В нашу брачную ночь имелись смягчающие обстоятельства, но и в те месяцы, что последовали за ней, когда таких обстоятельств не было, я оставалась растерянна и разочарованна. Все или заканчивалось, едва начавшись, или он не мог закончить, отчего начинал злиться. Я все надеялась, что оно разовьется в нечто большее, во что-то, во что буду вовлечена я, но этого не произошло.
Наверное, Эллис тоже был разочарован, потому что частота устремилась к нулю, как только появился предлог в виде моего диагноза, а я никогда не пыталась ничего начать сама. Неудивительно, что у нас не было детей.
Второй день охоты за чудовищем почти не отличался от первого – разве что шел снег.
Мне не терпелось попасть на почту, но я не могла придумать предлог, чтобы улизнуть. Я была уверена, самолет, который должен меня забрать, уже в пути.
Я по-прежнему видела волнение на воде, но мне расхотелось что-либо говорить. Хэнк не скрывал неудовольствия от траты пленки впустую, а я не могла выносить разочарование на лице Эллиса.
Третий день был пасмурным и мрачным, воздух тяжело полнился угрозой дождя. Всем было неспокойно и холодно, а я переживала еще и потому, что не отправила вторую телеграмму.
Через несколько часов наблюдения Эллис понял, что я ни на что не указываю, и обвинил меня в том, что я не вношу вклад в общее дело.
Вскоре после того я заметила сильное волнение возле противоположного берега и подняла тревогу. Выяснилось, что через озеро плыл олень, который выбрался из воды и отряхнулся ровно на том месте, на которое я училась наводить компас.
– Замечательно! Просто фантастика! – воскликнул Хэнк, воздев руки в воздух. – У меня двадцать секунд изумительно четкой съемки поганого оленя. И катушка кончилась.
Он с трудом снял камеру со штатива, извлек пленку и швырнул ее в воду.
– Какого черта ты делаешь? – спросил Эллис. – А если мы случайно засняли чудовище?
Хэнк порылся в сумке. Вытащил новую коробку пленки и очередную фляжку.
– Мы наснимали тучу чудовищ. Чудовищ Мэдди, если точнее, – сказал он, изобразив пальцами кавычки, прежде чем разодрать желтую коробку с пленкой, чтобы побыстрее ее открыть.
– Бога ради, возьми себя в руки, – заметил Эллис. – Нам нужны родные коробки, чтобы отослать их в «Истман-Кодак».
– Я бы не волновался. У нас явно будет сколько угодно пустых коробок, – ответил Хэнк, вставляя новую катушку в камеру и возвращая боковую панель на место.
Он дважды стукнул по ней основанием ладони.
– Ничего у нас не будет, если ты сломаешь эту чертову камеру, – рявкнул Эллис. – Прекрати вести себя как идиот, дай сюда, мать ее, эту штуку. Ты неправильно ее поставил.
Хэнк обернулся лицом к Эллису. Глаза у него были расширены, выражение лица зверское. Я думала, он швырнет камеру на землю, а то и в Эллиса. В любом случае я была уверена, что они сейчас подерутся.
Они стояли так довольно долго – с горящими глазами, тяжело дыша. Потом, без видимой причины, Хэнк словно перегорел. Он заново закрепил боковую панель камеры, привернул ее обратно на штатив и сел.
Эллис взял фляжку и надолго к ней припал. Потом протянул ее Хэнку, убрал руку, когда тот захотел ее взять, и сделал еще несколько глотков. Когда он снова предложил фляжку Хэнку, тот злобно смотрел на него пару секунд, прежде чем выхватить ее из его руки.
Я была ошарашена. За четыре с половиной года я ни разу не видела, чтобы Хэнк и Эллис набрасывались друг на друга. Споров и перепалок было много, особенно если один делал язвительное замечание, ранившее другого, но теперь все было иначе. Они едва не начали драться, да, наверное, и начали бы, если бы меня там не было.
Я была слишком потрясена, чтобы высматривать волнение на воде, тем более именно из-за того, что я увидела оленя, и произошел этот взрыв. Но все равно дело кончилось тем, что я прижала бинокль к глазам, потому что Эллис заметил, что я прекратила наблюдение. С этого момента он больше проверял, не опустила ли я бинокль, чем сам смотрел на воду.
Я поверить не могла, что весь их план состоял в том, чтобы сидеть на берегу с камерой, но, несмотря на все наукообразные ухищрения и тщательные замеры, похоже было, что именно это они и собирались делать. А еще выпивать и винить меня за то, что я делала ровно то, что от меня требовалось.
В конце концов, я отложила бинокль и сказала:
– Может, попробуем что-то другое?
– Что именно? – пробормотал Эллис, не выказав никакого интереса.
– Почему бы нам его не приманить?
