– Разве ты не знала? Вы же с Верой вроде как лучшие подруги.
– Вера не любит грузить друзей.
– Ты ничего не знаешь о трехлетнем плане?
О трехлетнем плане я знала. Вера и Майкл договорились, еще когда уезжали из Огайо, что Майклу дается три года, чтобы запустить свою музыкальную карьеру, а потом наступает очередь Веры. Сколько я ее помнила, она всегда хотела стать юристом, но чтобы жить в Нью-Йорке, один из них должен был работать по-настоящему. Они просто не могли осуществлять свои мечты одновременно.
– Я не думала, что прошло уже три года.
– Пройдут в ноябре.
– И Майкл согласен?
– Нет. В этом и проблема. – Пол поднял руку жестом уличного регулировщика. – Давай не будет обсуждать это сейчас. Меня это сбивает с ритма.
Он нагнулся, чтобы проверить пиццу. Стоя перед духовкой, он вдруг навалился на ее крышку и принялся стонать, как будто в него всадили нож.
– Видишь? – Он показал на свой правый бок чуть выше бедра. – Мало мне других несчастий, так еще проблемы с поджелудочной железой. Я уверен, что это опухоль. Я, может, умру от рака, так и не записав ни одной пластинки.
– Тебе для информации: поджелудочная железа находится за желудком.
Он переместил руку на нижнюю часть живота.
– Выше, – подсказала я. Рука передвинулась чуть выше.
– Еще выше.
Он помахал рукой в воздухе.
– Да где угодно. Это мигрирующая боль.
– Может, у тебя язва.
– Не думаю. Мои родители умерли от рака.
– Рака поджелудочной?
– Нет, мозга и груди. Но все равно у меня это в генах. Вот, кстати, еще общее между нами – мы оба сироты.
Он направился ко мне, очевидно позабыв о своей боли, и в этот момент зазвонил телефон. Пол испуганно замер на месте.
– Если это меня, – сказал он быстро, – то меня нет.
Надеясь, что это Майкл, я схватила трубку. Но на другом конце провода оказалась девушка, которая, не поздоровавшись, объявила, что она Авриль. Имя она произнесла с французским акцентом. Затем, не останавливаясь, но уже с чисто бруклинской гнусавостью, она поинтересовалась, кто я и почему подхожу к телефону в квартире Пола.
Меня нисколько не удивило присутствие в жизни Пола бесцеремонных девушек по имени Авриль. Меня это скорее обеспокоило. Я подумала, что она должна быть похожа на Келли: ширококостная, толстогубая, с постоянно озадаченным выражением лица, которое мужчины находят таким привлекательным.
– Я сестра Майкла, – объяснила я.
– Которого Майкла? Бёрка, Силума или Анджело?
– Что?
– Бас-гитариста, гитариста или ударника? – теряя терпение, уточнила Авриль.
– Гитариста. – Я прикрыла трубку рукой и спросила у Пола: – У вас что, всех в группе зовут Майклами?
Он кивнул:
– Странно, да?
– Позови Пола, – потребовала Авриль.
Не думая, я протянула трубку Полу, и, выражая жестами протест и возмущение, он был вынужден взять ее.
Пока Пол беседовал с Авриль, я приняла душ. Я думала о Майкле и очень хотела ему помочь, но у меня было еще меньше денег, чем у него. Я хорошо знала, как много значит для него эта группа, и мне не хотелось спокойно смотреть, как он уйдет из нее. Он заботился обо мне много лет. Теперь моя очередь позаботиться о нем.
Когда я вышла из ванной, пицца уже стояла на столе и пахла собачей едой. Пол пытался разрезать ее металлической лопаткой. Он попросил трубку подождать.
– Ты ведь еще не идешь спать? – спросил он у меня шепотом.
– Завтра я первый раз выхожу на работу. Мне надо будет рано вставать.
Я закрыла за собой дверь спальни, но продолжала слышать, как он говорит по телефону.
Он отвечал на вопросы, будто защищаясь, как человек, обвиняемый в преступлении, которое он действительно совершил. Потом он повесил трубку, пошел в свою комнату и там опять начал разговаривать. Если никто не проник к нему через окно, что было практически невозможно, значит, он разговаривал сам с собой.
Его соло продолжалось около пяти минут. Потом позвонили в дверь. Я слышала, как Пол пошел открывать, потом раздался кокетливый женский голос.
Я сидела на маленькой скамеечке у окна, пока Пол и девушка, очевидно Авриль, не удалились к нему в комнату.
Людлоу-стрит, насколько я могла ее видеть, освещалась в основном светом из окон и витрин.
В комнате напротив Пол то ли трахал девицу, то ли убивал ее. Трудно было разобрать, что именно.
Пахло нафталином.
С афганским ковриком придется расстаться.
