Море полно тайн, но это меня не пугает. Время от времени оно поглощает кого-нибудь из нас – женщину моря, ловца осьминогов или неосторожного туриста, которого волна слизнула с плоской скалы. Как правило, оно не отдает тела погибших. По вечерам, когда женщины моря собираются перед блочным бараком, чтобы окатить себя водой из шланга и переодеться, я сажусь рядом и слушаю их разговоры. Они говорят на островном диалекте, так что я не все понимаю. И произносят слова со странным певучим акцентом, как будто не могут отделаться от своих протяжных криков, с которыми выныривают из моря. Мне кажется, они говорят на языке моря, не совсем похожем на наш, и в этом языке смешаны все звуки, слышные под водой, – и тихое бульканье воздушных пузырьков, и скрипучие шорохи песка, и глухие взрывы прибоя, атакующего прибрежные утесы. Похоже, эти женщины любят меня. Зовут по имени – Джун, знают, что я нездешняя, что я родилась в городе. Но никогда не расспрашивают ни об отце, ни о матери, не лезут в душу, хотя, я уверена, сплетничают у меня за спиной, ну да что с них взять, все люди таковы. Сами они стары, их дети живут далеко отсюда, работают в каких-то фирмах, путешествуют. А меня они любят, может быть, за то, что я напоминаю им собственных детей, дочку, которая выросла и навещает мать раз-два в году, по случаю дня рождения или именин. Они так и зовут меня – дочка или малышка, – хотя я куда выше их ростом.
Матери не очень-то по душе, что я провожу много времени с женщинами моря. Она запретила мне плавать вместе с ними. Боится, что я начну им подражать и тоже стану ныряльщицей. Внушает мне, что я должна хорошо учиться в школе, а потом поступить в университет и добиться успеха в жизни, которого она не смогла достичь из-за меня. Что я должна стать врачом, или адвокатом, или преподавателем лицея – в общем, получить хорошую профессию. Ну или в крайнем случае менеджером в офисе. Но я вовсе не хочу заниматься такой работой, где нужно каждый день ходить в одно и то же место, выполнять приказы вздорной и злобной начальницы, а по вечерам возвращаться к себе и ложиться спать. Мне нравится то, чему учит меня море и эти старухи-ныряльщицы, когда они выходят из воды, разводят костер из досок у стены барака и раскладывают на черном камне, под лучами заходящего солнца, сокровища морских глубин – переливчатые раковины морских ушек, узкие черные ракушки с мидиями, морские звезды, каракатицы. Мне кажется, на дне моря скрывается целый мир, волшебный мир, непохожий на все, что мы видим на суше. Этот мир не назовешь сухим и твердым, он не ранит кожу или глаза, там все течет и скользит, медленно и плавно. О море сложено много легенд – например, история одной старухи, которую спас от тигра морской дракон, или сказки о чудовищах, глотающих моряков, – в общем, все, что рассказывают детям. Но такие истории не по мне. Море я себе представляю скорее дверью в иной мир, в страну, где все голубое, светлое, но в то же время и мрачное; где все зыбко, но и несокрушимо, – загадочное, мерцающее царство. Холодное царство, где обитают стайки прозрачных рыбок, где и звуки совсем иные – не гомон людской речи, не подозрительные или угрожающие шумы, – здесь вас окружает и манит тихий шепот бездны, и, когда вы поддаетесь ее чарам, вам уже не хочется обратно, на сушу.
Вот что открывают мне эти женщины моря, когда выходят из воды. Они пошатываются, пробираясь между утесами; их тела в черных блестящих комбинезонах, с неуклюже расставленными руками, вздутыми животами и дряблыми грудями, утрачивают легкость воды, ее юную упругость; ветер сбивает их с ног, небо давит на головы, солнце жжет слезящиеся глаза. Они вытираются, сморкаются в пальцы, плюют в лужи. Потом вываливают на плоскую скалу свою добычу – наутилусов, морских ежей, морские ушки; ногти у них на руках черные и корявые, шеи морщинистые, как у черепах. Они не разговаривают. Молча стаскивают с себя комбинезоны, и я им помогаю – тяну за рукава, стараясь не смеяться. Их кожа пахнет морем, седые волосы завиваются от влажности. Однажды я сказала: «Ну вот, похоже, я родилась в морской глубине, у меня от природы курчавые волосы». Потом они загружают улов в детские колясочки – наверное, в них-то они и прогуливали своих дочерей, когда были молодыми мамашами. И уходят, шагая вереницей по обочине, не обращая внимания на машины с туристами и на любопытных, которые останавливаются, чтобы сфоткать их. А потом они расходятся по домам. На суше эти женщины тяжелы на подъем, неповоротливы, похожи на старых увечных чаек, но мне они кажутся красивыми. Особенно я люблю старую Кандо. Когда я возвращаюсь домой, мама строго смотрит на меня. А Браун – тот однажды попробовал учить меня уму-разуму, но я только холодно взглянула на него, и с тех пор он молчит, побаивается моих насмешек. Да, уж лучше ему помолчать – целее будет.
