Да, наверное, она избаловала единственного сына, воспитывая его без излишней строгости, зато хорошо понимала все его достоинства и недостатки. Петр, как и отец, отличался безрассудством суждений и порывистой вспыльчивостью. Плацидия мечтала подыскать ему хорошую жену, которая смогла бы сдержать и направить юношу, сделать его настоящим, сильным мужчиной. Увы, своего мужа Плацидия изменить не смогла…
Констанций, не подозревая о мыслях жены, все больше и больше раздражался.
– Похоже, тебя это не волнует, – с горечью заметил он. – Ты во всем потакаешь Петру.
– Ничего подобного, – возразила она. – Ты же знаешь, я исповедую христианскую веру.
На самом деле Плацидию, смиренную и суровую, больше привлекали идеи стоицизма, чем христианские добродетели, а в языческих обрядах она и вовсе не видела смысла.
– Ты вечно оправдываешь мальчишку! – сердито вскричал Констанций.
– Ты же знаешь, если ему запретить, он заупрямится и еще что-нибудь придумает, – напомнила она мужу. – Вдобавок в Сару ме язычников и без того хватает. Вот, даже Нуминций…
Констанций вспомнил об управляющем, который совсем недавно отказался выполнить господское распоряжение, и озлобился еще больше. Он всегда завидовал трудолюбию Нуминция, сведущего в хозяйственных делах, и считал, что коротышка слишком много времени проводит с Плацидией.
– При чем тут Нуминций?! – завопил он. – Если он не христианин, я его выгоню. Завтра же!
– Это неразумно, – невозмутимо заметила Плацидия.
В словах жены Констанций услышал скрытое презрение и возмущенно выкрикнул:
– Ну конечно, для тебя это неразумно! Он же твой любовник!
Помолчав, Плацидия негромко произнесла:
– Оставь меня.
Констанций, измученный гневом и усталостью, вышел, хлопнув дверью.
Плацидия закрыла глаза, представила себе Нуминция – крупная голова с залысинами, острый нос, печальные глаза, широкие короткопалые ладони, – и не смогла сдержать улыбку. Она питала самые добрые чувства к своему верному слуге, но брать его в любовники не собиралась.
В последующие два года случилось два важных события.
Первым стал набег саксов.
С наступлением весны к берегу залива Те-Солент, в двадцати милях к юго-востоку от Сарума, причалили две лодки: вместо ожидаемой орды саксы послали на разведку тридцать воинов. Двадцать человек отправились прямиком в Венту, разграбив по пути окрестные селения, и встали под крепостными стенами города. Было ясно, что боем его не взять. Германские наемники числом превосходили саксов, но горожане отдали местные крестьянские хозяйства на разграбление, заявив, что оборона города дороже.
Десять воинов-саксов тем временем двинулись на северо-запад, к Сорбиодуну.
Петр, заранее предупрежденный о приближении неприятеля, основательно подготовился к бою. Жители долины укрылись в дуне, однако не стали гасить огни в очагах и оставили ворота частокола приоткрытыми, чтобы заманить саксов в ловушку. За частоколом прятались Нуминций, Тарквиний и еще с десяток вооруженных мужчин. Петр, облаченный в доспехи центуриона, доставшиеся Нуминцию от отца, вместе с шестью германскими наемниками поджидал врага у входа в крепость на холме.
Саксы подошли к Сорбиодуну после полудня, по тропке вдоль реки. Светловолосые бородатые воины двигались неспешно, распевая песни и ведя в поводу угнанных лошадей, которых запрягли в телегу, нагруженную награбленным добром. При виде огороженного, но беззащитного поселения грабители решительно направились к воротам. Петр и наемники понимающе переглянулись и начали бесшумно спускаться по склону холма.
Едва саксы подошли к распахнутым воротам, как створки с грохотом захлопнулись. Загремел засов. От неожиданности грабители остановились и стали обсуждать, что делать дальше – поджечь частокол или сломать ворота. Тут из рощицы неподалеку выскочили наемники.
– Да хранят нас боги! – прошептал Петр на бегу.
Защитники Сорбиодуна наголову разгромили врага. Саксы, зажатые между воротами, склоном холма и рекой, совершенно растерялись и не сумели слаженно отразить нападение. Германские наемники на приземистых лошадях крушили грабителей тяжелыми боевыми топорами. Несколько саксов отбежали к броду, но там их загнали в реку и безжалостно прикончили. Петр ловко вонзил меч в горло одному из саксов, заслужив одобрительный кивок предводителя наемников. Двум грабителям удалось сбежать, остальных убили. Телега с награбленным добром осталась стоять у частокола.
