Готовясь к поездке, он взял себя в руки, бросил пить и вел себя сдержанно. Он решил, что прекрасно обойдется без Плацидии и без сына-язычника, поэтому в Веруламий поехал один, взяв с собой лучших лошадей и единственного слугу.
Итак, ранним утром Констанций, завернувшись в роскошный синий плащ, надеванный лишь в день свадьбы, отправился по старой римской дороге на север, к Веруламию.
– Британские христиане ничуть не хуже галльских епископов, – заявил он жене перед отъездом.
Плацидию не интересовали ученые богословские споры, но Констанций пребывал в приподнятом расположении духа, и она обрадовалась, решив, что поездка пойдет мужу на пользу.
Спустя десять дней Констанций вернулся в Сарум.
Петр на три дня уехал по делам в Дурноварий, и Плацидия оставалась на вилле одна. Как только слуги сообщили о приезде мужа, она радостно вышла на порог, но, завидев Констанция, расстроенно поникла.
Бледный и небритый, Констанций был с ног до головы забрызган грязью. Слуга вел в поводу лошадей, одна из которых хромала. Констанций, пошатываясь, вошел в дом, и Плацидия поняла, что муж пьян. Он скрылся в своей спальне и не выходил несколько часов.
Два дня прошли в тяжелом молчании. Констанций пил и ни с кем не разговаривал. Плацидия оставила его в покое и украдкой расспросила прислужника, что произошло. Слуга объяснил, что после встречи с епископами хозяин вернулся в расстроенных чувствах и запил.
На третий день все выяснилось. Констанций подошел к жене, тяжело опустился на ложе и пробормотал:
– Меня назвали еретиком.
Плацидия молча ждала продолжения.
– Я проклят! – простонал Констанций.
– Почему? – спокойно спросила Плацидия.
– Потому что пелагианство – ересь хуже язычества. Да, представь себе, по мнению галльских епископов, я хуже, чем мой сын-тавробол!
– Почему? – недоуменно повторила Плацидия.
Констанций с отвращением помотал головой:
– Они утверждают, что язычники про́кляты потому, что не ведают света истины, но еретик дважды проклят – он, озаренный светом веры, отвернулся от Господа нашего.
– Кто тебе это сказал?
– Луп, епископ Треказенский, вот кто! – Констанций вскочил с ложа. – Назвал меня еретиком и объявил, что я проклят навеки.
Он без сил повалился на ложе. Плацидия растерянно поглядела на мужа, не зная, как его утешить.
Искоренение пелагианской ереси в Британии и обращение заблудших к истинной вере стало одним из самых известных событий в истории раннебританской Церкви. На диспут явились богатые землевладельцы с многочисленными свитами. По обычаю того времени знать щеголяла роскошными яркими одеяниями, совершенно непохожими на строгие белые тоги прошлого. Констанций с гордостью присоединился к благородным горожанам. Толпа приверженцев Пелагия заполнила форум. По счастливой случайности Констанций оказался в первых рядах.
Посреди форума стояли епископы, а напротив них – известные проповедники-пелагиане, которые и начали ученый диспут. Епископы, выслушав доводы в защиту пелагианства, обратились к присутствующим. Галльские посланники, блистая дотоле неслыханным красноречием, ссылались на речи апостолов и евангелистов и подкрепляли свои рассуждения авторитетом Писания и словом Божьим. Страстная проповедь обличала заблуждения пелагианства, и вскоре слушатели согласно закивали, с восторгом признавая справедливые замечания епископов. Несколько раз Герман Автисидорский умолкал, давая своим противникам слово, но пелагианским проповедникам нечего было возразить.
Однако же благородные землевладельцы, отказываясь признать свое поражение, недовольно перешептывались: да, галльские епископы мудры и красноречивы, но Пелагий – уроженец Британии и достоин уважения. Британские аристократы не желали признавать доктрину христианского смирения, на которой настаивали чужестранцы.
– Да будет воля Твоя, о Господи! – воскликнул Луп Треказенский. – Единственно Твою волю мы исполняем и Твоим повелениям смиренно подчиняемся!
Гордым британцам, кичившимся своей независимостью, претило смиренное подчинение. Знатные господа недовольно переглянулись, и тут-то Констанций допустил роковую ошибку.
Он с великим трудом следил за ходом замысловатых богословских рассуждений, но решил, что его позиция непоколебима. Он свято верил в свободу выбора и самоопределение, хотя сам был не способен применить эти качества в повседневной жизни. Ощутив внезапный прилив смелости, Констанций выступил вперед и обратился к Лупу.
Разговоры в толпе стихли.