Все никак не доберусь до рассказа о мистере Кио. Это я его так называю, на самом деле его имя – Филип. Он иностранец. В первый раз я встретила его в порту, он сидел на волнорезе и удил рыбу. Снаряжение у него шикарное, самое что ни на есть современное. Спиннинг из стекловолокна, первосортные катушки. В красной пластмассовой коробке полный набор крючков, разные лески, поплавки, свинцовые грузила и вдобавок ножичек из нержавейки, с массой лезвий, складными ножницами и щипчиками для ногтей. А в другой коробке, металлической, полно червей и креветок для наживки. В тот вечер я пришла на волнорез, чтобы поглядеть, как отчаливает паром, и он там сидел, совсем один. Мне очень нравятся иностранцы, вот я и подошла к нему поговорить. Обычно я такого не делаю, но в тот вечер мне почему-то захотелось поболтать с этим незнакомцем. Выглядел он довольно-таки нелепо – городская одежда, которая, похоже, сильно его стесняла, а снасти, наоборот, как у заядлого рыболова. Все это было очень странно, а главное, ново для меня.
– Вы классно снарядились, сразу видно – сечете в рыбной ловле! – сказала я.
Он посмотрел на меня так, будто старался понять, не смеюсь ли я над ним. И вроде бы даже не удивился, что я говорю на его языке. Потом ответил:
– А-а-а… ну да. Только хорошая снасть не решает дела.
И добавил с легкой усмешкой – что мне очень понравилось, я впервые слышала, как мужчина говорит вот так, не стыдясь: «Я в этом ничего не смыслю, рыбачу впервые».
У него смуглое лицо с сероватым оттенком кожи, вьющиеся, довольно длинные волосы, насколько можно разглядеть, потому что он носит бейсболку с датой 1986. Плотный, широкоплечий мужчина с большими руками. Сразу видно, что его одежда – пиджак и брюки, черные лакированные туфли – не годится для рыбалки. Но и на туриста он тоже не похож.
– Значит, вы приехали сюда, чтобы научиться ловить рыбу, так, что ли?
Он глядит на меня серьезно, без улыбки. Наверно, ему кажется странным, что какая-то тринадцатилетняя девчонка пристает к нему с вопросами. Он забрасывает удилище таким резким взмахом, что оно свистит в воздухе, а потом, когда грузило плюхается в воду, метрах в десяти от волнореза, спрашивает:
– А вы, значит, собираетесь научить меня рыбачить?
В его голосе звучит неприкрытая ирония, но меня трудно смутить. И я отвечаю: «Да, могла бы и научить. Я в этом неплохо разбираюсь. Рыбачу с раннего детства». И добавляю, чтобы показать, какая я умная: «Знаете, здесь больше нет никаких других развлечений». Не отвечая, он сматывает леску, а я продолжаю: «Надо знать места. Тут, например, вы ничего не поймаете – слишком мелко, и ваша наживка запутается в водорослях». И именно в этот момент его крючок, как нарочно, цепляется за что-то в глубине. «Вот видите, – говорю я, – зацепились». Выругавшись, он изо всех сил тянет на себя удилище так, что оно вот-вот сломается. «Погодите, дайте я помогу». Взявшись за удилище, я начинаю тихонько водить им из стороны в сторону, потом сажусь на корточки и мягкими движениями подтягиваю его к себе, словно собаку на сворке. Через минуту леска высвобождается, и он снова начинает сматывать ее. Из воды выныривает крючок с целым пучком водорослей. Незнакомец наконец-то улыбается, вид у него довольный. «Я вижу, вы мне не соврали». Теперь он говорит со мной совсем по-дружески: «Вы действительно в этом разбираетесь. Ладно, можете давать мне уроки, если найдете время». На что я отвечаю: «Да я всегда свободна, когда не в школе». Вот тут-то он и назвал мне свое имя – Кио Филип. Мне оно понравилось. Я сразу подумала: с человеком, которого так зовут, можно дружить. И я еще долго объясняла ему, как ловят рыбу, и указала хорошее местечко по другую сторону волнореза, где прилив не мешает забрасывать удочку. Но уже темнело, и я собралась домой. Перед уходом я сказала мистеру Кио: «Завтра воскресенье. Если хотите, могу вам показать, где лучше всего удить. То есть самые лучшие места, понимаете?» Он взглянул на меня все с той же легкой улыбкой и спросил: «О’кей, значит, завтра утром?» Но я ответила: «Нет, после полудня, по утрам я хожу с мамой в церковь». Собирая свое хозяйство, он еще спросил: «Вы, наверное, не знаете, где я живу?» Но я ответила, снисходительно усмехнувшись: «Все знают, где вы живете, мистер Кио. Здесь все обо всех известно, ведь это совсем маленький островок». И добавила, потому что не была уверена, что он понял: «Вы просто выходите из дома, а уж я вас сама найду». Вот так мы и подружились – мистер Филип Кио и я.
