Майра и его семья
Наверное, каждый, кто учился в университете на востоке страны в последнее десятилетие, встречал Майру не меньше полудюжины раз, потому что Майрам жизненно необходимы университеты, как котятам – теплое молочко. В юности – лет в семнадцать или около того – все зовут Майру «чудесное дитя»; в девятнадцать лет она достигает своего расцвета, и должное ей отдают весьма тонким комплиментом, – едва лишь в беседе звучит ее имя, как всем уже сразу понятно, о ком идет речь; затем она превращается в «ту, с-бала-на-бал» или в «ту-Майру-что-от-моря-и-до-моря».
Вы можете увидеть ее практически в любой зимний день, если зайдете в вестибюль отеля «Билтмор». Обычно она там в компании второкурсников, только что прибывших из Принстона или Нью-Хейвена и пытающихся договориться, куда именно им лучше отправиться, чтобы скрасить танцами веселые часы: в клуб «Де-Винч» или же в «Красную гостиную» отеля «Плаза»? Потом один из второкурсников приглашает ее в театр, а затем зовет на февральский бал в университете – и тут же ныряет в такси, чтобы не опоздать на последний поезд.
И в номере на одном из верхних этажей ее непременно поджидает сонная матушка.
Когда Майре стукнет двадцать четыре, она вспомнит всех тех милых парней, за которых когда-то могла бы выйти замуж, вздохнет и отправится искать лучшее из того, что еще осталось. Но, прошу вас, без комментариев! Она же подарила вам свою юность, именно она под нежными взглядами множества глаз очаровательной кометой пронеслась по множеству балов, и ведь это она стала причиной неведомых дотоле романтических порывов в сотнях сердец юных варваров, – да разве хоть кто-нибудь осмелится сказать, что все это ничего не значит?
Мне следует немного рассказать о прошлом той Майры, о которой пойдет речь в этом рассказе. Я постараюсь изложить все как можно короче.
В шестнадцать лет она жила в особняке в Кливленде и училась в школе «Дерби» в штате Коннектикут. Именно тогда, в школьные годы, она начала посещать школьные танцы и университетские балы. Войну она решила переждать в женском колледже Смита, но в первый же год учебы, в январе, сильно влюбилась в одного юного офицера сухопутных войск, провалилась на экзаменах за первый семестр и с позором вернулась в Кливленд. Туда же неделю спустя прибыл и юный офицер.
Примерно в то самое время, когда она уже была почти уверена, что разлюбила его, ему пришел приказ отправляться на фронт, и в порыве вновь нахлынувшего чувства она вместе с матерью прибыла в порт отправки, чтобы там с ним попрощаться. Первые два месяца она писала ему ежедневно, следующие два месяца – раз в неделю, затем написала ему еще одно письмо. Это последнее письмо он так и не получил, потому что в один дождливый июльский день его череп насквозь пробила пуля из вражеского пулемета. Возможно, оно было и к лучшему, потому что в том письме она написала, что все, что между ними было, было ошибкой, и что-то ей подсказывает, что они никогда не будут счастливы вместе, и так далее.
Это самое «что-то» носило сапоги, в петлицах у него были серебряные крылышки, а сам он был темноволос и статен. Майра была абсолютно уверена, что на этот раз перед ней ее суженый, но, поскольку в середине августа в Келли-Филд пропеллер рассек его пополам, ей так и не удалось убедиться в этом наверняка.
И она вновь прибыла на восток страны: чуть похудела, стала немного бледнее (это ей шло), под глазами появились небольшие тени. Весь последний военный год она оставляла окурки от своих сигарет по всему Нью-Йорку в небольших фарфоровых пепельницах, украшенных названиями «Полночные шалости», «Коконат Гроув» и «Пале-Рояль». Ей был двадцать один год, и все кливлендские знакомые говорили, что матери следует вернуть ее домой, потому что Нью-Йорк ее портит.
На этом, пожалуй, и остановимся. Давно уже пора начинать наш рассказ.
