Мы вышли из автобуса рядом с парком на берегу залива. Юдит хотела посмотреть, замерзла ли вода, и посидеть на скамейке на пирсе.
Увидев корку льда на воде, она развеселилась, как ребенок, и стала бросать камни. Булыжники плюхались в воду, ломая лед. Юдит смеялась, а я искала камешки помельче, которые лед мог выдержать. Мы кидали камни так далеко, что они исчезали из виду.
По дорожкам парка гуляли люди: воспитательницы с детьми, пенсионеры, молодые люди, некоторые в обнимку.
Один старик остановился и посмотрел на нас. Мы стояли на пирсе, а он под деревом. Мне он показался знакомым, а Юдит ничего не видела – она зажмурилась, подставив лицо солнцу и повернувшись спиной к берегу.
– Мне холодно, – сказала я.
– Ты прогуляйся, а у меня теплое пальто, – ответила Юдит, не открывая глаз. – Я посижу здесь.
Если бы она обернулась и посмотрела мне вслед, то увидела бы на берегу высокого пожилого мужчину с тростью.
Бенгт Мортенсон улыбнулся, увидев, что я иду к нему. Я бросила взгляд в сторону пирса, где спиной к нам сидела Юдит.
– Как вы нас нашли?
– Это мой обычный маршрут, – ответил он, приветливо похлопав меня по плечу. – Вчера меня выписали. Я живу рядом, – он махнул рукой через улицу. Помолчав, Бенгт посмотрел на пирс: – Это Юдит?
Я кивнула, понимая, что она может в любой момент обернуться, чтобы не потерять меня из виду. Они вот-вот могли увидеть друг друга.
– Юдит просила меня найти вас, – тихо произнесла я. – Она не знает, что мы уже встречались.
Я думала, что он сразу отправится на пирс, к Юдит. Что он станет шутить с ней как ни в чем не бывало, как будто они встречаются здесь чуть ли не каждый день. Он мог подкрасться сзади и закрыть ей глаза ладонями, чтобы она угадала, кто это.
Но у Бенгта сделалось испуганное лицо, и он стал медленно пятиться по обледеневшей дорожке.
– Только не сейчас, – пробормотал он и сильно закашлялся, а потом повернулся и быстро зашагал прочь.
Я стояла и смотрела ему вслед, пока шум машин не заглушил удаляющийся кашель. А потом меня позвала Юдит.
– Что-то я озябла, – сказала она, вставая мне навстречу.
У меня бешено колотилось сердце, а дышала я так, будто пробежала километр. Разочарование застряло комом в горле. Раз Бенгт Мортенсон просто повернулся и ушел по обледеневшей парковой дорожке, то верить больше не во что. Значит, все, что люди называют любовью, – сплошное предательство. Бенгт Мортенсон спешил прочь от той, которую называл любовью всей своей жизни, думая только о том, как бы не поскользнуться. А Марек? А Себ? Никто не остается, все уходят.
– Давай пойдем пешком, Сандра? Осилишь дорогу обратно?
– До дома далеко.
– Если передумаем, сядем на следующей остановке, – произнесла Юдит таким тоном, как будто в этих словах заключалась универсальная мудрость.
Во время прогулки снова накатила тошнота. Мы присели на скамейку, чтобы отдохнуть. Я положила голову на плечо Юдит и закрыла глаза, не обращая внимания на прохожих, которые тоже вышли прогуляться на солнышке.
Юдит выведала у меня все, что я знала о Мареке. Я рассказала про вагончик, про детдом и про цирковые трюки. Но о том, что было между нами и как я скучаю по нему, рассказывать не стала.
– Ходить по канату – дело хорошее, – произнесла Юдит, откашлявшись. – Но всех проблем в жизни это не решит.
Я почувствовала, что она смотрит на меня, и открыла глаза.
– Ты уже была у врача?
– Вы о чем?.. – сердито спросила я и хотела встать, но усталость оказалась сильнее раздражения. – Аборт через неделю, – тихо сказала я, но вдруг почувствовала, что вовсе не уверена. Я вдруг увидела этот комочек в животе и представила себе, что он живой. Может быть, у него уже есть чувства? Может быть, он уже слышит сигнал вон того красного автобуса и потому вздрогнул? Но Юдит погладила меня по щеке.
– Хорошо. Я беспокоилась, что ты затянешь с этим и станет слишком поздно, – она сжала мою руку. – Ты звонила тому юноше? Себу – так его звали?
– Папе ребенка, то есть?
Юдит удивленно посмотрела на меня.
– Вчера я отправила ему письмо. Может быть, он читает его прямо сейчас. Если у него есть время читать письма. Может, он только и делает, что бегает по горам с винтовкой. Себу всегда надо быть лучше всех. Так что моего письма он, наверное, не заметит, даже если оно будет лежать у него под носом. Уверена, что он даже не вскроет конверт.