Они с Хэнком опустили бинокли и повернулись друг к другу. Потом, помолчав мгновение, с недоверием переспросили в один голос:
– Приманить?
И залились истерическим смехом. Хэнк ухватил Эллиса за бедро и от души встряхнул, прежде чем повалиться на спину и задрыгать ногами в воздухе. Эллис тоже рухнул на спину, обняв себя за бока и колотя ногой по земле.
– Ну конечно, – наконец произнес Эллис, утирая слезы.
Вид у него был безумный.
– Подвесить пару овец над водой, да? Или, думаешь, оно предпочтет детей? Я точно видел в деревне школу.
– Даже лучше, давайте просто подзовем его свистом, – сказал Хэнк, не прекращая хихикать. – Может, оно даже покажет пару трюков, если мы дадим ему вкусненького?
– Посвистеть! – воскликнул Эллис. – Ну конечно! Как мы раньше не додумались!
Они снова начали подвывать, колотя по одеялу кулаками; лица у них были багровые.
Я захлопнула рот и отвернулась. До меня наконец дошло, что происходит. Был еще только полдень, но они оба уже напились.
Через час, когда морось превратилась в водяные пули, а истерия Хэнка и Эллиса уступила место мрачной пьяной решимости, я поняла, что больше не могу это выносить.
– Я возвращаюсь, – сказала я.
– Сейчас мы сворачиваться не будем, – отрезал Хэнк. – Осталось еще несколько часов до сумерек.
– Я пойду пешком, – ответила я, поднимаясь на зыбкой земле.
Ноги у меня затекли и ныли из-за того, что я сидела, подвернув их под себя.
– Где дорога?
– Вот там, – отозвался Хэнк, показывая себе за плечо. – Поверни направо. Тут всего-то миля с небольшим.
Я нагнулась за противогазом. Эллис смотрел на меня.
– Хэнк, мы должны ее отвезти.
– Почему?
– Потому что дождь идет.
– Над лодкой тоже будет идти дождь, – заметил Хэнк.
– А если она не сможет найти гостиницу?
– Сможет, конечно. Она умная девочка.
– Все в порядке, – сказала я. – Я найду ее.
– Ну и ладно, – ответил Хэнк. – Если ты уверена.
Эллис по-прежнему смотрел на меня.
– Все хорошо. Правда. Не так тут и далеко, – сказала я.
На его лице отразилось облегчение.
– Умница, Мэдди. Ты лучше всех. Отлив тебя, разбили форму.
– Мне это постоянно говорят.
Я двинулась по склону холма, с трудом сгибая колени.
– Она потрясающая, правда, – сказал Хэнк. – Твой лучший выигрыш в орлянку. А я теперь, надо понимать, застрял с Вайолет…
– Нечего жаловаться. Она в сто раз лучше, чем те ноющие въедливые овцы, которых матушка выстраивала ко мне в очередь, – ответил Эллис.
Я остановилась и медленно обернулась. Они сидели бок о бок на одеяле, осматривая озеро в бинокли и не подозревая, что я все еще здесь.
Я тащилась обратно в деревню, натянув шляпку на уши, подняв воротник и глубоко засунув руки в карманы. Не сводила глаз с дороги, наблюдая, как капли дождя бились о землю и сливались с другими, прежде чем заструиться ручейками по земле.
Я пыталась по-разному осмыслить то, что только что услышала, так и эдак поворачивая в уме слова Хэнка в надежде, что ошиблась, и в итоге пришла к выводу, что все поняла правильно. Меня выиграли в орлянку. В орлянку!
Каким бы возмутительным это ни казалось, стоило мне оглянуться на нашу совместную историю, становилось ясно, что ничто в ней не противоречило такому варианту.
Мы встретились летом, когда я окончила школу мисс Портер и все еще надеялась, что сама поступлю в колледж. Многие бывшие одноклассницы собирались в колледж Сары Лоуренс или Брин-Мор, но я, как бы мне ни хотелось быть среди них, не знала, как к этому подступиться. Я понимала, что от отца помощи ждать не приходится, он даже не попытался добыть для меня приглашения на бал Ассамблеи и явно забыл, что я приеду домой на лето. Через несколько дней после моего возвращения он отбыл на Кубу, где провел лето за глубоководной рыбалкой.
Предоставленная самой себе, я сложила вещи и отправилась в Бар-Харбор, влившись в поток жителей Филадельфии, уезжавших на лето в загородные дома. Отец не открывал наш дом со времен grand scandale с моей матерью, и поездка, да еще и в одиночестве, в равной мере меня пугала и волновала. Меня больше частью держали взаперти с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, и теперь мне впервые представилась возможность пообщаться с ровесниками в родном городе. Я надеялась, что они меня примут, что бы ни шептали их родители. Девочки в школе мисс Портер меня не жаловали.
