– Да нет, другое! Такое… культурное!
– Культурное? Манифест Коммунистической партии, что ли? Ты совсем чокнулся?
– Может, пластинки? – предположил Андреас. – «Пудисов», там, или «Элефантов»?
– С ума сошел? – ужаснулся Сакси. – Нет, нет, нет! «Мозаику». На Западе ее наверняка не достать. А я хочу иметь все выпуски.
Мы так и вылупились на него.
– И в посылку к «Мозаике» можете положить еще шоколадку. Только чтоб не молочный шоколад был, а темный, на молочный у меня аллергия.
– Ничего себе… – вырвалось у меня.
Андреас тоже обалдел от Саксиных желаний.
– На Западе есть Дональд Дак, и Астерикс, и «Милка», и «Тик-Так», и «Саротти», и еще куча всего, а тебе, значит, подавай «Мозаики» и наши шоколадки?
– Так я ж к ним привык! Дональд Дак и все остальное – тоже здорово, но это все-таки другое…
Мы замолчали и стали смотреть на заполненный до отказа танцпол. Играли «It’s a Sin» Pet Shop Boys.
Ронни разошелся вовсю, махал руками как безумный и хватал Сабину за разные места. Та глупо хихикала.
Вдруг Сакси зажал рот рукой и бросился к выходу.
– Ну, герой, – сказал Андреас.
На правом ухе у него покачивалась золотая серьга, которую он стал носить с недавнего времени. Вид от этого был немножко пиратский.
Мы медленно пошли через зал к выходу. Сакси стоял снаружи и делал вид, что разглядывает кусты.
– Господи, хреново-то как… – простонал он и наклонился к кустам.
– Можем эти коктейльчики в бутылочки переливать и тоже в посылки класть, – язвительно предложил Андреас.
– Кончай издеваться, – слабо отмахнулся Сакси.
– Ага, вот вы где. А я хотела попрощаться.
К нам опять подошла фрау Крёгер. Посмотрев на Сакси, она добавила:
– Если это еще возможно.
Бледный Сакси выдавил из себя улыбку.
– Коктейлей десять выдул, не меньше, – объяснил Андреас.
– Я же волнуюсь, – пробормотал Сакси.
– С чего это?
– Ну-у, с отъезда, – простонал он.
– Не «с отъезда», а «из-за отъезда», Йенс, – поправила фрау Крёгер.
– Да пофигу, – пробормотал Сакси, и его стошнило в кусты.
Я хихикнула.
– Да ты радуйся, старик, – воскликнул Андреас. – Тебе не придется тут гнить заживо, как нам!
Фрау Крёгер предупреждающе подняла руку, и Андреас тут же умолк. Из всех учителей она была единственной, кого он слушал.
Сакси, вытирая рот клетчатым платком, поднял на нее по-щенячьи жалобные глаза.
– Как вы думаете, мы еще увидимся?
Она печально улыбнулась.
– Не знаю, Йенс.
К нам направлялся муж фрау Крёгер, и она протянула мне руку:
– Удачи с двенадцатилеткой, Ханна. Мы с тобой в Ростоке еще наверняка увидимся! И с тобой, Андреас!
Она подмигнула ему. Андреас расплылся в счастливой улыбке.
– Я вам открытку с Репербаном[58] пришлю! – воскликнул Сакси. – С красными фонарями! А вот этот знаете? В Гумбольдтском университете русский профессор читает лекцию: «От достижений советской науки выиграет все человечество! Наши спутники – это только начало. Скоро настанет день, когда в Берлинском аэропорте будут продаваться билеты на Луну или Венеру!» Один студент поднимает руку: «Потрясающе! Просто фантастика! Только скажите, профессор, можно будет на Луне пересесть потом на ракету в Гамбург или Кёльн?»
Муж фрау Крёгер оглушительно расхохотался. Она быстро схватила его за руку и потянула по лестнице вниз.
– С такой прической тебя на Репербан не пустят, даже не мечтай, – сказал Андреас.
– Ладно-ладно, первым делом пойду там в парикмахерскую.
– Сходи лучше в Ростоке, дешевле выйдет!
Фрау Крёгер, уже спустившись вниз, еще раз обернулась. Сакси радостно замахал ей, потерял равновесие и… шлепнулся на асфальт.
Мы долго провожали ее взглядом. Когда она скрылась из виду, я, торжественно подняв руку, сказала:
– Давайте пообещаем друг другу, что скоро обязательно снова увидимся.
– В смысле? – Андреас удивленно посмотрел на меня.
Я протянула им руку.
– Дайте честное пионерское!
Сакси поднялся на ноги, наморщил прыщавый лоб.
– Какое еще честное пионерское? Мы же в ССНМ.
– Мы его сами себе дадим.
Он посмотрел на протянутую руку, почесал затылок и положил свою ладонь на мою:
– Честное пионерское!
Мы оба требовательно уставились на Андреаса. Тот ответил недоуменным взглядом.
– Ну и как мы доберемся до саксонца, интересно знать?
