– А что, ты прочла Пруста?
– Да ты просто злюка! Тебе отлично известно, что, в отличие от тебя, я не читала Пруста.
С чувством оскорбленного достоинства, ни дать ни взять святая Бландина[9] на ниве культуры, Плиссон усмехнулся, будто его наконец увенчали наградой, на кою скупились прежде. В глубине души он упивался мыслью, что кузина, как и его ученики, считает, что он прочел Пруста от корки до корки, хотя он и не помышлял об этом, – у него была аллергия на беллетристику. Что ж, тем лучше. Он не станет разуверять Сильвию. В конце концов, он столько всего прочел… к тому же естественно, что одолжения делают лишь богачам.
– Морис, я вполне сознаю, что это не шедевр всех времен и народов, но зато это чтение заставляет меня пережить потрясающие моменты.
– Но тебя никто не ограничивает, ты вправе развлекаться, как тебе угодно, меня это не касается.
– Если тебе станет скучно, положись на меня. Крис Блэк так же знаменит, как Дэн Уэст!
Плиссон не преминул раскудахтаться:
– Крис Блэк, Дэн Уэст… Даже имена у них звучат одинаково, по два слога, почти ономатопея, запомнить легче легкого. Любой техасский дебил, чавкающий жевательной резинкой, в силах произнести это, не запнувшись. Ты что, думаешь, что их и вправду так зовут? Их пришлось окрестить заново, чтобы потрафить законам маркетинга.
– Не понимаю…
– Я говорю о том, что такие имена, как Крис Блэк или Дэн Уэст, на обложке воспринимаются куда лучше, чем какой-нибудь Жюль Мишле.
Сильвия собиралась что-то сказать в ответ, но вдруг разразилась радостными восклицаниями при виде трех матрон, столь же представительной наружности, как у нее. Телеса, напоминающие телячьи колбасы, затряслись от рукопожатий.
Морис не без досады взирал на эту сцену. Сильвия освободится не раньше чем через полчаса – минимальный для нее срок, чтобы перемолвиться словечком.
Решив смириться с неизбежностью, он издалека кивнул подругам кузины, давая понять, что не собирается присоединяться к импровизированному коллоквиуму. Опершись локтями на бортик тележки, он рассеянно посмотрел на продукты. Взгляд его уперся в обложку книги. Какая вульгарность! Красное на черном, выпуклые золотые буквы, избыточно экспрессивная графика, призванная создать впечатление, что внутри содержится нечто жуткое, будто на книгу наклеили этикетку, призывающую к бдительности: «Осторожно, яд!» или «Стой, высокое напряжение! Смертельно опасно!» Один заголовок чего стоил: «Комната мрачных тайн». Трудно придумать более идиотское название! Готика и современность, наложение безвкусицы! К тому же, не ограничившись названием, издатель добавил: «Когда вы закроете книгу, вам по-прежнему будет страшно!» Что за ничтожество… Даже нет смысла открывать книгу, чтобы удостовериться, какая это гадость.
Крис Блэк… Да он скорее удавится, чем станет читать такое! Она к тому же увесистая, пухлая, как сама Сильвия, впрочем, так и положено за ваши денежки.
Убедившись, что Сильвия и ее подруги погружены в беседу и не смотрят в его сторону, он незаметно перевернул этот кирпич. Сколько же здесь страниц? Восемьсот! Какой ужас! Подумать только, сколько деревьев загубили, чтобы напечатать эту макулатуру. Мир, должно быть, наводнен миллионами экземпляров творений этого мерзавца Криса Блэка… Каждый его бестселлер равносилен гибели леса, простоявшего три сотни лет. Удар топора – и плакали березы… Эти типы губят природу, площадь лесов – а это легкие планеты – сокращается, рушится экосистема, кислорода становится все меньше – и все для того, чтобы толстухи получали свои увесистые тома, чья ценность равняется нулю! Это просто отвратительно…
Поскольку Сильвия и ее приятельницы болтали, начисто позабыв о Плиссоне, он склонился, чтобы прочесть, что написано на обороте тома.
«Если бы Ева Симплон, агент ФБР, знала, куда ее заведет это приключение, она и минуты не задержалась бы в Дарквеле. А между тем этот дом она унаследовала после кончины тетки, которую едва знала. Ева поселилась здесь временно, чтобы встречать возможных покупателей. Наверное, следовало бы отказаться от коварного наследства, ведь это было для нее чревато таинственными и тревожными сюрпризами… Кто вчера в полночь расхаживал в глубине дома, в той недоступной комнате, которую ей так и не удалось обнаружить? Что означало разносившееся в ночной тишине пение псалмов? И кто были те странные покупатели, с ходу предложившие миллионы долларов за нелепое здание на пустыре? О какой такой рукописи шестнадцатого века однажды упоминала покойная тетка? Видимо, в ней содержались некие взрывоопасные сведения, что и объясняло подобное поведение.
