Неважно как. Пусть отвлекает себя песнями или воспоминаниями. Пусть вспоминает что-то хорошее. Или думает о нашей будущей жизни на Западе.
И надо его подбадривать, придавать ему храбрости. Нужно делать это, даже если у меня самой почти не осталось сил.
Я касаюсь его руки.
– Пора плыть дальше.
Он кивает, смотрит мне в глаза.
– Обещай мне, что у нас всё получится.
Я сглатываю, моргаю.
– Обещаю.
Наверняка он видит, что я вру.
Андреас поворачивается на живот, оглядывает море, качает головой, как будто не понимает, зачем вообще все это. Здесь и сейчас нет ничего, что придало бы ему мужества. Мужество можно черпать только в будущем.
Осторожно дотрагиваюсь до его плеча.
– Думай о Гамбурге, о Сакси. О том, как в Берлин поедем. Мы же хотим все вместе опять туда поехать!
Андреас кусает губы, они совершенно синие. Молча кивает.
Господи! Пусть случится чудо!
Пусть приплывет корабль или лодка!
* * *
Поезд отходил в 13:28. Мальчишки ждали меня перед «Интершопом».
Сакси обвесился биноклем и армейской фляжкой.
– Ты куда так вырядился? – спросила я вместо приветствия. – Маневры «Снежинка» были в феврале!
– Ничего, пригодится, – откликнулся он.
По длинному переходу мы дошли до своей платформы. В поезде было полно народу, но три свободных места найти удалось.
– Они что, все в Берлин хотят?
– Ясное дело, в Берлин, жираф саксонский, поезд-то до Берлина! – ехидно ответил Андреас, вставляя кассету в свой вокмен[50], подаренный ему на Рождество.
– Ну, в смысле, на концерт.
– Я-то откуда знаю?
Сакси стал листать «Золотую колонну» – новый выпуск «Мозаики». А я открыла заданные в школе «Приключения Вернера Хольта». Оказалось, это совсем не так плохо: про войну, про дружбу – в общем, наконец-то что-то нормальное, человеческое.
В Нойштрелице многие пассажиры вышли. Какой-то тип с темными длинными волосами в холщовой куртке с бахромой крутил ручку настройки переносного радиоприемника.
– РИАС[51] не ловится, слишком далеко еще.
Длинноволосый достал из холщовой же сумки две бутылки пива, одну протянул приятелю такого же хипповского вида.
Сакси на них вытаращился. Я спрятала свое позорное школьное чтение.
Длинноволосый посмотрел на нас.
– Ну что, тимуровцы, куда направляетесь?
– На концерт Дэвида Боуи! – выпалил Сакси.
Длинноволосый рассмеялся и повернулся к приятелю.
– Прикинь, тимуровцы хотят к Стене! Только смотрите, на другую сторону ненароком не перепрыгните, окей?
Сакси снова уткнулся в «Мозаику».
– Вот-вот! Читайте лучше историйки про этих ваших… Абрафаксов. Калифакс, Абракс и этот, как его… – Длинноволосый снова обернулся к приятелю. – Третьего там как зовут?
– Брабакс[52]!
– Точно, Брабакс. Это вам в самый раз. А Берлин – город слишком большой и опасный для юных пионеров.
– Мы уже в ССНМ, – гордо заявил Сакси.
– Ну, ты смотри, уже в ССНМ! – сказал длинноволосый. Они с приятелем засмеялись.
Андреас постучал пальцем по лбу и шепнул Сакси:
– Что ты несешь, а? За язык тянут, что ли?
Из приемника послышалось какое-то шипение. Длинноволосый еще немного повертел ручку настройки и поймал «Берлинское радио».
– Ну на фиг! Лучше уж слушать помехи из свободного мира.
Его приятель глотнул пива и рыгнул.
В Лихтенберге мы вышли вместе с этой парочкой и на городской электричке доехали до площади Маркса-Энгельса. Я была в Берлине впервые. Все было таким большим: и дома, и улицы. И сильно воняло выхлопными газами. Мы перешли на другой берег Шпрее и оказались перед огромным зданием с одним большим куполом и несколькими поменьше.
Сакси остановил какого-то старичка-прохожего.
– А это что такое?
– Берлинский кафедральный собор, – ответил тот. – Такие вещи знать надо!
Сакси вытащил компас.
Мы с Андреасом сложились пополам от смеха.
– Ну ты даешь! С компасом в Берлин!
– А что-о тако-о-ого? Вдруг заблудимся, тогда по нему сориентироваться можно, по сторонам света.
– Балда! В Берлине сторона света только одна – Восток!
– А этот анекдот знаете? – оживился Сакси. – Берлинскую стену пришла пора помыть. Нашлись добровольцы: семнадцать миллионов и еще три человека. Трое вызвались мыть ее изнутри, а семнадцать миллионов – снаружи.
– Гляньте! – воскликнул Андреас.
Перед нами был Дворец Республики[53].
Андреас сморщил нос.
– Так я и думал, кошмар кошмарный! Смотреть жутко.