Запинаясь, неуверенно подбирая слова, Констанций завел невнятную речь о христианских воинах, доблестных защитниках христианской веры, которые без посторонней помощи боролись с язычеством во славу Господа. Говорил он бестолково и сбивчиво, но пылко и страстно. Сам себе он представлялся именно таким доблестным христианским воином, выступившим против гнусных языческих обрядов, против презренного сына-тавробола и проклятых германских наемников.
Толпа отозвалась одобрительным ропотом, поддерживая неизвестного храбреца, осмелившегося дать отпор мудрым галльским епископам. Констанций Портий, декурион Сорбиодуна, удовлетворенно улыбнулся, преисполнившись неведанным дотоле чувством собственного достоинства.
Луп Треказенский гневно посмотрел на Констанция: именно таких тщеславных провинциалов, подрывающих устои истинной веры своими нечестивыми еретическими воззрениями, и следовало безжалостно искоренить.
– Превосходно! – не скрывая презрения, провозгласил епископ. – Воззрите, се – человек, погрязший в гордыне и отвергающий Божий промысел!
Засим последовало весьма красноречивое опровержение путаных доводов и невнятных рассуждений Констанция. Правитель Сарума сгорал от стыда и унижения. В конце краткой речи епископ объявил самонадеянные утверждения Констанция ересью, а его самого назвал еретиком хуже язычника.
«Неужели я всю жизнь заблуждался?! – в отчаянии думал Констанций. – Неужели меня никто не поддержит? Нет, Плацидия моих убеждений не разделяет, сын мой – язычник, а в глазах знатных христиан я навсегда посрамлен и покрыт вечным позором!»
Слушателям диспута пришлось признать истинность утверждений галльских епископов.
Констанций окончательно пал духом и, вернувшись на постоялый двор, напился до беспамятства. Наутро он спросил лошадей и отправился домой.
– Если я хуже язычника, то моя жизнь прошла впустую, – с горечью признался он жене.
– У тебя есть семья и поместье, – напомнила ему Плацидия.
Однако Констанций ее не слушал.
В начале 432 года в Сарум пришло известие, что летом ожидают вторжения армии саксов.
В прошедшие два года Петр не сидел сложа руки. В Сорбиодуне, как и во многих поселениях на юге Британии, усиленно готовились к обороне. Окрестные города принимали на службу наемников.
Однажды в Сарум с запада прискакал небольшой отряд молодых людей, ровесников Петра.
– Мы собираем подкрепление на случай вторжения саксов, – объяснили они Петру. – Повсюду в округе владельцы имений вооружают своих людей и обещают прийти на помощь друг другу при первом же появлении врагов. Не желаешь к нам присоединиться?
Петр согласился.
– Если на вас нападут, мы сразу же придем на помощь, – заверили юноши и ускакали в соседнее поместье.
Жители Британии воспрянули духом. Поговаривали даже, что на остров вернутся имперские легионы, но слухи так и остались слухами.
Предубеждения Констанция против германских наемников оказались напрасны: германцы прижились в Сорбиодуне. Петр нанял еще четырех воинов, выделил им участки земли на склонах холма и позволил привести в крепость женщин. Запас золотых солидов неуклонно уменьшался, поэтому наемникам платили натурой. Они не возражали, однако потребовали, чтобы им разрешили забирать у саксов награбленное.
Жители Сорбиодуна переселились из долины в дун, который теперь, как в древности, стал укрепленным поселением. Крестьяне настороженно, но мирно существовали бок о бок с германцами.
Петр сдержал обещание, данное молодым людям с запада, и, поручив Нуминцию собрать отряд из местных мужчин, отправился с управляющим в Венту за оружием. Привезенные мечи и доспехи хранили на вилле. Нуминций заставил всех мужчин в Саруме обзавестись луками и двумя сотнями стрел и, припомнив наставления своего отца-центуриона, каждое утро проводил военные учения. Два десятка крестьянских парней, разумеется, не шли ни в какое сравнение с закаленными в боях германскими воинами, но помогли бы защитить крепость.
– Мы готовы к любому вторжению, – заверил Петр мать и поклялся во что бы то ни стало отстоять славное имя Британии.
Плацидия, скрывая беспокойство, наблюдала за приготовлениями к вторжению саксов.
Констанций ничуть не изменился и по-прежнему не принимал участия ни в ведении хозяйства, ни в подготовке к обороне имения. Всем занимался верный Нуминций. Петр с восторгом выслушивал предложения управляющего, но на деле мало чем помогал. Юноша выезжал лошадей, присматривал за укреплением дуна и изредка осведомлялся о состоянии поместья. Плацидия с сожалением признала, что порывистым нравом сын пошел в отца и вряд ли остепенится, если не подыскать ему подходящую жену.
