– И ты тоже так думаешь? – спросила она, продолжая мести пол.
Мгновение я не знала, что сказать. Потом поняла, что больше не стану их оправдывать.
– Вы же слышали, что они вчера сказали мистеру Россу.
– Кому?
– Мистеру Россу. Энгусу.
Она рассмеялась.
– Энгус из Грантов. С чего вы взяли, что он Росс?
– Вывеска, – сказала я. – На ней написано «Э.У. Росс». А в первый день, как мы приехали, вы мне сказали, что он тут главный…
– Так он и есть главный, но хозяин тут Элисдер. Энгус просто принял командование, пока Элисдер не вернется с фронта.
Она прислонила метлу к стене и уперлась руками в бока.
– И вы так всю дорогу думали?
Кто-то постучал в дверь – медленно и торжественно.
Анна нахмурилась:
– Не нравится мне это. Ни капли.
Она вытерла руки о фартук и открыла дверь. На пороге стоял Уилли-почтарь, держа в руках шапку. Лицо у него было серое.
– И чего это ты стучишь, Уилли? – спросила Анна сердитым голосом, который не помог ей скрыть страх. – Не заперто. Заходи уж, если ты этого хотел. Я так весь день стоять не буду.
– Мне очень жаль, Анна, – произнес Уилли, продолжая стоять на месте. – Но тебе надо домой.
– Ты о чем? Я у тебя ничего в руках не вижу, только шапку.
– Тебе нужно домой, – тихо повторил он. – Я только что телеграмму принес.
У Анны подогнулись колени. Она оперлась на дверной косяк.
Я оттолкнула стул и, бросившись к ней, подхватила ее за талию.
– Ты сейчас родителям нужна, – сказал Уилли. – Ступай к ним.
Анна поймала Уилли за запястье и сжала его так сильно, что у нее побелели костяшки.
– Кто из них? – в отчаянии спросила она. – Ты мне только это скажи.
– Анна…
– Кто: Хью или Робби?
Уилли открыл рот, но несколько секунд стоял молча.
– Хью, – наконец сказал он, опустив глаза.
Анна отпустила его запястье и высвободилась из моих рук. Шагнула назад, качая головой с безумным взглядом.
– Ты ошибся. Это неправда! Это как с Энгусом будет! Вот увидишь!
Уилли беспомощно покачал головой.
– Анна…
Она бросилась бежать мимо него, наружу. Я хотела догнать ее, но Уилли схватил меня за руку.
– Пусть идет, – сказал он.
Он был прав. Незачем сейчас было вмешиваться. Когда Уилли понял, что я не сопротивляюсь, то отпустил меня.
Я вытянула шею и увидела, как Анна, яростно крутя педали, удаляется прочь. Велосипед мотало из стороны в сторону, волосы девушки развевались на ветру.
Она ничего не взяла: ни пальто, ни шляпку, ни шарф, ни противогаз. Если бы я знала, где их дом, то отнесла бы все туда и сложила на крыльце, но я только знала, что он где-то между гостиницей и замком.
Я поискала главный ключ и в конце концов нашла его на крючке под барной стойкой. Потом убрала в комнатах, выполняя работу как автомат. Закончив, я вернулась к началу и снова стала приводить все в порядок.
Я выставила туалетные принадлежности на комодах, на равном расстоянии друг от друга. Начисто протерла зеркала. Сняла воск с подсвечников и разгладила покрывала. А когда не осталось ничего, что можно было поправить, протереть или отполировать, я пошла к себе и легла в постель.
В тот вечер я осталась у себя, несмотря на то что Эллис настаивал, чтобы я присоединилась к нему за ужином. По его голосу было понятно, что настроение у него скверное, и когда я перестала отвечать, его просьбы сменились обвинениями в психической неуравновешенности. Он пригрозил, что пошлет за врачом, если я не выйду.
Я не вышла, и врач не появился.
Когда все легли и прошло несколько часов, я все еще ворочалась, сбивая покрывало в ногах и пихая подушку; я пыталась отыскать положение, в котором наконец смогу уснуть, но ничто не помогало, потому что не тело мое отказывалось успокоиться. Горло у меня было так сжато, что я едва могла глотать, в глазах стояли слезы.
Я совершенно точно знала, что, если бы сразу пошла наверх, моя мать была бы сейчас жива. Но если бы я не зашла в Покров и не увидела Каниг, был бы жив Хью?
Я прокралась вниз и села у огня, таившегося теперь под слоем пепла.
Когда меня обнаружил мистер Грант, я сидела на полу у очага, обняв подтянутые к груди колени. Я не слышала, как он подошел, и даже не заметила свет от его свечи.
– Все в порядке? – спросил он.
Я вскинулась, натягивая ночную рубашку на щиколотки, чтобы прикрыть босые ноги. Щеки у меня были скользкими от слез.
– Что такое? Что случилось?
