Белан положил чемодан на кровать, нажал большими пальцами на два замка, откинул пыльную крышку и с улыбкой взглянул на “Сады и огороды прошлого”. Восемьдесят пять штук, есть на чем продержаться еще лет двадцать, подумал он. Взял первый попавшийся экземпляр и начал прилежно тереть правый угол задней стороны обложки пропитанным маслом бумажным полотенцем.
Джузеппе жил на первом этаже новенького здания в десяти минутах ходьбы. Белану даже не пришлось звонить в дверь. Джузеппе крикнул ему “заходи”: он сидел на кухне и, прилипнув носом к окну, поджидал его. В квартире пахло чистотой. Белан разулся в прихожей и, следуя незыблемому ритуалу, сунул ноги в старые тапочки Джузеппе; казалось, двое сироток каждый раз радуются, что вновь обрели ноги. Книжные полки занимали целую стену в гостиной. Семьсот пятьдесят восемь экземпляров “Садов и огородов прошлого” Жан-Эда Фрейсине аккуратно выстроились на полках красного дерева, переплет к переплету, выставив напоказ свои зелено-коричневые корешки. Детишки Джузеппе. Надо было видеть, как он поглаживает их кончиками пальцев, когда проезжает мимо, с каким старанием регулярно стирает с них пыль. Они были плотью от его плоти. Он отдал им свою кровь, и не только. И не важно, что это ничтожная книжонка Кого-то-кого-звать-никак, а не роман лауреата Гонкуровской премии. Детей не выбирают. Мучительная пустота верхних, еще не заполненных полок ежедневно напоминала ему о той части себя, что еще не вернулась в отчий дом. Джузеппе, сам не свой, нетерпеливо вцепился ему в руку:
– Ну?
Белану не хотелось его дольше мучить, и он вложил ему в руки принесенный экземпляр. Старик повертел книгу и так и сяк, поднес ее поближе к свету, посмотрел ISBN, даты и типографские номера, пролистал, проверил пальцами плотность бумаги, понюхал, погладил ладонью страницы. И только тогда, сияя, прижал к груди. Каждый раз Белана завораживало волнующее зрелище – как на этом измученном лице распускается широкая лучезарная улыбка. Теперь Джузеппе весь вечер будет держать своего Фрейсине в тепле под пледом, положив его на остатки ног, и разлучится с ним, лишь когда придет пора ложиться спать. Случалось, он брал первую попавшуюся книгу и весь день возил с собой. Белан растянулся на диване, а Джузеппе отправился хлопотать на кухню: не отстанет, пока не заставит его выпить шампанского. Напрасно Белан всякий раз твердил, что не стоит трудиться, что можно обойтись без шампанского, что чокаться с самим собой можно любым виноградным соком, да хоть бы и пивом, – старик попросту приносил ему бокал и откупоренную по такому случаю бутылочку с тысячью пузырьков. В прежней своей жизни Джузеппе накачивался всяким пойлом, безымянной сивухой, а теперь открывал только бесценные бутылки, лучшие марочные вина и любой ценой старался влить их в Белана. Все с той же улыбкой на лице он подкатился к журнальному столику и поставил на него бокал, а с ним и приложение – бутылочку “Мумм Кордон Руж”. Первый глоток шампанского приятным холодом обжег горло Белана и плавно улегся в недра его желудка.
– Ты что ел на ланч?
Вопрос поставил Белана в тупик. Он ничего не ел на ланч. И Джузеппе, зная его достаточно давно, прекрасно понимал, что у него с утра во рту не было ничего, кроме горстки кукурузных хлопьев и чашки горячего чая. Пронзительные глазки старика прочли все это в его молчании.
– Я тебе приготовил комплексный обед.
Повелительный тон, которым он произнес эту фразу, не оставлял места для отказа. Когда Джузеппе готовил комплексный обед, в вашей тарелке оказывалась вся Италия. За пюре из анчоусов, поданным с охапкой витых хлебцев и стаканом просекко, последовала полная тарелка scattoni с ветчиной в сопровождении Lacrima Christi rosso. Джузеппе часто повторял, что нет ничего прекраснее для христианина, чем напиться слезами Христа. Белан с изумлением осознал, что у него временно отшибло вкус вареного картона, въевшийся во вкусовые сосочки. Десерт – тарелка хрустящих миндальных амаретти, сдобренных бокалом в меру ледяного домашнего лимонада, – был выше всяких похвал, чистое счастье. Они поболтали о том о сем, о мировых проблемах. Тварь очень сблизила их, сблизила так тесно, как бывает только в окопах, когда солдаты делят одну воронку от снаряда. Белан ушел от Джузеппе почти в час ночи. Десять минут ходьбы по ледяному ночному холоду, опустившемуся на город, не успели его протрезвить. Едва разувшись и пожелав спокойной ночи Руже де Лилю, он прямо в одежде повалился на кровать, пьяный от вина и усталости.
