Я кивнула в знак согласия.
И перестала беспокоиться.
За него.
Вечером на стоянке своим роскошным ножом Франк вырезал ребятишкам палки для ходьбы.
Ну а поскольку он резчик от Бога, то когда он, закончив работу, вручил каждому ребенку по настоящему сокровищу, как же они были довольны, как радостно они улыбались.
Каждому досталась палка с инициалами и личным символом, вырезанными на коре. Для мальчика символом стала шпага, для девочек он вырезал звезду и сердце.
Я тоже потребовала себе такую, страшно раскапризничалась, и он сделал еще одну – специально для меня. Моя палка была толще, длиннее и помечена очень красивой буквой «Б», под которой Франк выгравировал морду моей собаки. Когда он мне ее вручал, я расплылась в улыбке, совсем как дети, только еще больше.
Всю ночь мы с ним проспали как сурки.
* * *
На следующее утро я снова была в прекрасном настроении.
Заметь, звездочка моя, у меня просто не было выбора – такая красота вокруг…
Ничто не устоит перед такой красотой… на все можно махнуть рукой… особенно на человеческую глупость… так что все шло хорошо. Видя, что я расслабилась, Франк тоже расслабился, ну а поскольку, живя во грехе, мы не имели с ним права на маленького ослика, то обогнали всех и пошли впереди, чтоб этот кайфоломщик не действовал нам на нервы.
В конце концов, у каждого своя жизнь, ведь так?
Ну да…
Каждому свое…
Бога не проведешь, Он своих узнает…
В какой-то момент мы столкнулись с огромным стадом баранов. Ладно, поначалу все было ничего, но довольно быстро мне это стало надоедать…
Стоит посмотреть на одного барана, и уже кажется, ты видел их всех, настолько они похожи. Я потянула Франка за рукав, нам надо было выбираться отсюда, как вдруг – оп-па, Господи Иисусе.
Мой Франки: сражен наповал.
Это было словно Видение. Явление. Откровение. Удар молнии. Трепет. Ошеломление.
Пастух.
На полном серьезе, признаю, он действительно походил на Иисуса и выглядел очень и очень сексуально…
Красивый, улыбающийся, загорелый, медно-красный, золотой, подтянутый, мускулистый, бородатый, с вьющимися волосами, непринужденный, спокойный, весь светящийся изнутри, с обнаженным торсом, в хлопчатобумажных шортах, в кожаных сандалиях и с узловатым посохом в руке.
Больше всего в этот момент Франк был похож на волка из мультиков Текса Эйвери[56], к тому же он еще и стоял посреди целого стада баранов.
Со стороны это выглядело божественно…
Да и сама я была не прочь немедленно причаститься, чего уж там!
Мы с ним немного поболтали… ну, то есть… попытались переключиться на разговор, чтобы не разглядывать его так уж откровенно…
Франк спросил, не тяготит ли его одиночество (каков хитрец…), я порасспрашивала про его пса, а потом мы заметили вдалеке наших друзей Прилизанных со товарищи и попрощались, чтобы примкнуть к группе, пусть даже и сохраняя дистанцию, просто потому, что мы боялись заблудиться.
Перед тем как уйти, мы спросили его, куда он направляется, и он махнул в сторону невысокой горы.
Ладно, что ж, тогда до свиданья…
Ах! Господи… Как Вы жестоки с Вашей паствой! Божественная литургия состоялась, но была чересчур коротка! Какой мимолетной была эта встреча!
Само собою, все последующие часы я только об этом и говорила, подтрунивая над Франки.
Во время пикника мсье Прилизанный спросил, будет ли Франк колбасу.
– Только если это «Палка пастуха»[57]! – выпалила я за него и давай гоготать, эдак минуты две без передышки.
А когда наконец успокоилась, добавила:
– Да и то… только если она такая, знаете, с орешками…
И загоготала по новой, еще на пару минут.
Прошу прощения.
Извиняюсь.
Мадам Прилизанная даже забеспокоилась, все ли со мной в порядке, Франк тяжело вздохнул и сказал ей, что у меня аллергия на пыльцу.
И, хоп, еще две минуты ржачки.
А-а-а-а… Эта прогулка начинала мне нравиться!
Франк хотя и прикидывался удрученным, но тоже веселился от души…
Уж мы-то знаем, с чего мы начинали, и всякий раз, когда один из нас счастлив, то и на другого это производит двойной эффект. Радуясь за другого, радуясь за себя, мы радуемся еще и тому кайфу, который испытываешь, когда так круто меняешь первоначальный расклад.
По случаю такого праздника, дождавшись, когда наш Всеобщий Мучитель отошел пописать, я дала Осе целое яблоко.
Он проглотил его не жуя и в благодарность наградил меня смачным, горячим почмокчмокиванием в шею.
