– Я не сержусь на тебя, – сказал я Везунчику. – Твоя мама ведь не говорила тебе, что красть – это плохо.
И тут я охнул. На самом дне пакета, желтый, как солнышко, лежал апельсин!
Я поднес апельсин к носу и вдохнул потрясающий запах. Запах во всей его апельсиновости.
– Ой, это, наверное, очень богатый человек, – сказал я псам.
Они понюхали апельсин и отвернулись. Я улыбнулся. Апельсин достанется только мне. До этого я ел такие фрукты всего раз или два в жизни. Это удовольствие я растяну надолго.
Мне больше не нравилось кататься на электричках, как и псам. Дымок вновь стал надолго уходить, как и осенью. Бабуля спала на залитых солнцем дорожках, Мамуся пыталась присматривать за щенками, а Везунчик и Ушастик подружились с новыми псами, выбравшимися на улицу после долгой зимы.
Как и бездомных псов, на улицах с каждым днем становилось все больше беспризорников. Бледные, худые, изголодавшиеся по тому, чего у них не было, они выбирались на поверхность из своего подземного мира.
Дни становились длиннее.
По улицам бродили банды подростков постарше. Они искали тех, кто ослабел за зиму. Я видел, как мальчишки забрали обувь и куртку у ребенка, спавшего в подворотне. Я видел, как беснующиеся хулиганы избили пьяного, укрывшегося на автобусной остановке. Мало того, что они отобрали у него деньги и бутылку водки, они еще и издевались над ним.
– Ах ты, свинья придурочная! – Один из мальчишек ударил пьяницу по голове палкой.
– Идиот! – Другой ударил мужчину в поясницу, когда тот попытался убежать.
Пьяный упал на колени. Мальчишки налетели на него, точно стервятники.
Бабуля и Ушастик заскулили, прижавшись к моим коленям. Мы отвернулись и побрели прочь, подальше от этих жестоких-жестоких бандитов с их жестоким-жестоким смехом.
– Не знаю, почему люди себя так ведут, – сказал я псам тем вечером.
Мы собрались в теплом подвальчике заброшенной церкви. Это место нашла Мамуся и привела нас сюда.
– Иногда они бессердечные и холодные, как Снежная Королева. Иногда – мерзкие и жадные, как Баба-яга.
Мамуся вылизывала мне ладонь, прижав мое запястье лапой к полу. Я достал из волос маленького жучка, не больше зернышка риса. Я раздавил его.
– И слишком много сейчас тех, кто похож на девочку со спичками. Одиноких, умирающих от голода.
Везунчик перекатился на бок, подставляя мне живот.
– Эх, Везунчик, воришка мой, – улыбнулся я. – С чего мне чесать тебе живот, если ты воруешь?
Везунчик придумал новый прием. Он выбирал одного человека в толпе, собравшейся у лотков с едой. Тихонько шел за этим человеком по площади. А потом громко лаял. От неожиданности человек ронял пакет с едой, и, прежде чем кто-либо успевал понять, что произошло, Везунчик хватал пакет и убегал прочь. Иногда он делился с нами, иногда нет.
Я почесал ему живот. Обычно он делился.
Начались весенние дожди. С ними пришел голод. Люди больше не ели в парках и на площадях. Дождь и ветер гнали людей по дорогам, и они не успевали остановиться и подать маленькому мальчику монетки, чтобы ему хватило на еду. Я прятался в метро, там всегда царил день, было сухо, а люди, заходившие в поезда, не так торопились. Монеты звякали на моей ладони, хлеб и сосиски набивали нам животы.
Но, конечно, дождь вскоре привлек в метро и других детей с улицы. Они просили милостыню, они воровали, они дрались, они сбивались в стаи, чтобы вместе противостоять мальчишкам постарше и милиции.
И, как всегда, мы с псами прятались в тени, в углах, у подножия памятников.
В один из таких дождливых дней я забрел на станцию метро, и там, копаясь в переполненной мусорной урне, я услышал знакомый голос:
– О, да наш тараканище подрос!
Оглянувшись, я натолкнулся на стальной взгляд серых глаз Рудика. Он смотрел на меня сквозь облако дыма, сигарета, как всегда, свисала с его губы. На нем все еще был потрепанный милицейский китель и узкие черные штаны. Лицо у него вытянулось. На подбородке виднелся большой синяк.
– Ну-ка, ну-ка, кто это тут у нас? – На мгновение лед в его глазах растаял. – Да это же наш мышонок!
Я отер руки о штаны.
– Привет, Рудя.
Он медленно подошел ко мне.
– С какого мертвяка ты стянул эти шмотки?
– Мне их дали тетеньки из церкви, – сказал я.
– Вот оно что. – Бросив сигарету на пол, Рудик затушил окурок каблуком. – Да благословит Господь всех тетенек из церкви. Они набивают тебе брюхо и воруют твою душу.