* * *
Когда я вернулась с пробежки, Майкл сидел в кухне на диване – все его долговязые шесть футов и четыре дюйма, – длинные ноги перекинуты через подлокотник, на коленях тарелка с куском пиццы.
Это было на следующее утро моего пребывания в Нью-Йорке. На работу мне надо было к десяти, а сейчас еще не было восьми. Я рано проснулась и решила пробежаться до Баттери-парк, надеясь, что сумею найти дорогу домой и что к моему возвращению девушка Авриль исчезнет из нашей квартиры.
К бегу я пристрастилась, когда меня бросил Адам. Я прочитала, что это сильнейший стимулятор положительных эмоций, и с тех пор пыталась их стимулировать каждый день.
Когда я вошла, Майкл выковыривал из своей пиццы фасоль и складывал ее на краю тарелки в кучку, напоминающую кроличий помет. Он выглядел спокойным и терпеливым, двигался немного вяло, и все это вместе с его ростом делало его похожим на заслуженного профессора истории, а не на будущего короля гитары. Вдобавок к этому природа наградила его прической, удивительно напоминающей заросший женский лобок.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, – сказал он и, обняв, оторвал меня от пола.
Я всегда притворялась, что сержусь, когда он так делал, но в глубине души считала это верным доказательством его любви. Его рубашка пахла чесноком и петрушкой, и я была уверена, что вчера он носил ее на работе.
– Извини, что вчера не зашел. Я поздно закончил.
Я решила не тратить времени зря.
– Ты что, правда собираешься уйти из группы?
Майкл вернулся к выковыриванию фасоли.
– Это не твоя проблема… – Тон сказанного был слегка снисходительным.
Они с Верой идеально подходили друг другу – оба считали, что чем больше любит тебя человек, тем меньше неудобств надо ему причинять. Они все держали в себе.
– Будет несправедливо, если ты откажешься от своей мечты, – сказала я.
– Если Вера откажется от своей мечты, тоже будет несправедливо.
Майкл был прав. Но он был очень похож на нашего отца, и поэтому его мечта автоматически получала приоритет. Почти двадцать лет – с восемнадцати до самого дня своей смерти – наш отец работал на сборочной линии «Дженерал моторс». Его единственной страстью была гитара, и, пока мы с Майклом были детьми, каждую летнюю субботу он сидел на пластиковом садовом стуле у нас во дворе, попивал пиво и пел «Born to Run». Мы с Майклом во весь голос подтягивали любимую строчку «такие бродяги, как мы» и, когда песня кончалась, хлопали и просили повторить.
– Вот видишь, – говорила наша мама, уверенная, что ему приятно это слышать, – ты мог бы стать Брюсом Спрингстином.
– Точно, – отвечал он, – а если бы у моей тетушки были яйца, она могла бы стать моим дядюшкой.
До сих пор, когда я слышу «Born to Run», мне кажется, что в меня стреляют.
– Ты не можешь уйти из группы, – сказала я.
– Тогда начинай покупать лотерейные билеты. Еще лучше, устрой нам контракт на запись диска.
Майкл посмотрел на дверь комнаты Пола, и, как по команде, она открылась, и появился Пол, похожий на лунатика, с похмелья.
– Какая гадость, – сказал Майкл, указывая на пиццу с фасолью и тунцом.
Пол попытался поднять голову и разглядеть нас через спутанные волосы. Он уставился сначала на Майкла, а потом на меня, словно пытаясь понять, кто мы и что мы делаем в его квартире.
– Мистер Винкл, – произнес Майкл. – Почему ты еще не готов?
Пол пожал плечами и не двинулся с места. Потом он налил себе стакан апельсинового сока и сделал несколько пробных небольших кругов по кухне.
– Кто такой мистер Винкл? – спросила я, пытаясь в то же время заглянуть в комнату Пола. Мне было интересно, там ли еще Авриль, но я смогла разглядеть только заднюю спинку кровати и пустую бутылку на полу.
Неожиданно глаза Пола встретились с моими, потом медленно опустились, изучая меня до самых ступней, и опять поднялись к лицу.
– Ты вспотела, – констатировал он.
– Я бегала. – Я вытерла мокрый лоб и налила себе стакан сока. – С кем ты разговаривал вчера вечером?
– Когда?
– После разговора по телефону. Мне показалось, что ты разговариваешь.
– А, ни с кем. В смысле сам с собой. – Пол зашел в свою комнату и вернулся с маленьким магнитофоном. – Я решил писать хронику своей жизни. Мне всегда хотелось вести дневник, но я слишком ленив для этого. Поэтому я купил магнитофон. – Он покрутил какие-то ручки. – А если ты имеешь в виду Бет, то она уже ушла.
– Бет? – Кажется, вопрос прозвучал слишком эмоционально.
