– В таком случае они не бросили бы грязные тарелки, – заметил Чак. – Однако! Похоже, сегодня ночью в этом доме только мне не перепадет.
– Поди разыщи свою подругу-журналистку, – предложил я, направляясь к лестнице.
– Куда это вы оба намылились? – поинтересовался Чак.
Линдси чмокнула его в щеку.
– Туда, где нам перепадет.
– Слушай, – сказал я чуть позже, когда мы с Линдси лежали рядом, слегка соприкасаясь бедрами. – Ты хочешь быть учительницей, я – писателем. Ведь для этого не обязательно жить в городе.
– Не обязательно, – она провела кончиком ногтя вдоль моего бока. – А что? К чему ты клонишь?
– Как тебе сказать? Хочу наконец перестать топтаться на месте. Нам уже по тридцать, пора устраивать свою жизнь, согласна?
– Согласна.
Мы посмотрели друг на друга, а потом Линдси поцеловала меня в лоб. И я чувствовал: она улыбается.
– Знаешь что? – сказала она.
– Что?
– Хотелось бы мне быть здесь, когда вернутся гуси.
Линдси уснула, а я, как обычно, не находя покоя, опьяненный близостью, ошеломленный перспективой, которую мы только что обсуждали, спустился в кухню попить. Я даже мурлыкал себе под нос какой-то радостный мотивчик и вдруг в темноте наткнулся на Элисон. Она сидела на табурете у стойки в свитере и шортах, с растрепанными волосами, что было совсем на нее не похоже, и задумчиво пила горячий чай.
– Привет, – сказал я, вспомнив слова Чака о десяти годах.
– Привет.
Я налил себе стакан апельсинового сока, придвинул к стойке табурет.
– Где Джек?
– Спит, – Элисон смущенно улыбнулась, подтверждая наши с Чаком и Линдси предположения.
– Это был первый раз? У вас с Джеком, я имею в виду.
Элисон сделала глоток.
– И первый, и второй, – она улыбнулась шаловливо.
В улыбке ее, однако, таилась печаль.
– Что-то не так? – спросил я. – Десятилетняя прелюдия того не стоила?
Она снова улыбнулась.
– Нет, дело не в этом.
– Что тогда?
– Джек попросил меня переехать и жить с ним.
– В Голливуде?
– Ага.
– Так это же здорово, – воскликнул я, но Элисон лишь молча отпила из кружки. – Не здорово?
– Я ему отказала.
– Не может быть.
Она глубоко вздохнула.
– Я столько лет ждала, когда он уже решится на что-нибудь, и теперь наконец готова жить дальше без него. Мы приехали сюда спасти его, но я, наверное, приехала еще и от него освободиться.
– Он любит тебя, ты же знаешь.
– Знаю, – сказала она тихо. – И я его люблю. Но Джек никогда не будет тем, кто мне нужен, то есть тем Джеком, которого я знала прежде, чем он стал “Джеком Шоу”, – согнув средний и указательный пальцы, она изобразила кавычки. – И никогда не будет любить меня так, как мне бы хотелось. Он изменился и теперь осознал это, он потрясен, напуган и хочет, чтобы я была рядом, доказала ему, что он прежний. Но он другой, и хоть я люблю его безумно, не могу быть рядом потому только, что ему страшно. Я заслуживаю большего.
Она взглянула на меня.
– Ты, похоже, все обдумала, – сказал я.
– Да. И вероятно, передумаю, едва он уйдет, буду кусать локти, но сейчас уверена, что поступаю правильно. Мы теперь в равном положении. Обоим предстоит понять, как жить дальше. Ему – без кокаина, мне – без него.
– Боже мой, – я был огорошен услышанным. – Как тебе, наверное, тяжело.
– Да уж. Столько лет ждала, чтобы он позвал меня. И вот он позвал, а я упираюсь. Чокнутая.
– А по-моему, ты здраво рассуждаешь, – возразил я. – Как Джек отреагировал?
– Нормально. Мы занимались любовью.
– После того как ты сказала “нет”?
Элисон рассмеялась.
– Нужно же было хотя бы попробовать. Зря я десять лет ждала?
– Да ты оторва, – я улыбнулся. – Ты удивишься, но в чем-то вы с Чаком похожи.
– Умоляю, не надо. Мне и так паршиво.
Я допил сок, встал с табурета, чмокнул Элисон в щеку:
– Пошел спать.
– Бен!
– А?
– Ведь наш план сработал? С Джеком, я имею в виду.
– Похоже на то.
– Думаешь, он снова подсядет?
– Не знаю. Не думаю. Я, правда, не думал, что он вообще начнет.
– Вот-вот. Ну, если начнет, это его дело. У меня жесткое правило: спасаю только один раз.
– Согласен, – я поставил стакан в раковину.
– Спокойной ночи, – сказала Элисон.
– Ты в порядке?
– В полном.
Я остановился в дверях.
– Ты ведь знаешь, что делаешь.
– Ага, – ехидно откликнулась Элисон. – Говорить-то я мастер. А через неделю прыгну в самолет и полечу к нему, вот посмотришь.
– Вряд ли. По-моему, на этой неделе жизнь каждого из нас круто изменилась.
– Так-так-так. Что-то вы от нас утаили, а, ребята?
– Обо всем завтра.
Элисон улыбнулась мне, я повернулся и зашагал вверх по лестнице.