– Где Таня? – Я огляделся. Рудик редко ходил куда-либо без Тани.
– Ее больше нет. – Он провел ладонью по волосам. – Больше нет.
У меня мурашки побежали по спине. Я эти слова уже слышал.
– Она мертва? – спросил я.
Был крик, было липкое красное пятно на полу, которое никак не отмыть…
– Возможно. Они забрали ее куда-то в приют за городом, – мягко сказал Рудик, глядя на картинки, выложенные на стене из крошечных плиток. – Знаешь, я пытался найти ее. Расспрашивал всех, даже съездил на автобусе к одному приюту к северу от города, но…
– Может быть, весной она вернется. И в приюте у нее будет новая одежда, и еда, и…
От пощечины я отлетел к урне.
– Глупый малец! – рявкнул Рудик. – Ты что, ничего не знаешь? – Схватив за шиворот, он встряхнул меня. – Сиротские приюты обнесены заборами из колючей проволоки. Они разрежут тебя на части, если ты попытаешься сбежать. А тамошние… Они заставят тебя пахать, как проклятого, а кормить не будут. Приюты сжирают тебя заживо.
– Как Баба-яга, – охнул я.
Рудик поднял руку, и я отпрянул в сторону, ожидая, что он опять меня ударит.
– Да, малой, как Баба-яга. – Он осторожно коснулся синяка на подбородке.
Я представил себе нашу добрую Танечку, запертую в доме ведьмы. Дом тот окружен забором из костей и черепов…
– Как бы то ни было, ее больше нет. – Лицо Рудика вновь превратилось в холодную маску. – И тебе тоже стоит убраться отсюда.
– Почему?
– Тебе нужно убраться подальше отсюда. Подальше от станций.
– Но почему?
Он вновь встряхнул меня.
– Потому что я так сказал. Этого что, мало?
Я покачал головой.
Он приблизил ко мне свое лицо. От него несло сигаретным дымом.
– Послушай меня, – прошипел он. – Сейчас улицами и станциями метро завладели бандиты. Они давят мелких тараканов вроде тебя, ясно?
Я с трудом сглотнул.
– Но псы защитят меня.
Рудик посмотрел на Бабулю, спящую в углу, и прижавшихся к ней щенков.
– Я тебе еще раз говорю. Убирайся. Отсюда. Если я тебя тут еще раз встречу, то сделаю вид, что незнаком с тобой.
Мы с Рудиком долго смотрели друг на друга.
– А где Паша и Юля?
– Юля умерла. А Паша совсем сбрендил.
– Но…
У входа в метро кто-то свистнул.
– Эй, Рудик!
Рудя дернулся. Его лицо побелело как мел, а затем покраснело. К нам шагали трое высоких мальчишек в черной одежде, увешанных цепями, со странными прическами – точно на головах у них железные пики торчат во все стороны. Вороны.
Рудик опять толкнул меня.
– Я тебе говорил, убирайся со станции, таракан!
Рудик схватил меня за локоть, рывком поднял на ноги и сунул что-то мне в руку.
– Беги, – прошептал он.
А затем он влепил мне пощечину и заорал:
– А ну, вали отсюда со своими дурацкими псами!
Подхватив щенков, я помчался со всех ног. Бабуля тяжело дышала – ей трудно было угнаться за мной.
Я услышал сзади смех и крики:
– Беги, таракан, беги!
Мы бежали всю дорогу к парку с небольшим прудиком. Там Мамуся и Ушастик обычно охотились. Они бросились нам навстречу. Мамуся тут же обнюхала щенков, а Ушастик запрыгал вокруг меня, норовя лизнуть в лицо, пока я пытался отдышаться. Сердце часто-часто стучало у меня в груди. Ушастик принюхался к моему кулаку, и я разжал ладонь. Рудик сунул мне пригоршню мятых рублей.
Бедная Бабуля, хромая, подошла к нам и со стоном улеглась. Ноги у нее дрожали.
– Мы отдохнем тут, дождемся Везунчика и Дымка. Я куплю нам поесть. Благодаря Руде у нас теперь есть деньги. А потом мы вернемся в церковь. Там мы будем в безопасности.
Теперь мы проводили дождливые дни в темном подвале полуразрушенной церкви. Бабуля кашляла и дрожала. Щенки скулили. Они требовали внимания Мамуси. Дождь и сырость подвала заставили ее позабыть о том, что она их мать: Мамуся рычала, рявкала на них, а потом выходила под дождь. Если они пытались пойти за ней, Мамуся нападала на них. И щенки возвращались ко мне, поджав хвосты.
– Она вернется, – говорил я, гладя их.
Но я не знал, так ли это.
Однажды, когда нам казалось, что мы больше не вынесем этот дождь и темноту подвала, выглянуло солнышко. Мы проснулись и увидели светлые блики на полу. Проснулись и услышали пение птиц, а не шум дождя.
