– Анна рано ушла, – сказала я.
– Что случилось?
– Я сказала что-то, что ее расстроило.
– И что же?
– Точно не знаю, – убитым голосом ответила я. – Но могу сказать, что я этого не хотела.
Я думала, Мэг станет допытываться, но она просто положила пальто и противогаз на стул и сказала:
– Ладно. Можете заняться картошкой?
Я пару раз моргнула.
– Да. Наверное.
– Наверное или можете?
– Наверное.
По правде говоря, я даже хлеб нарезать не умела. Во время своих голодных юношеских набегов на кухню я отрывала хлеб кусками, сперва выедая мякоть, а потом грызла корку над раковиной, чтобы смыть следы преступления.
Мэг велела наполнить самую большую кастрюлю водой, положить туда соль и сорок картофелин и поставить на огонь. Она сама разожгла плиту, сказав, чтобы я поторопилась, пока мой муж не вернулся и не застал меня там, где мне не место, потому что ей казалось, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Потом она пошла во двор за чем-то, называвшимся «готовая рулька», за что она возблагодарила Господа, потому что запас был, а подавалось это холодным.
В тот вечер в баре все говорили о бомбежке, и это немного отвлекло внимание от картофельного пюре, вкус у которого был такой, словно я варила картошку в морской воде. Еще я не поняла, что нужно было снять шкурку и вырезать темные пятна или что не надо было объявлять, что картошка сварилась, пока нож не начал легко проходить ее насквозь. Все это Мэг объяснила мне позже. Я видела, как многие поднимали пюре на вилке, недоверчиво его рассматривали, а потом пытались снова стряхнуть в тарелку, но оно упорно прилипало. Бедная Мэг – никто в зале не набрался смелости пожаловаться, но все решили, что это ее вина.
Коналлу, присоединившемуся ко мне у огня, как только прибыли Хэнк и Эллис, похоже, было все равно, клейкое пюре или нет. Я была убеждена, что Коналл придет, поскольку он знал, что мне нужна моральная поддержка, так что я поблагодарила пса, начав скармливать ему кусочки пюре со своего пальца, который он очень серьезно облизывал. В какой-то момент мне показалось, что мистер Росс посмотрел на нас, когда я протянула псу палец, облепленный пюре. Коналлу, судя по всему, тоже так показалось, потому что он уставился прямо перед собой и не обращал на палец внимания, пока хозяин не отвлекся на что-то другое. Только тут он склонил ко мне голову и просунул язык между зубами сбоку.
Поскольку бомбежка не попала в газету, все добавляли к общей истории какие-то свои подробности. Хэнк и Эллис слушали с большим интересом.
Бомбардировщиков было два, они пришли вдоль Грейт-Глен из Норвегии, их целью был британский алюминиевый завод в Фойерсе, деревне, находившейся в семи милях от нас на другом берегу Лох-Несса. Один ночной охранник погиб, его отбросило взрывной волной в заводскую турбину, а второй умер от сердечного приступа.
Когда кто-то рассказал, что один из «Хейнкелей» почти сразу после бомбежки упал в Лох-Лохи, я ахнула и взглянула на мистера Росса. Он нацедил кружку пива и толкнул ее по стойке одному из местных, словно ничего не слышал.
– Вот те на, – произнес Хэнк, и в голосе его невольно прозвучало уважение. – Он сбил бомбардировщик из, мать его, ружья. Интересно, почему он не воюет?
– Очень хороший вопрос, – отозвался Эллис.
Он обернулся и сказал:
– Бармен, тут мой друг хочет вас кое о чем спросить.
– Не надо! – прошептала я в ужасе.
– Почему? – удивился он.
– Потому что это не наше дело, – прошипела я. – И он тут хозяин, бога ради, а не бармен. Ты что, не можешь проявить уважение?
Но было уже поздно.
– И о чем же? – ответил мистер Росс.
– Вы так лихо управляетесь с ружьем, – сказал Хэнк. – Почему вы не на фронте?
Все в баре замолчали. Мистер Росс просто стоял и смотрел на Хэнка.
Первым подал голос Рори.
– Забавно, – медленно произнес он. – Я о том же думал насчет вас.
– Негоден по заключению врача, – ответил Хэнк, словно в шутку.
– Мне вы кажетесь вполне здоровым.
– У меня заболевание, которое называется pes planus, – сказал Хэнк.
– Никто не в курсе? – спросил Рори. – Это «кишка тонка» по-латыни?
Хэнк вскочил. Лесоруб тоже поднялся, но медленно. Он явно был Хэнку не по зубам.
– Хэнк, сядь, – взмолилась я.
– И позволить ему безнаказанно называть меня трусом?
– Ну, если тебе это подходит, – сказал Рори.
– Эллис, ты будешь просто сидеть и слушать, как нас трусами называют? – в ярости спросил Хэнк.
– Он не со мной говорил, – пробормотал Эллис.