Когда на следующее утро Джек вышел из дому, репортеры пришли в исступление. Они буквально лезли друг на друга, стараясь во что бы то ни стало занять положение повыгодней, полицейским оставалось только удерживать журналистов за заграждениями, больше сделать ничего было нельзя. Джек невозмутимо спустился по лужайке к самому шоссе, улыбаясь, вступил в добродушную шутливую беседу с журналистами. Большая часть праздных зрителей за ночь рассосались, но скопище телевизионщиков по-прежнему оставалось внушительным, и каждый настойчиво требовал внимания Джека. “Эн-Би-Си”, “Си-Би-Эс”, “Эй-Би-Си”, “Си-Эн-Эн”, “Хард Копи”, “Эксес Голливуд”, “Энтертейнмент тунайт”, “Экстра”, “Нэшнл инкуайрер”, “Глоуб” и целая куча местных телекомпаний, мне незнакомых. Джек уделил журналистам минут пятнадцать, а затем вернулся в дом с нами прощаться.
– Ну что, Бен? – спросил он, обнимая меня. – Тянет вся эта история на романчик, а?
– Может быть.
– Тогда, если дело дойдет до экранизации, я первый на очереди.
– По рукам.
Джек посмотрел на меня.
– Еще раз спасибо за все, дружище.
– Ты, главное, не начинай по новой, и мы будем знать, что сделали кой-какое доброе дело.
– Кой-какое дело вы точно сделали, – Джек указал на Линдси. – Можете не благодарить, но я вас свел и очень рад.
– Свел, точно.
– Вообще-то это было частью плана.
Джек обнял и Линдси, потом Чака, который несколько раз со всей силы хлопнул его по спине, чтобы подчеркнуть гетеросексуальный характер объятий.
– Ну, бывай, Голливуд! Не теряйся.
– Ладно. Закончим съемки – жду вас всех на премьеру. Наверное, ближе к Дню труда.
Мы, конечно, пообещали приехать, только я засомневался, приедем ли. Потом Джек с Элисон вышли на улицу, сели в арендованный Чаком “таурус”. Предполагалось, что Элисон отвезет Джека в гостиницу к Кейну, и Джек с Кейном вернутся в Лос-Анджелес на самолете киностудии. Мы наблюдали, как “таурус” выехал с подъездной аллеи, следом двинулся Салливан на полицейской машине, намереваясь, очевидно, не допустить повторения истории с принцессой Дианой. Думаю, шериф хотел убедиться к тому же, что Джек действительно уберется из его города ко всем чертям.
– Ну вот, пожалуй, и все, – резюмировал Чак.
– Едешь домой? – спросил я.
– Как только Элисон вернется. Мне теперь, наверное, год придется дежурить без передышки после такого фортеля.
– Тебе ведь это нравится, – заметила Линдси.
– Это мой кусок хлеба. Вещи собрали уже?
Мы с Линдси переглянулись.
– А зачем? – улыбнулась она.
С тех пор прошло четыре месяца, а мы с Линдси до сих пор в Кармелине, которая потихоньку становится нам домом. Озеро сейчас подо льдом, и это зрелище не перестает восхищать меня. Обыкновенно вечерами мы выходим после ужина на лед, катаемся, держась за руки. Иногда приносим покрывало, садимся на середине озера, слушаем тишину и глядим на звезды.
У Шоллингов мы прожили месяца два, а в декабре ударили по рукам с хозяином домика на другом берегу озера. Деньги он запросил немалые, но Джек нас выручил, выплатил всю сумму. Мы постепенно возвращаем Джеку долг, само собой, без процентов, хотя мистер Голливуд настаивает, чтобы мы вообще забыли о деньгах. Считайте это подарком на Рождество, говорит. Может, со временем мы и согласимся, но пока гордо выписываем чеки, хотя Джек до сих пор ни одного не обналичил. В доме три спальни, уютная гостиная с камином, кабинет, столовая и множество окон. Из хозяйской спальни можно выйти на маленькую террасу, с которой видно все озеро, дома Шоллингов и Миллеров на другом берегу. Раз в два-три дня мы с Джереми катаемся по озеру на коньках, а Тас неуклюже скользит рядом.
Линдси работает учительницей в кармелинской начальной школе. Вообще-то она заняла место Питера Миллера, но мы не видим здесь никакого дурного знака, и Джереми, кажется, воспринял это спокойно. Через несколько дней после того, как Джек вернулся в Лос-Анджелес под оглушительные медиафанфары, со мной связался Дейв Бойм, мой начальник из “Эсквайра”. Ему пришла в голову интересная мысль: а не попробовать ли мне написать рассказ о спасении Джека для следующего номера? Я позвонил Джеку, спросил, что он об этом думает. Джек сказал: “Да без проблем, хорошая идея. Будет тебе разминка перед романом и сценарием”. Я рассмеялся, но уже менее скептически, чем пару месяцев назад. Статья вышла в январе, Джек согласился сняться для обложки в рекламных целях, и доходы от продаж “Эсквайра” выросли в разы. Сейчас я делаю наброски к роману. Мне звонили и из других журналов. Нет, я не проснулся знаменитым, но теперь я настоящий свободный художник, а не составитель списков. Я мог бы взять кое-какие заказы – предложения были, – но в настоящее время работаю в первую очередь над художественными текстами. Итак, я стал внештатным автором, и Дейв обещал позаботиться о том, чтобы Боб Стенвик впредь серьезно относился к моим рассказам. А еще я преподаю английский и писательское мастерство в средней школе имени Томаса Джефферсона в Кармелине. Устроился на работу по необходимости – нужно было платить по счетам, – но сейчас мне нравится преподавать, и даже больше, чем я мог предположить, хотя иногда, шагая по школьным коридорам, чувствую себя старым.