А между тем для агента Евы Симплон испытания только начинались, и читатель рискует вместе с ней лишиться сна».
Прелестно… Кретинский сюжет – просто готовый киносценарий. Аллергия Мориса Плиссона распространялась и на фильмы: вечно эти пронзительные скрипки, голубоватое свечение экрана и светловолосая шлюха, бредущая во мраке… Поразительно вовсе не то, что находятся имбецилы, готовые читать подобный бред, а то, что есть бедняги, которые пишут это. Всякое ремесло заслуживает почтительного отношения, но все же есть более достойные способы наскрести денег на оплату жилья. К тому же, должно быть, писателю потребовалось несколько месяцев, чтобы родить эти восемьсот страниц. Вариантов два: либо этот Крис Блэк самодовольная свинья, либо он раб, к виску которого издатель приставил пистолет: «Старина, восемьсот страниц, и ни единым словом меньше!» – «Но почему именно восемьсот?» – «Да потому, бедный шизик, жалкий бумагомарака, что средний американец может выделить на литературу двадцать долларов и тридцать пять часов в месяц, ясно? Поэтому в романе должно быть восемьсот страниц, ни больше ни меньше. Это нормальное соотношение цены и качества, таков закон рынка. Ясно? И кончай цитировать Достоевского, я ненавижу коммунистов».
Плиссон, держась за тележку, весь сотрясался от насмешливой радости, воображая себе эту сцену. В сущности, злополучному Крису Блэку стоило посочувствовать.
Случилось то, чего он боялся: Сильвия, настояв на своем, представила ему подруг:
– Вот, Морис, это благодаря им мне удалось снять виллу. Грейс, Одри и София поселились неподалеку от нас, в трех километрах. Мы сможем встречаться.
Морис с внешне любезным видом пробормотал несколько фраз, гадая про себя, отчего парламент не примет специальный закон, воспрещающий давать имена столь прекрасных женщин, как Грейс, Одри, София, таким коровищам. Потом они, условившись выпить оранжаду, поиграть в шары, совершить прогулки, расстались, возглашая: «До скорого!»
На обратном пути, пока за окном проплывали пустынные деревенские улочки, у Мориса не выходила из головы «Комната мрачных тайн» – поистине дикое название! – одна деталь пробудила его любопытство. Что это за рукопись шестнадцатого века, вокруг которой закрутилась интрига? Вероятно, речь идет о какой-то существующей рукописи, ведь литераторы, коллеги Плиссона, уверяли, что американским романистам недостает воображения. Может, это алхимический трактат? Записки тамплиеров? Список постыдных родственных связей? Считавшийся утраченным текст Аристотеля? Морис невольно продолжал громоздить догадки. И что, если Крис Блэк или тот, кто скрывается за этим псевдонимом, вовсе не напыщенная посредственность, возомнившая себя гением, а честный исследователь, эрудит, один из тех блестящих, не слишком щедро оплачиваемых интеллектуалов, коими славятся американские университеты… Может, это писал кто-то вроде него, Мориса Плиссона? Честный ученый, который подрядился изготовить это гнусное варево, так как было необходимо рассчитаться с долгами или кормить семью. И может, это не такая уж скверная книга…
Морис решил, что стоит отпустить бедному писателю грехи и переключить мысли на более серьезные темы. Так что, едва ли сознавая, что он делает, Плиссон, выкладывая из дорожной сумки провиант, в считаные секунды стянул книгу и, по пути от машины в свою комнату, незаметно опустил ее в керамическую подставку для зонтиков.
Сильвия, хлопотавшая на кухне над приготовлением ужина, ничего не заметила. Опасаясь, чтобы она не вспомнила о своем романе, Морис снизошел до того, что предложил включить телевизор, не преминув уточнить, что сам он не станет менять привычек и, отужинав, сразу отправится спать.
Стоит ей устроиться в кресле перед телевизором, книга вылетит у нее из головы – она будет сидеть как приклеенная до последнего метеопрогноза.
Расчет оправдался. Сильвия, осчастливленная тем, что кузен не чурается столь обыденных радостей, как вечерний фильм по телику, провозгласила, что им предстоят великолепные каникулы, они были совершенно правы, отказавшись в этом году от путешествий, – это благая перемена.
Отсидев полчаса перед экраном, Морис, который так и не понял сюжета, демонстративно зевнул и уведомил, что отправляется спать.