– Да вообще-то с вами, – ответил Рори. – У вас тоже какой-нибудь чудной диагноз для трясущихся поджилок? Планус поджилкус, может?
– У меня протанопия, – отозвался Эллис. – Я цвета не различаю. И к вашему сведению, я дважды пытался записаться добровольцем.
– Вам всем не совать бы нос в чужие дела, – сказала Мэг, выходя из-за барной стойки.
– Это мое дело, если меня трусом называют, – ответил Хэнк.
Мэг бросила на него рассерженный взгляд, сдалась и повернулась к лесорубу.
– Ты не можешь с ним драться, Рори. Ты же слышал, что он сказал. У него заболевание. Ты что, инвалидов будешь бить?
Хэнк открыл рот, собираясь возразить, и Эллис пнул его по голени сбоку.
– Не выглядят они больными, – сказал Рори.
– Так не всегда с виду понятно. Джордж-уборщик с виду был нормальный, а потом упал и умер: слабое сердце. Нельзя драться с человеком, у которого pes planus. Можешь его убить невзначай.
Рори пристально посмотрел на Хэнка. Потом, в конце концов, сел на место.
– Наверное, ты права, – со вздохом произнес он. – Это все равно что щенка пнуть, да?
– Конечно, я права, дурень ты, – отозвалась Мэг, шлепнув его по руке.
В ответ он хлопнул ее по заду. Она вихрем развернулась и погрозила пальцем у него перед носом, но он только рассмеялся и послал ей воздушный поцелуй. Мэг окинула его гневным взором и проплыла обратно за барную стойку.
Все вернулись к своим разговорам, а Хэнк и Эллис сидели в молчании, бледные как полотно.
На следующее утро Анна вышла на работу и подала завтрак, словно ничего и не случилось. Я гадала, не сочла ли она, что две смерти в Фойерсе удовлетворили вурдалачьи требования Каниг.
Я исподтишка наблюдала за ней, надеясь, что нечто хрупкое, возникшее между нами вчера, не переменилось и что она позволит мне снова помочь ей с уборкой, но выяснить это прямо сейчас я не могла, потому что Эллис и Хэнк еще не ушли.
Ни один из них ни слова не сказал про то, что у них в комнатах прибрались. Вместо этого они с жаром и негодованием рассуждали о том, почему все считают себя вправе судить их, хотя Черная борода явно годен к службе, разве что пальца у него не хватает, но это ведь не мешает ему стрелять. Все это они говорили при Анне, словно ее не существовало, и я сжималась от неловкости. Она в дальней части комнаты выметала камин метелкой из прутьев. Лицо у нее было непроницаемое, но я знала, что Анна все слышит.
Я уже почти отчаялась, что они вообще уйдут, когда появился Джордж с фургоном.
– Я тебе дверь смазал, – сказал он, застенчиво глянув на Анну и качая дверь взад-вперед. – Вчера днем, как вернулся.
– Очень любезно с твоей стороны, – ответила она, не глядя на него.
Несколько секунд он открыто таращился на Анну, и по его пораженному лицу я поняла, что он в нее влюблен.
– Ну, я тогда снаружи подожду, – сказал он Эллису и Хэнку.
– Мы сейчас. Слушай, компас еще у тебя? – спросил Эллис, повернувшись ко мне. – Нам бы еще один.
– В правом кармане пальто, – ответила я. – Оно у двери висит.
Эллис подошел к двери и пошарил в моих карманах.
– Когда это ты занялась ботаникой? – спросил он, глядя себе на ладонь.
Вернувшись к столу, он высыпал на него горсть красных и бурых мухоморов.
– Выброси их. На вид они ядовитые.
Эллис и Хэнк засуетились, надевая пальто и шляпы и собирая снаряжение. Когда за ними наконец закрылась дверь, единственным звуком в тишине остался мерный шорох метлы, которой Анна подметала каменный пол.
Я хотела начать разговор и выяснить, как обстоят дела, но, несмотря на то что Хэнк и Эллис ушли, их присутствие все еще висело в воздухе, как облако сажи.
Наконец Анна подняла глаза и сказала:
– Это у вас там ведьмины кубки. Они не ядовитые, но и вкус у них не очень. Сушеные хороши, если захотите миску в своей комнате поставить.
– Так и сделаю. Спасибо, – ответила я.
– Что с ними не так-то? – спросила Анна.
Мне не нужно было спрашивать, о чем она.
– У Хэнка плоскостопие, а Эллис не различает цвета.
Она подняла брови.
– Ясно.
– Это правда. Он не различает красный и зеленый, ему все видится серым. Он и не знал, пока не попытался пойти добровольцем. Сделать с этим ничего нельзя, но ему не верят. Думают, что он все выдумал. Поэтому мы сюда и приехали: он решил, что, если найдет чудовище, люди вынуждены будут признать, что он не трус.
