его законы. По всем писаным правилам я не могла быть не одна. Я не могла быть с кем-то. Он не выдержал и ушел туда, где одиночество отсутствовало, где его просто не было. Но, понимая все это, я не переставала верить в то, что он вернется. Вернется ко мне.
***
– Ты плачешь? – он вышел из темноты, медленно переставляя лапы.
– Нет, аллергия замучила, – сказала я избитую фразу, которой всегда пользовалась.
– А, – протянул он. – Аллергия.
– А почему ты тут? Со мной?
– Ну, – опять с протяжкой сказал он. – Зима была холодная.
– И что? Ты тут греешься? – не поняла я ответ.
– Можно сказать и так. Или уже согрелся.
– Ты очень красивый.
– Да, но это не помешало мне остаться одному на улице. Хозяйка решила, что я ей мешаю, и почему-то выставила меня за дверь. Знаешь, как холодно зимой?
– Знаю.
– Нет, холодно, когда у тебя нет места, где можно спрятаться. Когда ты привык всю жизнь лежать на теплой батарее, а потом ты оказываешься на холодном снегу. Очень разительный контраст, – с улыбкой сказал он.
– Ну да, контраст. А чем ты ей мешал?
– Не знаю. Я пытался с ней говорить, а она злилась и кричала – «Заткнись!» Но мне хотелось общения, и я не понимал, почему мой любимый человек не может со мной пообщаться. А потом она вышвырнула меня на улицу и закрыла дверь. Я ждал день, потом ночь, а потом стало совсем холодно, и я заснул.
– А проснулся здесь?
– Да.
– Значит, тебя кто-то подобрал? – не совсем понимая, сказала я.
– Да, подобрал, – опять с улыбкой ответил он и скрылся в темноте.
Я хотела задать еще вопрос, но, не увидев его, замолчала.
***
Я сидела над картиной уже пятнадцать минут в размышлениях, каким цветом закончить образ. Я поглядывала то на желтый, то на охряный цвет, но ни один из них мне устойчиво не нравился. А добавить третий цвет в картину было нельзя, так как она теряла смысл.
– Ты слышала, что недавно вечером в твоем районе сбили парня? – в мастерскую зашла девушка, которая приносила по утрам кофе с мягкими свежевыпеченными булочками.
– Нет, не слышала. Какой ужас. Его сбили насмерть?
– Да, он скончался сразу, на месте. Полиция не может установить личность. У него не было документов, не было телефона.
