Не было никакого смысла бранить Анну. Как и прежде. Она всегда умудрялась все вывернуть наизнанку и заставляла того, кто ее обвинял, самого почувствовать себя виноватым. Гиоргис и не ожидал от дочери ничего, кроме такой изворотливости.
– Я могу познакомиться со своей внучкой?
Маноли ненадолго задержался у входа в церковь, позволяя группе приятелей повосхищаться его крестной дочкой. Она все еще была привязана к нему белой лентой, и Маноли как будто и не собирался ее никому отдавать. То, как Маноли прижимал к себе кроху, выглядело очень мило, но вполне прилично. Наконец он подошел к человеку, который едва не стал его тестем. Они поздоровались, и Гиоргис внимательно всмотрелся в личико своей крошечной внучки, закутанной во множество слоев кружев, девочка уже снова заснула.
– Она прекрасна, правда? – с улыбкой сказал Маноли.
– Ну, насколько я могу видеть, да, – согласился Гиоргис.
– Копия своей матери! – продолжил Маноли, со смехом во взгляде посмотрев на Анну.
За все эти месяцы он и думать перестал о Марии, но тут почувствовал, что должен поинтересоваться ее делами.
– Как поживает Мария? – спросил Маноли.
Голос его прозвучал весьма заботливо и сочувственно, так что мог одурачить постороннего слушателя, заставив думать, что он по-прежнему беспокоится о судьбе девушки.
Этот вопрос следовало бы задать Анне, но она просто стояла молча и ждала ответа, вдруг задумавшись о том, не сохранились ли у Маноли чувства к ее сестре. А Гиоргис был более чем рад поговорить о младшей дочери.
– Мария в полном порядке, симптомы болезни ничуть не усилились с тех пор, как она там живет, – ответил он. – Бóльшую часть времени она занята тем, что помогает другим больным, тем, кто не может сам себя обслуживать. Если им нужна помощь – ну, приготовить обед, сделать покупки, – Мария все это и делает, и по-прежнему постоянно лечит людей травами.
О чем Гиоргис не упомянул, так это о том, что большинство обитателей Спиналонги теперь получают некое новое лекарство. Не было никакого смысла рассуждать на эту тему, ведь он не знал по-настоящему, что это может значить на самом деле. Гиоргис понял, конечно, что новые инъекции могут ослабить, смягчить симптомы проказы, но больше ему ничего не было известно. И уж точно он не верил в то, что проказу можно полностью вылечить. Гиоргису казалось чистой фантазией то, что древнейшая в мире болезнь может быть уничтожена, и не позволял себе ударяться в подобные мечты.
Когда Гиоргис умолк, к ним подошел Андреас.
– Калиспера, Гиоргис. Как поживаешь? – довольно прохладно спросил он.
Они обменялись необходимыми вежливыми фразами, и пора уже было уходить с церемонии. Неподалеку ожидали Александрос и Элефтерия Вандулакис. Элефтерию смущала пропасть, возникшая между ними и Гиоргисом Петракисом, и втайне она очень жалела этого старика. Но у нее не хватало храбрости высказаться. Это означало бы вызов ее мужу, ведь Александрос по-прежнему ощущал себя словно заклейменным тем, что оказался в такой тесной связи с колонией прокаженных.
Их семья вышла из церкви последней. Бородатый священник, величественный в алых с золотом одеждах и высокой черной шапке, стоял под лучами солнца и весело разговаривал с группой мужчин. Вокруг болтали женщины в ярких цветастых платьях, носились игравшие в догонялки дети, налетая на взрослых и визжа. Вечером должен был состояться большой праздник, и волнующее предвкушение уже висело в воздухе, подобно электрическим разрядам.
Когда Гиоргис вышел из мраморной прохлады церкви Святого Григория в палящий дневной зной, у него даже закружилась голова. Он моргнул, ослепленный светом, и капли пота стекли по его щекам, словно прохладные слезы. Воротник шерстяной куртки неприятно покалывал шею. Гиоргис не знал, нужно ли ему оставаться в этой толпе и веселиться весь вечер? Или лучше вернуться в деревню, где его успокоят знакомые узкие улочки и слегка обшарпанная входная дверь собственного дома? Но когда Гиоргис уже попытался ускользнуть незамеченным, рядом с ним возникла Анна.
– Отец, ты должен пойти с нами, выпить за внучку. Я настаиваю! – заявила она. – Если не пойдешь, это принесет неудачу ребенку.
Гиоргис точно так же твердо верил во всесилие судьбы и важность охраны от духов зла и их вредоносной силы, как верил в Бога и всех его святых, и, конечно же, он не желал навлечь какие-то беды на невинное дитя, отказавшись от приглашения дочери.