– Сначала дай честное пионерское! – сказал Сакси. – А там посмотрим.
– Он просто сам заберет нас когда-нибудь на своем «БМВ», – сказала я тихо.
– Именно! – крикнул он. – На черном тюнингованном, сто семьдесят лошадок!
И тут Андреас сдался.
– Ладно, черт с вами! Честное пионерское!
* * *
Надо мной в глубине Вселенной – какая-то звезда… Не знаю какая.
Но она есть, я отчетливо ее вижу. Небо темно-синее, ясное, ни тумана, ни облаков.
Все тот же плеск волн, все та же музыка.
Лежу на спине, покачиваюсь вверх и вниз.
Смотрю направо, солнце ослепляет глаза.
Дождь прекратился, поверхность воды спокойна.
На пляже в Варнемюнде сигнальный шар спущен, запрет на купанье снят.
Песок еще влажный и твердый после шторма.
По пляжу с визгом носятся дети, под ногами у них узор, отпечатанный грозовым ветром.
Я выпрямляюсь, оглядываюсь. Волн практически нет. Гроза миновала.
Андреас наверняка где-то недалеко.
Но я его не вижу.
Поднимаю шнур из воды. Его кончик гладкий, будто перерезанный.
Дрожащими от холода руками открываю сумочку, висящую у меня на животе. Шоколад, туба с таблетками, липкая лента.
Ножа нет.
Но он ведь точно положил его обратно в сумку, я видела.
Или мне это только привиделось? Может, нож выпал у него из рук. Или все-таки нет? Он же не мог притвориться, что кладет нож обратно, а потом ножом шнур… нет, он не мог так сделать.
Он никогда бы так не сделал. Это же Андреас! Андреас не сдается!
Никогда!
Но может быть, у него просто не осталось сил? Это как удар кулаком в лицо.
Даже подумать об этом нельзя! Невозможно!
Дыхание быстрое, поверхностное, сердце колотится. Удивительно, что у него хватает на это сил. Стараюсь успокоиться, дышать размереннее, фиксирую взгляд на горизонте.
Его нигде нет.
Не могу издать ни звука и что есть сил хлопаю ладонью по воде.
Мне необходимо за что-то держаться, нужна опора! Но пальцы не встречают сопротивления – уходят в Ничто.
Здесь нет ничего – ни человека, ни лодки, – нигде ничего…
Чувствую, как ум заходит за разум.
Хватаю себя за руку и вдавливаю в кожу пальцы изо всех сил.
Чувствую боль, но не унимаюсь. Что я делаю?
Я схожу с ума?
Бросаюсь на спину, рыдаю с открытыми глазами, пока хватает сил.
Через некоторое время поднимаю руку и снова всматриваюсь в конец шнура.
Всматриваюсь долго, глаза начинают слезиться, все расплывается.
Шнур ведь мог и порваться.
Ну конечно!
Шнур порвался!
И поэтому мы потеряли друг друга. Он его не перерезал. Нет! Он никогда бы так не сделал!
Я знаю: шнур порвался.
Такое случается. Материал не выдержал. Как неопрен.
Только где же он сейчас?
Наверно, ищет и зовет меня, вот как я его.
В грозу мы слышать друг друга не могли. Вокруг был такой шум…
Что он теперь будет делать? Через какое-то время тоже сообразит, что в открытом море найти друг друга невозможно.
И поплывет на запад.
Где запад, он знает. Он же видит солнце и умеет по нему ориентироваться.
Так что и мне надо двигаться на запад.
У Андреаса наверняка преимущество во времени, он не тормозил так, как я.
С ним ведь все было в порядке.
Я же спросила, специально спросила, может ли он плыть. И он сказал «конечно». И еще, что надо непременно рассказать Сакси про вертолет.
Расскажи.
Непременно ему расскажи, вот как он сказал. Почему не «расскажем»?
Я ослышалась. Точно ослышалась!
Мы расскажем Сакси эту невероятную историю вместе.
Вот он удивится!
Он-то уехал на поезде, никакого сравнения с нашими приключениями.
Я так устала…
Но нужно догонять Андреаса. Он наверняка подождет меня. Делаю один гребок, потом второй.
Левой, правой… и снова останавливаюсь. Больше не могу, нет сил…
Ульрих на бортике присаживается на корточки, что-то говорит…
Глюкоза. При приступах слабости помогает глюкоза.
Шоколад.
Переворачиваюсь на спину, открываю сумку.
Разворачиваю последний кусочек, откусываю. Вкуса нет.
Потом беру таблетку, разжевываю, чтобы не запивать морской водой.
Только бы она подействовала и боль отпустила…
Как хорошо, что вместе мы плыли так долго! За это время техникой движений Андреас овладел неплохо. И теперь знает, на что обращать внимание. Может, даже станет потом профессиональным пловцом. Это самая длинная тренировка в его жизни. Да и в моей тоже.
Вот дед удивится, когда узнает про все это! Он рассказывал много историй, но не было ни одной, похожей на нашу.
