Надо плыть, надо двигаться дальше, но вместо этого оборачиваюсь и смотрю на буй.
Как он тут вообще оказался?
Пусть исчезнет, не хочу его даже вспоминать. Ненавижу его!
Все было бы проще, если бы он нам не встретился. Андреас, не оглядываясь, плывет вперед, я следую за ним. Не могу войти в ритм, руки движутся не плавно, а какими-то рывками.
Вдруг Андреас поворачивается, смотрит на буй, потом на меня. Я игнорирую его взгляд.
Волны набегают справа, вдыхать воздух трудно. Даже не пытаюсь плыть кролем, только брасс. Хотя это не помогает лучше видеть то, что вокруг. Волны усиливаются. Они качают нас – то вверх, то вниз.
Иногда краем глаза вижу руку Андреаса: вот она резко выходит из воды, сгибается, снова погружается под воду.
Мне нехорошо. Чувствую вину. Надо было остаться. Он не справится… Плыть, просто плыть. Буй давно в прошлом.
Наша цель – корабли на горизонте. Шнур между нами провисает, мы плывем рядом, не обгоняя и не отставая, будто делали это всю жизнь. Дальше, дальше, дальше, вперед и вперед.
Каждый вдох обжигает легкие. Тело ледяное.
Мы молчим. Что говорить, когда и так все понятно… Да и энергию зря расходовать незачем.
Чувство времени исчезло. Солнце высоко, наверно, уже за полдень.
Вверх – вниз. Вверх – вниз…
Вода мутная, море похоже на пустыню, унылую и безжизненную.
Даже медуз не видно.
На горизонте – корабли, но они плывут не в нашу сторону.
* * *
– Хорошо, что ты пошла со мной, деточка. Поможешь дотащить покупки до дома, одному-то мне теперь тяжеловато.
Деду срочно надо было в магазин, в холодильнике хоть шаром покати, даже сосисок не осталось.
– А это уже слышала? – спросил дед, проходя мимо пустых полок универсама. – Новым директором самого большого универмага ГДР хотят назначить Зигмунда Йена[40]. Он ведь космонавт и лучше всех разбирается в пустых пространствах! Ха-ха-ха!
В овощном отделе дед остановился. Там не было ни овощей, ни фруктов, только куча голов салата.
– Ну и ну! – удивился он. – Никогда столько не видел.
И поморщился:
– Я это есть отказываюсь!
– А мне нельзя, – откликнулась я. – Мама запретила.
– В кои-то веки твоя мать дело говорит, – пробормотал дед.
В этот момент к овощам протиснулся какой-то человек в синем рабочем комбинезоне, толкая перед собой тележку.
– Разрешите-ка!
Он стал быстро кидать салат в тележку.
– Что, убираете дрянь зараженную? Никто брать не хочет?
Человек удивленно покосился на деда, тот угрожающе поднял палку.
– Почему это, интересно знать?
Я потянула деда за рукав.
– Обратно в Сибирь все это отправьте, это ж там они атомную катастрофу устроили!
Синий комбинезон продолжал кидать салат.
– На Украине устроили[41], – буркнул он.
– Без разницы, – крикнул дед. – Я ведь там уже бывал, молодой человек!
Я опять подергала деда за рукав.
«Молодой человек» закатил глаза:
– Мне делать больше нечего, кроме как с вами тут дискутировать.
– Я желаю знать, молодой человек! И немедленно! Куда вы отправите этот салат?
– На предприятия общественного питания, уважаемый, – ответил тот раздраженно.
Дед остолбенел, даже забыл стукнуть палкой по кафельному полу. И не просто закричал – заорал:
– Общественного питания?!
На нас стали оборачиваться. Две дамы, заглядевшись на перепалку, столкнулись тележками.
Бах! – приземлилась еще одна салатная голова. И еще.
– То есть эта дрянь попадет в больницы, школы и детсады?
Тележка наполнилась доверху, и мужчина покатил ее мимо нас.
– Ну допустим.
– Ну допустим?!
Дед бросился за ним, размахивая палкой, чуть не задев какого-то толстого мальчишку. Мать еле успела оттащить его в сторону.
– Вход воспрещен!
Мужик вкатил тележку на склад.
Дверь захлопнулась. Дед подергал дверную ручку – бесполезно.
– Нет, это ж надо такое придумать – больницы, дома престарелых! Отличная идея, товарищи! Просто отличная. И на пенсиях можно сэкономить, когда все передохнут. Блестяще! Что за идиоты нами управляют!
Теперь на нас смотрел весь магазин. Я вытащила деда на улицу, где он продолжил митинговать. А купить мы так ничего и не купили.
– Вот что бы им не продать этот самый салат на Запад? За валюту? И прибыль бы получили, и классовому врагу нагадили.
– Зараженный салат и на Западе есть, там же тоже радиоактивные дожди шли.