Сакси поднес к глазам бинокль и стал поворачиваться во все стороны.
– Бранденбургские ворота там! – крикнул он и махнул на запад.
Мы пошли в том направлении. Вокруг собиралось все больше и больше народа. У Гумбольдтского университета движение застопорилось.
– Вот черт! – выругался какой-то мужчина перед нами. – Впереди всё перекрыли.
Андреас подпрыгнул.
– Полиция!
– Может, лучше смоемся? – Сакси побледнел.
– Мы ж ничего не делаем, – помотал головой Андреас.
Вдруг рядом с нами возник длинноволосый тип из поезда.
– Ну что, тимуровцы, наслаждаетесь Берлином? Дэвида Боуи нам не видать, так еще и слушать его не дают.
– Включи приемник хотя бы, – сердито сказал его приятель.
От Бранденбургских ворот донеслась музыка, но какая – не разобрать.
– Let’s Dance играют! – восторженно заорал Сакси. – Или нет, нет, это Absolute Beginners!
– Heroes!
Позади меня кто-то выкрикнул:
– Совдепия гребаная!
Сакси потянул меня за руку:
– Надо сматываться! Я в этой толпе папин спальник потеряю!
Где-то впереди послышались крики.
Длинноволосый открутил радио на полную громкость и задрал его повыше. «Говорит РИАС Берлин, свободный голос свободного мира».
– Обалдеть! – Андреас уставился в небо, как будто диктор сидел там на облаках.
– Я хочу уйти! – крикнул Сакси.
Андреас вскарабкался Сакси на спину, тот чуть не упал.
– Там впереди дерутся! А полицейские резиновыми дубинками фигачат!
Сакси задрожал, и Андреас с него скатился.
– Ты чего, совсем уже?
– Я хочу отсюда уйти!
– Трус!
– Мне тоже неохота получить дубинкой, – сказала я.
Длинноволосый стоял рядом со мной и чудно извивался под музыку из радио.
Я дернула его за рукав:
– Как нам добраться до Димитров-штрассе?
– А-а-а, уже накушались соцреализма?
– Точно! – заржал его приятель и затанцевал вокруг меня.
– Нам надо домой, нас мой дядя ждет.
– Погоди-ка… – он приставил ухо к приемнику, – Боуи что-то говорит.
И взволнованно заорал:
– Дэвид Боуи только что сказал, что он приветствует своих друзей на другой стороне Стены!
Все захлопали и заулюлюкали.
Сакси, открыв рот, пялился в направлении Бранденбургских ворот.
– Обалдеть, так это прямая трансляция!
Андреас снова забрался Сакси на плечи, чтобы лучше все видеть.
Длинноволосый наклонился ко мне:
– Идите назад, к Алекс[54].
И показал на улицу, ведущую к Дворцу Республики.
– Держите направление на бетонного монстра, не ошибетесь, – встрял его приятель. – А там сядете на метро и доедете до Димитров-штрассе.
– Может, еще увидимся! – махнул рукой Андреас.
– Ясное дело! – Длинноволосый нам отсалютовал. – К борьбе за дело мира и социализма будьте готовы!
Мы выбрались из толпы и пошли к телебашне. Там спустились в метро. Какая-то приветливая тетенька объяснила нам, с какой платформы отходит наш поезд. Но Сакси все равно умудрился сесть не туда и чуть не уехал в противоположном направлении. Андреас успел вытащить его за секунду до того, как закрылись двери.
Сначала поезд ехал под землей, потом вдруг стало светло, и мы оказались на улице. На станции «Димитров-штрассе» мы вышли и спустились по лестнице в город. Перешли огромный перекресток.
Нашли дом номер шестнадцать, вошли в подъезд и осмотрели все квартиры до самого последнего этажа. Фамилии дяди Юргена нигде не было. Мы снова вышли на улицу.
– Глядите, да тут целых три дома с одинаковыми номерами! Передний дом, задний и боковой флигель.
Андреас показал на большую табличку в арке подъезда. На ней были фамилии всех жильцов, – некоторые были написаны старым готическим шрифтом. Ковальски, Эберт, Шрадер, Нуске.
Наконец-то нашлась и фамилия Кёпке. Задний дом, третий этаж.
Мальчишкам я велела ждать на лестнице пролетом ниже, чтобы не пугать дядю Юргена такой оравой гостей.
– А твой дядя в курсе, что мы хотим у него переночевать?
– Не-а, у него ведь нет телефона.
– Так, может, его и дома нет! – забеспокоился Сакси.
Я позвонила в дверь, но никто не открыл. Мы уселись на лестнице.
– Надеюсь, он не уехал в отпуск или еще куда, – Сакси снял с плеча фляжку. – Хорошо, что я воды прихватил!
Отхлебнув большой глоток, он передал фляжку нам.
Мы сидели на ступеньках уже больше двух часов, когда наконец увидели, как дядя Юрген поднимается по лестнице – черноволосый, в застиранных джинсах и клетчатой красно-белой рубахе, сильно смахивающий на рок-звезду.