Ох… я уже заранее по нему скучала… К тому же, как козырно бы он смотрелся перед моей лавкой в соломенной шляпе с прорезями для ушей и с полными корзинами цветов по бокам…
Так что вот, звездочка моя… Все было хорошо, и если в какой-то момент все пошло наперекосяк, то мы в этом правда не виноваты – мы чувствовали себя так, будто на нас снизошла благодать и мы можем ходить по воде.
Мы чувствовали себя преображенными.
Мы наслаждались нашим путешествием по Севеннским горам.
На-слаж-да-лись.
Как маленькие овечки, искренне обращенные в новую веру!
После обеда было решено немного передохнуть, чтобы не идти по самому пеклу, к тому же малышка прикорнула на руках у своей матери.
(Знаю, мне не стоит этого говорить… это ни к чему… но правда… мне это было в диковинку…)
Про себя я знаю, что у меня никогда не будет детей. Это не просто дурацкое выражение. Я нутром это чувствую. Я не хочу детей. И точка. Но, глядя на выражение лица этой женщины, не сводившей глаз со своей дочурки, на то, как она предельно осторожно, чтобы не разбудить, потихоньку перемещалась под деревом, изгибаясь и обдирая себе задницу об острые камни, чтобы ни один лучик солнца не упал на лицо ее крошки, я, не удержавшись, подумала, что у моей матери, судя по всему, действительно были большие проблемы с головой… Очень, очень большие… Ведь я в то время была совсем крохой…
(Стоп. Неинтересно.)
Чтобы больше об этом не думать, я устроилась поудобнее, положив голову на живот моего Франки, и задремала.
Вот так. Я снова прогнула жизнь под себя.
Не знаю, что было тому виной – то ли усталость от ходьбы, то ли обнаженный торс пастуха, то ли подсмотренная сцена Матери с Ребенком, – но я плохо спала в ту ночь…
Вернее, я вообще не спала.
Ну и бедному Франку тоже досталось. Я ведь эгоистка и страдать бессонницей в одиночку мне совсем не хотелось, так что болтала я без умолку. И конечно, в конце концов, перескакивая с одного на другое, я, как хитрая крыса, вывернула-таки разговор, куда хотела, и прошептала в темноте, что мне ведь было не четыре года, а всего-то одиннадцать месяцев, и что я правда не понимаю…
Франк не выдержал. Думаю, он с куда бо́льшим удовольствием отправился бы на всю ночь молиться Иисусу да теребить свои карманные четки, так что он послал меня ко всем чертям.
Мне сразу окончательно расхотелось спать, ну и ему тоже.
Вот так, звездочка моя… Видишь, я подготавливаю почву: с утра, когда мы тронулись в путь в направлении какого-то там плато на встречу с двумя остальными группами, идиллическая картинка нашего отпуска уже немного померкла…
Впервые в жизни я сталкивалась с нормальной матерью, к тому же еще и любящей, и на меня это действовало угнетающе. Я ничего не говорила и продолжала, как и раньше, дурачиться, но чувствовала, как нечто внутри меня начинает посылать мне тревожные сигналы.
Я уже не могла любоваться небом, солнцем, облаками, живописным пейзажем, бабочками, цветами и каменными хижинами, я была одержима этой женщиной.
Я прислушивалась к ее голосу, следила за движениями ее рук, когда она касалась своих детей (всегда в самых нежных местах: затылок, волосы, щеки, пухленькие ножки), смотрела, как она их кормит, всегда отвечает на их вопросы, никогда не путается в их именах, всегда держит их всех в поле зрения и… и все это меня убивало.
У меня внутри все разрывалось от этой нежности… От всей этой несправедливости… От острого чувства собственной обделенности, которое охватывало меня всякий раз, как я поворачивала голову в ее сторону…
Сначала я, как пиявка, прилепилась было к Франку, но, увидев, что начинаю его раздражать, отправила сама себя в карантин.
После обеда, поскольку я все еще пребывала в расстроенных чувствах, я попросила разрешения повести Ослика в поводу.
Пусть мне удастся победить хотя бы один из моих страхов…
Аджюдан Прилизанный передал мне повод, с тысячей дебильных рекомендаций в придачу (будто поручал моим заботам боевого питбуля, не кормленного неделю, накачанного амфетаминами и все такое прочее), ну а я, чтобы развлечься, принялась осуществлять свой план соблазнения.
Я нашептывала в его большое ухо, трепещущее от удовольствия: «Уверен, что не хочешь поехать со мной в столицу? Я буду кормить тебя лепестками увядших роз и водить знакомиться с юными ослицами в Люксембургский сад… А еще я буду собирать твой навоз, раскладывать его в такие симпатичные мешочки из джутового полотна и на вес золота продавать всем этим бездельникам, которые устраивают всякие идиотские садики-огородики на своих балконах…