– Я тебе вот что скажу, деточка. Русские сами нарочно подорвали эту электростанцию. Чтобы изменить соотношение сил в Европе.
Дед сгорбившись шел рядом со мной.
– Как изменить?
– А границы до Атлантики передвинуть. И включить Германию в Великую Русскую империю. Вот такой глобальный план, к гадалке не ходи! И выход тут только один: сбросить на Россию бомбы. Рональд Рейган уже про это говорил.
– Как это?
– Деточка, ты что, не знаешь? Рейган должен был выступать по радио перед американским народом и решил немножко порепетировать, а микрофон-то был уже включен. Он сказал, что через пять минут будет отдан приказ бомбить Россию. На самом деле в шутку, но народ все равно запаниковал.
– Ничего себе шуточки…
Дед больше не стучал палкой по булыжникам, а просто волочил ее за собой.
У подъезда он устало махнул мне рукой:
– Посмотрю по телику аэробику и прилягу.
Первое, что я увидела назавтра в школьной столовой, был салат. В огромных количествах.
– Значит, мужик с тележкой в универсаме не соврал, – заметила я, посмотрев на тарелки тех, кто уже отходил от раздачи.
Сакси бросил на меня непонимающий взгляд:
– Какой мужик? Какая тележка?
– Вчера в универсаме. Все из-за Чернобыля… Черт, коза краснорогая тоже тут!
У раздачи стояла парторг Карлова, следила за тем, что кладут в тарелки, и что-то записывала в блокнот.
– А этот знаете? – спросил Сакси. – Брежнев умер, попал на небо, видит: у ворот в рай апостол Петр стоит. Слушай, Петр, говорит Брежнев, пропусти меня, только чтоб непременно в восточную часть. Хорошо, говорит Петр, располагайся, но на завтрак, обед и ужин приходи в западную. Я на тебя одного готовить не буду.
Ронни и Ульрика позади нас громко рассмеялись.
– На улице все абсолютно как всегда, – рявкнула парторг на одного десятиклассника. – У вас нет никаких причин отказываться от этого прекрасного салата.
– Она что думает, радиоактивность можно увидеть? – сощурил глаза Сакси. – Думает, это как в Биттерфельде[42], где уголь добывают? Там белье во дворе сушить нельзя, все черным становится.
Подошла моя очередь.
– Салат будешь? – спросила буфетчица.
– Нет.
– Вот как! – воскликнула Карлова. – Это почему же, Ханна Кляйн?
– Я его никогда не ем – не люблю.
Я хорошо помнила, что мне говорила мама: никаких овощей и фруктов!
Карлова так и впилась в меня своими глазками.
– На вас явно оказывают влияние вражеские средства массовой информации.
Я уставилась в тарелку с картошкой и яйцом под горчичным соусом.
– Салат? – спросила раздатчица у спрятавшегося за мной Сакси.
– Не-е, не-е! – громко крякнул он. – У меня понос, а когда у человека понос и он поест свежего салата, он запросто может обоср…
– Ладно, ладно, Йенс Блум, достаточно, – прошипела Карлова и повернулась к раздатчице: – Не спрашивайте, фройляйн Шмитт, хотят они салат или не хотят. Просто кладите, и все.
Фройлян Шмитт закатила глаза, а Карлова посмотрела на стоящих в очереди.
– Лично мне – двойную порцию, пожалуйста!
Получив полную тарелку, она одобрительно кивнула.
– Все это просто-напросто пропаганда и больше ничего!
– Да-да, – скучным голосом ответила буфетчица.
Стоящие в очереди с ужасом косились на зеленую гору на парторговской тарелке.
Мы уселись за стол.
– Вражеские СМИ, – передразнила я, – влияние на меня, понимаешь, оказывают!
– Вот как вырастут у нее на голове пятеро ухов! – сказал Сакси с набитым яйцом ртом. – А мне отец салат есть запретил. Сказал, если съешь – не будешь смотреть «Династию»[43]. Что я, идиот – такое пропускать!
* * *
Вокруг одна серость… Вдох, гребок правой, перенести руку, выдох, гребок левой, вдох, правой. Пальцы и ладони мягкие, набухшие в соленой воде.
Северное море – не синее, как на открытках, оно серое. Серое Ничто…
Меня окружает вечный гул, он внутри меня. Я слышу его все время. Иногда отключаюсь, парю сквозь серость, как во сне.
Можно не просыпаться, вокруг ничего не происходит.
Все-таки я нашла правильный ритм, боль ослабла.
И стало теплее. Я измучена, но еще не до предела. Не могу точнее определить свое состояние.
Вдруг – резкий рывок за запястье. Громкий крик. Останавливаюсь, оглядываюсь.
– Смотри! Там!
Андреас высовывается из воды, машет. Я снимаю очки.
Паром! До него всего несколько сот метров!
– Флаг! – орет Андреас.
Черная полоса. Красная. Золотая.
Венка с пшеницей – нет.