Праздник уже был в разгаре, когда Гиоргис припарковал свой грузовик под лимонным деревом на обочине длинной подъездной дороги, что вела к дому Вандулакисов. На террасе перед домом играл оркестр. Звуки лютни, лиры, мандолины и критской волынки сплетались друг с другом, и хотя танцы еще не начались, в воздухе витало их ожидание. На длинных столах стояли ряды стаканов, и люди сами наливали себе вина из бочек и накладывали на тарелки мезе, маленькие кубики сыра фета, пухлые оливки и только что приготовленные долмады. Гиоргис постоял некоторое время на месте, прежде чем тоже взял себе кое-какой еды. Он знал здесь одного-двух человек и завел с ними вежливую беседу.
Когда начались танцы, все желающие присоединились к ним, а остальные стояли в сторонке, наблюдая. Гиоргис, держа в руке стакан, смотрел на танцующего Маноли. Стройная фигура и энергичные движения, вместе с его широкой улыбкой и тем, как он приободрял других восклицаниями, делали Маноли центром внимания. Во время первого танца он все кружил и кружил свою партнершу, пока у зрителей не зарябило в глазах.
Ритмичный бой барабана и нежные звуки лиры зачаровывали, но что действительно захватывало, так это зрелище человека, полностью отдававшегося звукам музыки. Люди видели перед собой мужчину с редкой способностью жить мгновением, мужчину, которому было абсолютно безразлично, что о нем подумают.
Гиоргис вдруг заметил, что рядом с ним стоит дочь. Он ощутил тепло тела Анны еще до того, как увидел ее, но, пока музыка не умолкла, говорить было бессмысленно. Шум все заглушал. Анна сжала руки, снова разжала их, и Гиоргис почувствовал ее волнение. Ей отчаянно хотелось присоединиться к танцующим, и когда музыка наконец умолкла и в круг вышли новые люди, Анна быстро скользнула к ним. К Маноли.
Зазвучала новая мелодия. Она была более сдержанной, более ровной, танцоры, высоко вскинув голову, раскачивались взад-вперед, вправо и влево. Гиоргис несколько мгновений наблюдал за ними. Когда он наконец разглядел Анну сквозь лес взлетающих вверх рук и изгибающихся тел, он заметил, что она явно расслабилась. Анна улыбалась и обменивалась замечаниями с партнером.
Пока его дочь увлеклась танцем, Гиоргис воспользовался моментом, чтобы уйти. Его грузовик уже миновал подъездную дорогу и повернул на шоссе, а Гиоргис все еще слышал звуки музыки. Добравшись до Плаки, он остановился около бара. Здесь он мог найти спокойное общество старых друзей и тихий уголок, где можно посидеть и подумать о прошедшем дне.
И на следующий день вовсе не Гиоргис, а Фотини, которой все описал ее брат Антонис, в подробностях рассказывала Марии о крещении.
– Он не желал даже на минутку отдавать девочку! – сердито говорила Фотини, обозленная наглостью Маноли.
– Ты думаешь, Андреаса это задело? – спросила Мария.
– Да с чего бы? – удивилась Фотини. – Он же ничего не подозревает! Да и в любом случае это лишь дало ему свободу, он занимался соседями и другими гостями. Знаешь ведь, как он сосредоточен на делах имения, ему бы только и говорить что об урожае на полях да о том, сколько тонн оливок было собрано.
– Но тебе кажется, что Анна даже не хотела взять девочку на руки?
– Я, честно говоря, не думаю, что она испытывает материнские чувства. Когда родился Маттеос, я вообще не спускала его с рук. Но у всех все по-разному бывает, а Анну ребенок не слишком интересует.
– Зато, полагаю, у Маноли теперь есть прекрасный повод завладеть малышкой. От крестного отца именно этого и ожидают, – сказала Мария. – И если София действительно его дочь, ни у кого не вызовет подозрений, если он станет постоянно заботиться о ней.
Женщины некоторое время молчали. Они понемножку пили кофе, наконец Мария снова заговорила:
– Значит, ты уверена, что София – дочь Маноли?
– Да я понятия не имею, – ответила Фотини. – Но он явно испытывает к ней очень сильные чувства.
Андреас был в восторге от рождения Софии, но в последующие месяцы стал беспокоиться из-за жены. Анна выглядела больной и усталой, хотя и приободрялась, когда в гости приходил Маноли. Во время крещения Андреас не заметил той энергии, что вспыхивала между его женой и двоюродным братом, но шли месяцы, и Андреас начал задаваться вопросом: почему Маноли так много времени проводит в их доме? Одно дело – его положение члена семьи, а теперь еще и крестного отца Софии, и совсем другое – слишком частое появление в доме.
