– Что там видно, Уилсон из Крайстчерча? – ежечасно раздавался вопрос.
– Пока ничего, сэр, – отвечал Питер с марсовой площадки.
Для того чтобы выманить противника из порта, Нельсон отослал несколько кораблей, пытаясь создать впечатление, что снимает блокаду, но Вильнёв разгадал его замысел и не тронулся с места.
Наконец в один прекрасный день Питер Уилсон заметил мачты корабля, выходящего из гавани. За первым кораблем последовал еще один, и еще, и еще…
– Плывут! – завопил Питер и, осекшись, торопливо исправился: – На горизонте вижу корабли!
Капитан и офицеры, собравшись на палубе, навели на гавань подзорные трубы.
– Вышли за черту рейда, сэр? – спросил Роберт Уилсон.
– Нет, – невозмутимо ответил Блэквуд. – Похоже, только собираются. Молодец, Уилсон из Крайстчерча!
Три дня флотилия Вильнёва курсировала у входа в гавань, но в открытое море не выходила. В томительном ожидании Питер Уилсон молился про себя: «Господи, ну скорее бы уже!»
Тревожная атмосфера сгущалась. Наконец 20 октября 1805 года из гавани в море вышли тридцать четыре военных корабля, устрашающие своей грозной мощью: один-единственный залп бортовых пушек каждого разнес бы «Эвриал» в щепки.
– Ох, как против таких устоять? – чуть слышно вздохнул Питер, невольно пересчитывая корабли.
Французская флотилия направилась на юг, к Гибралтару, мимо мыса Трафальгар; юркий «Эвриал» незаметно следовал за ней, а корабли Нельсона, невидимые за линией горизонта, готовились к сражению.
На марсовой площадке Питер Уилсон, подставив лицо соленым брызгам, мрачно усмехнулся и пробормотал:
– И впрямь гончая Нельсона!
Денно и нощно он не спускал глаз с вражеского флота. От бдительного взора наблюдателя не укрылось ни одно движение противника. Как только корабли Вильнёва меняли курс, «Эвриал» пушечным выстрелом подавал сигнал английским судам, а по ночам на корме зажигали синий вестовой фонарь. Сигналы, сообщавшие о неприятельских маневрах, передавались по цепочке от «Эвриала» до флагманского корабля «Виктори».
С восходом солнца Нельсон, выстроив флот в две колонны – подветренную и наветренную, – двинулся на врага, корабли которого растянулись в одну линию, полукругом. «Виктори» возглавлял первую, подветренную колонну; вторую колонну вел стопушечный корабль «Ройял Соверен» под командованием вице-адмирала Коллингвуда.
В шесть часов утра Нельсон дал сигнал «Эвриалу» подойти к «Виктори», пригласил капитана Блэквуда подняться на борт, поблагодарил его за прекрасное несение службы и произнес:
– Французы и не догадываются, что я замыслил.
В наступление «Эвриал» гордо шел бок о бок с кораблем Нельсона.
– Наш Нельсон, хоть одноглаз и однорук, в битве десятерых стоит! – сказал Питеру старый моряк.
В восемь утра Вильнёв изменил курс, пытаясь уйти от преследования, но ему это не удалось. Сражение стало неизбежным.
Без четверти двенадцать с «Виктори» отдали знаменитый сигнал к началу битвы: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг».
– Против нас французам не устоять, – заявил мичман Роберт Уилсон и тихонько прошептал молитву.
Питер Уилсон молитв читать не стал, лишь незаметно потер кольцо на мизинце и вздохнул.
Битва началась в полдень.
Величественные корабли под парусами торжественно двинулись друг на друга – сближение заняло около часа. В безоблачном небе над зыбью Атлантического океана ярко светило солнце; дул легкий бриз вест-норд-вест. С палубы «Эвриала» матросы завороженно смотрели на противника. Колонна Коллингвуда шла параллельным курсом: «Марс», «Беллерофон» под командованием доблестного капитана Джона Кука, «Ахилл», «Ривендж» и прочие ко рабли. Перед ними дугой выстроились эскадры неприятеля: флагманский корабль «Бюсантор» под началом адмирала Вильнёва, линейные корабли «Нептун», «Герой», «Сан-Леандро» и другие.
– Погляди, узнаешь?! – вскричал матрос «Эвриала», указывая на один из кораблей противника.
– Господи, это ж наш старый «Свифтшур»!
Французы захватили английский корабль в июне 1801 года и, не меняя названия, присоединили его к своему флоту.
– Новый-то получше будет! – смеялись матросы.
Дело в том, что в 1804 году англичане построили еще один корабль под названием «Свифтшур», который теперь шел в колонне Коллингвуда под командованием капитана Уильяма Резерфорда, – так в Трафальгарском сражении встретились два корабля с одним и тем же именем.