Он поднес свечу поближе и пристально на меня взглянул.
Ком в горле так разросся, что я не могла говорить. Когда у меня получилось выдавить из себя слова, голос мой зазвучал придушенно.
– Это я виновата, да?
– В чем, девонька?
Он поставил свечу на низкий стол и опустился возле меня на колени, заглядывая мне в глаза.
– Что ты сделала?
– Убила брата Анны.
– Это как ты до такого додумалась?
– Я увидела Каниг… Я не хотела ее увидеть, но увидела, а потом сказала Анне, и она сразу поняла, к чему это. Я думала, это просто суеверие, но она, оказывается, была права. Если бы я просто не ходила в Покров, если бы не позволила дурацкой вороне меня туда загнать, брат Анны был бы жив.
– Ох, – длинно выдохнул мистер Грант.
Лицо его смягчилось, исполнившись жалости и печали.
– Нет. Нет, девонька. Не был бы.
– Но я увидела Каниг…
– Ты ничего не сделала. Это все война проклятая.
– Но Анна потеряла брата, по крайней мере одного. Сколько же горя людям надо вынести?
Он покачал головой:
– Боюсь, не знаю. Похоже, ничего в мире нет настолько доброго и чистого, чтобы его не могли отнять в одночасье. А в конце и вовсе все теряешь.
Я в отчаянии взглянула ему в лицо.
– Тогда какой смысл в том, чтобы жить?
– Хотел бы я знать, – ответил он с тенью кривоватой улыбки. – Мне это уже довольно давно кажется величайшей загадкой.
Я посмотрела на него еще пару мгновений и разрыдалась – в голос, так что плечи мои затряслись от всхлипываний.
Не успела я ничего понять, как он обнял меня и прижал к себе, тяжело дыша в волосы. Я кое-как поднялась на колени и закинула руки ему за шею, уткнувшись открытым всхлипывающим ртом прямо в его мощное и теплое горло.
То было невинное объятие, в тысячный раз повторила я себе, надеясь, что в итоге сама в это поверю. Потому что, вернувшись к себе прошлой ночью, я несколько часов лежала во тьме, мечтая, чтобы он был со мной. Я хотела, чтобы он меня обнял, хотела уснуть в его объятиях. И еще я знала, что хочу куда большего.
Несмотря на то что я большую часть ночи не спала, поднялась я рано и ждала под дверью, пока Хэнк и Эллис выйдут в коридор. Тут я к ним присоединилась, чтобы спуститься всем вместе. Я не могла столкнуться с Энгусом и больше не могла называть его про себя формальным «мистер Грант», – один на один. Даже от мысли о том, что я его увижу при людях, у меня кружилась голова.
Когда мы втроем спустились, Энгус стоял у входной двери и разговаривал с очень старой женщиной на языке, звучавшем гортанно и прерывисто. Он взглянул на меня, и я испугалась, что у меня подкосятся ноги.
Я не могла на него смотреть, я боялась себя выдать.
Воздух был так полон электричества, что я была уверена: Хэнк и Эллис это заметят – поэтому на них я тоже не могла смотреть. Оставалась только старуха, которая глядела на меня так, словно рылась в самых потаенных глубинах моего мозга и вытаскивала на поверхность ужаснейшие вещи.
– Это Рона, – сказал Энгус. – Она побудет тут, пока не вернется Анна. Она не говорит по-английски.
С этим он и ушел.
– Высококлассное обслуживание продолжается, – пробормотал Эллис, проходя к нашему всегдашнему столу. – Что нам делать? Выучить гэльский? Играть в шарады?
– Почему бы и нет? – отозвался Хэнк. – В конце концов, все равно на завтрак будет каша, а ее я могу показать.
Он прижал руки к горлу и сделал вид, что давится.
– Не говори, что ты начал к этому привыкать, – сказал Эллис.
Хэнк пожал плечами:
– По крайней мере, они начали убирать мои вещи.
Эллис фыркнул:
– Поговорим, когда они начнут утюжить газету.
Рона в суровом молчании подала нам завтрак, после чего вообще перестала обращать на нас внимание. Я подумала, не она ли жена того старика, что в первый день раскрыл наше инкогнито. Даже если она ею и не была, ясно было, что женщина нас не одобряет так же сильно, как и он.
Она была совсем древняя, сгорбленная, с искривленными ногами. Волосы у нее были белые, одежда черная, лицо землистое. От нее пахло мокрой шерстью и уксусом, а вид у нее, насколько я могла судить, был постоянно недовольный. Ее верхнюю губу и подбородок покрывали волоски, а лицо было таким ветхим, что глаза под нависшими веками казались всего лишь щелочками. Но и так я временами видела, как сверкает в них пронзительная голубизна – особенно когда боролась с воспоминанием о том, как меня обнимал Энгус, или с отчаянием из-за братьев Анны, или не могла понять, как две столь несовместимые мысли уживаются у меня в голове.