А потом я наклонилась к урне рядом со скамейкой, и меня стошнило. Женщина с собакой на поводке бросила в мою сторону взгляд, полный омерзения. Мне хотелось сказать, что стошнило меня при виде ее уродливой собаки. И ее гадкого пальто. И ее противной рожи.
Юдит гладила меня по лбу. Я замерзла до озноба, так что зуб на зуб не попадал, как на уроке физкультуры в бассейне.
– Поедем на автобусе, – решила Юдит.
Следом за нами в автобус заходила молодая мама с коляской. Она озиралась в поисках помощи, и я встала со своего места, чтобы помочь ей внести коляску в автобус.
– Всегда так – помогают только девушки, у мужиков спина болит! – сказала молодая мама.
– Все мужики – козлы, – ответила я ни с того ни с сего.
Малыш в коляске спал. Среди складок одежды видно было только розовую мордашку, но и этого оказалось достаточно: у меня защемило сердце. Я снова села рядом с Юдит, разгоряченная и почему-то радостная. Почему же мне нельзя такого ребеночка?
Искоса наблюдая за девушкой с коляской, я заметила, что ребенок проснулся. Мама взяла его на руки и села на свободное место. Малыш кричал, сморщив красное личико, а мама, что-то приговаривая, расстегнула куртку, задрала свитер и дала ему грудь. Она совершенно спокойно кормила ребенка на глазах у остальных пассажиров, одни из которых смущенно отворачивались и смотрели в окно, а другие, как я, улыбались, раскрасневшись.
Почему же я не могу быть, как она, смелой мамой? Никогда еще мне не приходилось думать о таком – огромном, простирающемся до самого конца жизни. Конечно, в ней могут быть и другие вещи, но в основе всех моих чувств будет одно: любовь к ребенку. И любовь ребенка ко мне. Наконец-то я перестану быть никем.
Вечером я позвонила Софии. Она, конечно, обрадовалась.
– Приедешь домой на праздники?
– У меня будет ребенок! – выпалила я.
На том конце провода воцарилось молчание.
– Ты уверена? – наконец, произнесла София – тихо, тревожно, как будто опасаясь, что нас прослушивают.
– Сегодня я решила, что буду рожать.
– Ты знаешь, кто отец? Это он, Себастиан Фарук?
– Да, но это уже неважно. Я так рада, София, я этого хочу!
– Приезжай домой, поговорим.
– Я была на обследовании. Я на десятой неделе.
– Ой! – София как будто увидела перед собой часы, стрелка которых крутится с бешеной скоростью.
– Я записалась на аборт на следующей неделе, но сегодня передумала.
– Почему? Если ты уже записалась?
– Увидела маму с младенцем в автобусе. Она кормила грудью – вокруг было полно народу, а она спокойно кормила.
– Так вот в чем дело! Значит, ты увидела, как кто-то кормит ребенка, и решила, что это круто – светить грудями в автобусе, так?
– Зачем ты так говоришь? Ты ничего не поняла!
– Это ты ничего не поняла! Подумай головой и поймешь, что мать-одиночка – это не так уж и круто.
– Ты мне завидуешь? У тебя ведь нет своих детей.
– Не болтай ерунду!
– Пока, София! Я просто хотела рассказать, что у меня все хорошо. Что я счастлива. А ссориться с тобой я не собираюсь, – сказала я и положила трубку.
Когда я вышла на улицу, было уже темно. Я обернулась, чтобы взглянуть на окно Юдит, и увидела, что оно открыто. Теплый свет струился в темноту, а в следующую секунду она высунулась из окна и попросила меня подождать.
Юдит, запыхавшись, вышла из лифта в накинутом поверх платья халате и тяжело опустилась на скамейку у входной двери.
– Я боялась, что ты уже ушла! – сказала она, прижав ладонь к груди и хрипло дыша. – Что бы ты сделала, если бы он внезапно исчез? – спросила она, серьезно глядя мне в глаза. – Это мой единственный вопрос, так что не торопись с ответом.
– Марек? Если бы Марек исчез?
– Да, – нетерпеливо кивнула Юдит. – Ты постаралась бы его забыть или сделала бы все, чтобы найти?
– Не знаю. Наверное, стала бы искать.
– Тогда узнай его фамилию! Иначе можешь потерять его навсегда.
Я кивнула.
– Хотя может быть и так, что самая большая твоя любовь – это тот юноша, с которым ты ночевала в палатке на берегу, – продолжала Юдит. – Это важно, Сандра. Жизнь у человека одна. Если не прислушиваться к себе, можно наделать ошибок.
– Как вы?
Юдит кивнула.
– Именно. Завела семью, свила гнездо, обставила дом вещами, которые казались такими нужными – все сделала как надо, только не с тем человеком.
– Вы думаете, в жизни бывает только одна большая любовь? – спросила я.
