– Да, надо будет. Это хороший повод как-то с ней снестись.
Что следовало чувствовать Гиоргису, когда он услышал о скором появлении на свет первого внука? Он видел же, как иные из его друзей приходили в полный восторг, становясь дедушками. Всего год назад его лучший друг Павлос Ангелопулос отпраздновал рождение малыша Фотини импровизированной выпивкой и танцами. Казалось, все население Плаки явилось тогда в бар, чтобы праздновать вместе с ним. Гиоргис не представлял себя в такой же роли, когда появится на свет дитя Анны, но, по крайней мере, это было поводом написать ей. Гиоргис мог бы даже попросить Марию помочь ему сочинить это письмо, но спешить пока незачем.
Два дня спустя наступил день визита доктора Киритсиса. Когда он отправлялся на Спиналонгу, ему приходилось вставать в пять часов утра. После долгой поездки из Ираклиона последние несколько миль были полны предвкушения горячего крепкого кофе на губах. Он уже издали видел ожидавшую его Марию и в этот день мысленно повторял слова, которые собирался сказать ей. Он как бы видел себя со стороны – говорившего со страстью, с виду спокойно, но внутренне пылая. Но когда Киритсис вышел из лодки и очутился лицом к лицу с прекрасной женщиной, которую любил, он понял, что ему не следует так спешить. Хотя Мария смотрела на него глазами близкого друга, она говорила с Киритсисом голосом пациентки, а он, будучи ее врачом, понял, что его мечты о признании в любви мечтами и остаются. Мечтами. Не стоило и говорить о том, чтобы пересечь барьер, созданный его положением.
Они, как обычно, прошли через туннель, но на этот раз, к облегчению Киритсиса, на другом его конце их не встречала восторженная толпа. На столе в доме Марии, как всегда, стояли чашки, и девушка заранее сварила кофе, сберегая время.
– Люди все продолжают говорить о том, как вы нас спасли, – начала она, снимая с плиты турку с кофе.
– Очень мило с их стороны так меня ценить, но я уверен, скоро они обо всем забудут. Надеюсь также, что те хулиганы больше ничего подобного затевать не станут.
– Ох, думаю, не станут. Фотини мне рассказала, что все разгорелось из-за слуха о каком-то местном мальчике, которого отвезли в Ираклион на обследование по поводу проказы. Ну, тот мальчик и его отец вернулись в прошлые выходные. Они просто заехали на обратном пути к бабушке мальчика в Ханью и там решили задержаться на несколько дней. Мальчик совершенно здоров.
Киритсис, внимательно слушавший Марию, решил держать свои чувства при себе. Все другое было бы неправильным, нарушением этических границ.
– Мы получили кое-какие обнадеживающие результаты, я о новом лекарстве, – заговорил он, меняя тему. – Некоторые пациенты пошли на поправку.
– Знаю, – кивнула Мария. – Один из них – Димитрий Лемониас, я с ним вчера разговаривала. Он говорит, что уже чувствует перемены.
– Ну, в основном они могут быть психологическими, – возразил Киритсис. – То, что их лечат новым препаратом, само по себе поднимает дух пациентов. Доктор Лапакис сейчас составляет список людей, из которых мы выберем новую группу. В будущем, мы надеемся, все на Спиналонге смогут получать новое лекарство.
Киритсису хотелось сказать, что он надеется: Мария тоже окажется в этом списке. Значит, он не зря потратил долгие годы на исследования и испытания, если Мария будет спасена. Ему хотелось сказать, что он любит ее. Но ничего такого он не сказал.
И как бы ни хотелось доктору подольше задержаться в прелестном домике Марии, ему нужно было уходить. Киритсису трудно было представить следующие семь дней, когда он не увидит ее, но он не мог позволить себе расслабиться и понапрасну терять время, потому что его ждали в госпитале. Среды теперь были как луч солнца в темноте напряженной, перегруженной работой недели. Доктор Лапакис и доктор Манакис трудились на пределе своих сил, что заставляло Киритсиса быть еще более пунктуальным.
Дополнительные нагрузки, созданные испытаниями нового препарата, доводили докторов до предела их возможностей. Им ведь приходилось теперь заниматься не только прежними больными, у них появились еще и те, кто страдал от побочных эффектов препарата. Теперь доктор Лапакис очень часто задерживался на острове до десяти вечера, а обратно иногда возвращался в семь утра. Вскоре Киритсис тоже решил почаще ездить на Спиналонгу, дважды, а то и трижды в неделю.