Бездеятельное житье в дуне давно прискучило германцам, и они обрадовались бою. После того как трупы саксов обобрали и скинули в канаву у реки, предводитель наемников указал на телегу и заявил Петру:
– Это наше.
Юноша замотал головой – добро, награбленное в окрестных селах, надо было вернуть хозяевам.
Германец невозмутимо посмотрел на Петра и повторил:
– Это наше.
– Вам же заплатили! – возмутился юноша.
– Это наше. Не дашь – уйдем.
Петр задумался: наемников с радостью возьмут на службу жители соседних поселений, а десяток саксов – наверняка всего лишь разведчики; вскоре в Сарум нагрянет огромная армия врагов. Нет, отпускать германцев не стоило.
– Ладно, – раздраженно кивнул Петр.
– После боя – женщины, – продолжил наемник. – Каждому по одной.
Нуминций приводил к германцам сарумских рабынь, но, очевидно, наемникам этого не хватало. Уверенные манеры воина подсказывали Петру, что спорить не следует.
– Мой управляющий найдет вам женщин. Всем достанется, – буркнул юноша и сердито двинулся к воротам, навстречу Нуминцию, весьма расстроенный тем, что сбывалось недавнее предсказание отца: «Берегись, от язычников неприятностей не оберешься!»
Вечером Петр неторопливо возвращался домой и, охваченный непонятным возбуждением, вспоминал схватку. Что бы там ни говорил отец, Петр доказал, что он настоящий мужчина, доблестный римлянин. На полдороге к вилле его остановила племянница Тарквиния. Петр с удивлением посмотрел на нее. После тавроболия он и думать о ней забыл, но сейчас перед его глазами вновь возникло обнаженное бледное тело девушки.
– Ты храбро сражался, – сказала она, в упор глядя на него, и он кивнул. – Вы победили.
– Да, – усмехнулся он.
– Говорят, ты бился не хуже германцев.
– Все может быть.
Она молчала, пожирая его взглядом. У Петра не осталось никаких сомнений в ее намерениях. Он вспомнил слова германца и чуть заметно кивнул. Наемник был прав: после боя воину нужна женщина. Петр спешился и последовал за девушкой в рощицу.
Летом 429 года произошло второе важное событие – и касалось оно непосредственно Констанция.
Церковники в Риме и Галлии уже давно выражали недовольство пелагианской ересью, получившей широкое распространение в Британии. В конце III века британский монах Пелагий прибыл в Рим, где начал распространять свое учение. Поначалу Отцы Церкви его терпели; признавали его и Амвросий Медиоланский, и даже сам Блаженный Августин[8]. Пелагий утверждал, что истинный христианский праведник по доброй воле, с помощью нравственных усилий сознательно избирает служение Господу. В таком виде учение благонамеренного монаха выглядело моралистическим наставлением и никого не задевало.
К сожалению, последователи Пелагия извратили его учение, дерзко утверждая, что человек может по собственной воле, одним лишь нравственным усилием, отринуть скверну, возрастать в добродетелях и очиститься от греха, не дожидаясь благодати Господней. Из этого следовало, что ежели человек и впрямь способен на по добные деяния, то обладает полной свободой выбора и независим от Бога, то есть волен по своему усмотрению спастись или согрешить, признать Божественное или сатанинское начало.
Разумеется, ни один здравомыслящий христианин не мог с этим согласиться, ведь Отцы Церкви учили, что человек, как и все сущее, является творением Господа и относительной самостоятельностью обладает исключительно по Божией воле, Его благодатью и промыслом. Представления пелагиан о свободе воли человека приравнивали единого вездесущего, всемогущего и всезнающего Бога хри стиан к языческим божествам, то есть человек сам выбирал, какому богу поклоняться. В таком виде учение Пелагия вызвало резкое осуждение Церкви, а его последователей и приверженцев обвинили в ереси и изгнали из Рима.
Многие пелагиане нашли убежище в Британии, где и продолжали распространять свои мятежные идеи.
Церковь не могла с этим смириться, и в 429 году галльские епископы созвали собор, на котором было принято решение направить в Британию апостольских епископов Германа Автисидорского и Лупа Треказенского[9] для искоренения пелагианской ереси.
Посланники прибыли в Веруламий, где намеревались провести диспут с пелагианами, среди которых было много знатных британских землевладельцев. Узнав об этом, Констанций решил, что его присутствие там тоже необходимо, и стал собираться в дорогу.