Мобильный телефон содрогался всем корпусом на ночном столике: будильник был поставлен на 5.30. Руже де Лиль взирал на него выпученным глазом из-под колышущейся поверхности воды. Понедельник. Он не заметил, как прошло воскресенье. Слишком поздно встал, слишком рано лег. Пустой день. Без желаний, без голода, без жажды, даже без воспоминаний. Они с Руже с утра до вечера ходили кругами, рыбка по аквариуму, он по квартире, в ожидании ненавистного понедельника. Он насыпал щепотку корма в аквариум и через силу проглотил горсть хлопьев из миски. Между двумя глотками чая почистил зубы, натянул одежду, подхватил кожаный портфель и скатился по лестнице со своего четвертого этажа. Уличный холод разбудил его окончательно.
* * *Спускаясь по проспекту к вокзалу, Белан считал фонари. Лучший способ не думать ни о чем другом. Он считал все, что видел вокруг. В один день канализационные люки, в другой – припаркованные автомобили, или мусорные баки, или двери домов. У проспекта не было от него тайн. Случалось, он считал собственные шаги. Замуровавшись в этом бесполезном подсчете, он мог отключиться от других цифр, от всех этих тонн, которые выкрикивал с высоты своей тюремной вышки папаша Ковальски в дни больших поступлений. У дома № 154, как всегда в этот час, старичок-в-тапочках-и-пижамепод-плащом выбивался из сил, уговаривая пописать анемичную облезлую собачку. Каждое утро дедушка, не сводя глаз с любимого друга Балтуса, убеждал его опорожнить мочевой пузырь на некое подобие платана, пытавшегося выживать посреди тротуара. Белан неизменно здоровался со старичком-в-тапочках-и-пижаме-под-плащом и дружески поглаживал Балтуса, поощряя его в уринозных странствиях. До вокзала оставалось еще восемнадцать фонарей.
* * *Стоя в полудреме на белой черте, Белан вдруг почувствовал, что его тянут за рукав. Он обернулся. Они неслышно подошли к нему сзади. Две маленькие старушки, буквально пожиравшие его глазами. Перманент на их головах отсвечивал тем же оттенком, что и “Баттерфляй-750” Джузеппе. Эти шевелюры с фиалковыми сполохами были ему знакомы. Кажется, он не раз видел обеих дам в поезде. Та, что стояла чуть позади, подталкивала другую вперед: – Ну давай, Моника, скажи ему.
Моника никак не решалась. Потирала руки, не зная, куда их девать, откашливалась, отвечала “Ну да”, “Ладно-ладно”, “Прекрати, Жозетта, а то я уйду”. Белану уже почти хотелось подбодрить эту Монику, сказать, что все в порядке, все получится, первые слова самые трудные, а потом все пойдет само собой, не надо бояться. Но он никак не мог взять в толк, чего от него хотят эти славные тетушки; ясно только, что поговорить. Наконец Моника, уцепившись за свою сумочку, как за спасательный круг, бросилась в омут головой:
– Вот, мы собирались сказать… нам очень нравится то, что вы делаете.
– А что я делаю? – недоверчиво переспросил Белан.
– Ну, когда вы читаете в поезде по утрам, и вообще… Мы считаем, это очень хорошо, и нам от этого ужасно хорошо.
– Спасибо, вы очень любезны, но знаете, тут же ничего особенного нет, всего пара страничек, просто так.
– Ну да, именно, и мы с Жозеттой хотели вас кое о чем попросить, если вас не очень затруднит. О, конечно, если вы не сможете, мы поймем, но если бы вы согласились, мы были бы так рады! Нам бы это доставило такое удовольствие, и потом, у вас это не займет много времени, все будет, когда вы захотите, только когда вы сможете. Нам бы совсем не хотелось вас обременять…
Белан уже жалел о тех минутах, когда Моника ограничивалась потиранием рук.
– Простите, но что вы, собственно, имеете в виду, что именно вам доставит удовольствие?
– Ну, в общем, по правде говоря, мы бы хотели, чтобы вы иногда приезжали к нам почитать.
Конец фразы она произнесла почти неслышно, растворив его в глубоком вздохе. Белан невольно расплылся в улыбке, глядя на двух своих восьмидесятилетних фанаток, жаждущих заполучить его только для себя. Необычная просьба растрогала его, он забормотал было что-то в ответ:
– То есть…
– Да, кстати, – перебила его Моника, – чтобы вы знали, по четвергам не получится, у нас карты, но в любой другой день без проблем. Кроме воскресенья, конечно, по воскресеньям родственники.
– Погодите, но я всего лишь читаю кусочки текстов, отдельные страницы, никак между собой не связанные. Я не читаю книг.