Колонна Коллингвуда первой двинулась в бой. Затаив дыхание, Питер Уилсон смотрел, как «Ройял Соверен», приблизившись к неприятелю, под яростным огнем медленно пробирается к вражескому арьергарду; сыпавшиеся на него ядра чудесным образом не причинили существенных повреждений.
– А потом в этот ад попали и мы, – рассказывал Питер впоследствии.
Задачей Нельсона было отвлечь на себя авангард, а затем атаковать корабль Вильнёва. «Эвриал» бок о бок с «Виктори» шел на врага, и Питеру почудилось, что настал конец света. Корабль Нельсона принял на себя шквальный огонь противника, но с полчаса не производил ответных выстрелов. Раскатисто громыхали пушки; тяжелые ядра, со свистом проносясь над водой, насквозь прорывали паруса и врезались в деревянные борта, осыпая матросов градом искр и смертоносной острой щепой. «Виктори» и «Темерер» сошлись в схватке с «Бюсантором» и «Редутаблем» – английские моряки издавна славились искусством ближнего боя.
К часу пополудни бо́льшая часть английских кораблей прорвала линию обороны противника. Без четверти два сдался французский флагманский корабль «Бюсантор», а за ним – еще три вражеских корабля. К половине третьего эскадра Коллингвуда захватила одиннадцать кораблей противника, среди которых оказался и старый «Свифтшур».
Питер смутно помнил, как стало известно о ранении и гибели адмирала Нельсона. Он видел, что с «Виктори» подали сигнал вице-адмиралу Коллингвуду на «Ройял Соверен», но в пылу битвы не придал этому значения. Вскоре после этого Коллингвуд приказал капитану Блэквуду приблизиться к «Ройял Соверену» – линейный корабль, ставший теперь флагманским, потерял в бою две мачты, а фок-мачта кренилась, поэтому во второй половине Трафальгарской битвы боевые сигналы подавали с мачт «Эвриала».
После сражения Коллингвуд окончательно покинул свой пострадавший корабль и пересел на «Эвриал»; истерзанный фрегат, лишившийся грот-мачты и стеньги, взял «Ройял Соверен» на буксир.
Известие о гибели Нельсона отравило радость победы. Лишь впоследствии, перебирая в памяти события того знаменательного дня, Питер припомнил, как Роберт Уилсон поглядел на «Виктори» и со слезами на глазах прошептал:
– Он погиб, Уилсон из Крайстчерча… Такой человек погиб…
Блистательная победа английского флота в Трафальгарском сражении навсегда устранила угрозу вторжения французов на Британские острова, однако же Наполеон по-прежнему грозил Европе.
За два дня до Трафальгарской битвы Наполеон взял в окружение австрийскую армию под Ульмом, а в декабре разгромил силы союзников под Аустерлицем. Британские войска поспешно ушли из Германии, и коалиция, с таким трудом собранная Питтом, распалась. Наполеон завладел раздробленной Австрийской империей.
Сраженный трагическими известиями, в январе 1806 года Уильям Питт-младший скончался.
Наполеон торжествовал.
Впрочем, Питеру Уилсону до всего этого не было дела.
В 1806 году он вернулся домой.
Узнав, что он принимал участие в Трафальгарском сражении, родные и близкие провозгласили его героем, а жители Крайстчерча при знакомстве щедро угощали выпивкой. И все бы хорошо, только невеста Питера не дождалась его возвращения и вышла замуж за другого.
Он пожал плечами, ухмыльнулся и заявил:
– Что ж, жалеть не о чем. Кольцо у меня уже есть, а невеста найдется.
Спустя три недели он доставил канонику Портиасу очередной бочонок контрабандного бренди.
Жизнь шла своим чередом.
Как ни странно, в роскошном поместье лорда Фореста на севере графства Ральф Шокли, которому ничего не угрожало, чувствовал себя несчастнее, чем Питер Уилсон на «Эвриале». Он впервые осознал, что такое настоящие страдания, и, отринув безумную горячность радикальных идей, проникся кротостью и смирением.
Внуки лорда Фореста, восьми и десяти лет, худенькие и темноволосые, с бледными узкими личиками, были послушны и прилежны, науку впитывали живо, и жаловаться Ральфу было не на что. Дети были вполне довольны жизнью, хотя родители все время проводили в Лондоне, а дед лишь изредка наведывался в поместье, так что бо́льшую часть времени они оставались с Ральфом.
Чем чаще Ральф встречался с семейством Форест и их гостями, тем лучше понимал, что ими движет. С ним обращались превосходно и, казалось, принимали за своего, однако неизменное изящество манер и учтивость, свойственная даже детям, наводили на мысль, что Форестам он совершенно безразличен. В жизни утонченных аристократов не было места ни Ральфу, ни любому другому представителю среднего класса; такая бессердечная легкость отношений была результатом многовековых сословных различий.