Через пару недель доктор Лапакис окончательно составил список второй группы кандидатов на лечение новым препаратов. Мария была среди них. В среду в середине марта, когда на склонах северной части Спиналонги уже начали появляться дикие цветы, а плотные бутоны на миндальных деревьях лопнули, Киритсис отправился домой к Марии. Было шесть часов вечера, и Мария удивилась, услышав стук в дверь в такое время. Ее удивление еще больше возросло, когда она увидела стоявшего на пороге Киритсиса. В такое время, насколько она знала, он обычно спешил на берег, чтобы сесть в лодку ее отца и начать долгую обратную дорогу в Ираклион.
– Доктор Киритсис… Входите. Что вам предложить?
Вечерний свет горел янтарем на тонких маркизетовых занавесках. Как будто деревня снаружи была охвачена огнем, и Киритсис чувствовал себя так же – пылающим. К удивлению Марии, он взял ее за руки.
– На следующей неделе вы начнете принимать новый препарат, – проговорил он, глядя ей прямо в глаза, и добавил с полной уверенностью: – И однажды покинете этот остров.
Киритсис собирался сказать еще много слов, но, когда настал этот момент, доктор выразил свою любовь в безмолвном жесте.
Холодные пальцы доктора, мягко сжавшие ее руки, говорили Марии так много и так выразительно, как не могли бы сказать никакие слова. Живое ощущение прикосновения плоти к плоти переполнило, захватило ее.
Во все те часы разговоров, что они с Киритсисом провели вместе, говоря об отвлеченных предметах, Мария постоянно ощущала: даже в те моменты, когда беседа затихала и воцарялось молчание, ей было спокойно и хорошо. Это немного напоминало те ощущения, которые она испытывала, найдя потерянный ключ или кошелек. После долгих отчаянных поисков наступал момент тишины и удовлетворения. Именно так было рядом с доктором Киритсисом.
Мария невольно постоянно сравнивала доктора с Маноли, чья веселость и кокетливость были такими несдержанными, все это било из него, как фонтан воды из прохудившейся трубы. При их первой встрече в доме Вандулакисов Маноли схватил Марию за руки и поцеловал их, как будто уже был страстно влюблен. Мария теперь с полной уверенностью могла сказать, что Маноли вовсе не был страстно влюблен именно в нее, он был влюблен в идею страстной любви. И вот теперь перед ней был Киритсис, по которому сразу видно, что он не осознает собственных чувств. Он всегда слишком погружен в свою работу, чтобы заметить какие-то признаки или симптомы.
Мария посмотрела на доктора. Теперь не только их руки, но и взгляды встретились. Взгляд Киритсиса был переполнен добротой и состраданием. Ни один из них не знал, как долго это продолжалось, но достаточно долго для того, чтобы закончилась одна эпоха их жизни и началась другая.
– Увидимся на следующей неделе, – наконец произнес Киритсис. – Надеюсь, к тому времени доктор Лапакис назначит вам дату первого приема лекарства. До свидания, Мария.
Когда Киритсис вышел, Мария провожала взглядом его стройную фигуру, пока доктор не исчез за углом. Ей казалось, что она знает его целую вечность. Да и на самом деле прошла немалая часть ее жизни с тех пор, как она впервые увидела Киритсиса, когда тот приезжал на Спиналонгу незадолго до германской оккупации. И хотя тогда он не произвел на Марию особого впечатления, она обнаружила, что ей трудно вспомнить что-либо другое, кроме любви к нему. Теперь же Киритсис занимал огромное место в ее душе.
И хотя между Марией и доктором не было сказано ничего конкретного, не прозвучали никакие признания, все равно девушке было что рассказать Фотини. Когда Фотини приехала в следующий понедельник, ей сразу стало ясно, что с подругой что-то произошло. Давняя дружба позволяет заметить даже едва заметные перемены настроения. Самые легкие признаки горя или нездоровья сразу выдают и состояние волос, которые становятся тусклыми, и изменившая оттенок кожа, и глаза, утратившие привычный блеск. Женщины сразу замечают такое друг в друге, точно так же, как замечают сверкание глаз и неудержимую улыбку. В этот день Мария сияла.
– У тебя такой вид, словно ты уже выздоровела, – пошутила Фотини, ставя на стол свою сумку. – Ну же, рассказывай! Что случилось?
– Доктор Киритсис… – начала Мария.
– Как будто я сама бы не догадалась, – поддразнила ее Фотини. – Дальше!
– Не знаю, как и рассказать, правда. Он даже не сказал ничего.