* * *
Сентябрьским днем она отказалась от приглашения в театр ради чашки чая в компании юной миссис Артур Элкинс, с которой когда-то делила комнату в школьном общежитии.
– Хотелось бы мне, – сказала Майра, когда они уселись за изящный столик, – быть сеньоритой, или мадмуазель, или кем-то в этом роде. Подумать только! После выхода в свет только и остается, что выйти замуж, да и на покой!
Лейла Элкинс уже сталкивалась с подобным томлением духа.
– Да, действительно, – холодно ответила она. – Так и сделай!
– Лейла, мне кажется, что я уже не способна увлечься, – сказала Майра, подавшись вперед. – Я так много флиртовала, что теперь, целуясь с мужчиной, сразу же думаю: скоро ли он мне надоест? Никаких таких сильных чувств, как раньше!
– А сколько тебе лет, Майра?
– Прошлой весной исполнился двадцать один.
– Что ж, – самодовольно сказала Лейла, – прими от меня совет: не выходи замуж, пока тебе окончательно не наскучит флирт! Ты же понимаешь, как много ты теряешь?
– Пока не наскучит?! Да я уже по горло сыта своим бессмысленным существованием! Как это ни смешно, Лейла, но я чувствую себя какой-то древней развалиной! Прошлой весной в Нью-Хейвене со мной танцевали мужчины, которые выглядели как мальчишки; и в гардеробной я случайно услышала, одна девушка сказала: «Это же Майра Харпер! Она сюда уже восемь лет катается». Конечно, года на три она обсчиталась, но все же это вызвало у меня легкую календарную грусть.
– Мы с тобой впервые поехали на бал, когда нам было по шестнадцать, – пять лет назад.
– Боже мой! – вздохнула Майра. – А теперь меня уже некоторые ребята боятся! Так жалко! Да еще и самые симпатичные… Один вот по выходным три недели подряд ездил ко мне аж из Морристауна, и вдруг – как черт от ладана! Какой-то добрый приятель нашептал ему, что в этом году я активно ищу мужа, и он испугался, что все зайдет слишком далеко!
– Ну ты ведь и правда в активном поиске и хочешь замуж, разве не так?
– Думаю, да… В некотором смысле. – Майра умолкла и осторожно огляделась вокруг. – Ты знакома с Ноулетоном Уитни? Знаешь, он изумительно выглядит, а отец у него, говорят, очень состоятельный! Когда нас представляли, я заметила – он вздрогнул, услышав мое имя, и тут же стушевался, но, Лейла, дорогая, я же отнюдь не древняя и не невзрачная, правда?
– Конечно, правда! – рассмеялась Лейла. – И мой тебе совет: выбирай лучшее из того, что есть, – выбирай мужчину, у которого есть все, что тебе нужно, в плане ума, внешности, положения в обществе и денег; затем приложи все силы, чтобы его захватить, – ну, как раньше, у нас с тобой ведь все всегда получалось! И когда он станет твоим, не говори себе: «Ах, но он не умеет петь, как Билли!» или «Эх, ему бы еще поучиться играть в гольф». Нельзя получить все и сразу. Закрой глаза, отключи чувство юмора, а когда выйдешь замуж, все покажется тебе уже в ином свете, и ты будешь очень счастлива.
– Да, – рассеянно сказала Майра. – Такой совет я уже слышала.
– Легко быть романтиком, когда тебе восемнадцать! – подчеркнула Лейла. – Но через пять лет вся твоя романтика улетучивается, как дым!
– Мне было так хорошо, – вздохнула Майра. – Такие симпатичные парни были рядом со мной! Сказать по правде, я уже решила, за кем мне приударить.
– И за кем же?
– За Ноулетоном Уитни. Поверь: может, я и выгляжу несколько пресыщенной, но я все еще могу заполучить любого, кого только захочу!
– А ты его и правда хочешь?
– Да. Если кого и хочу, так только кого-нибудь вроде него! Он сногсшибательный и застенчивый… Очень милый и застенчивый… И еще, говорят, у них потрясающее имение в округе Вестчестер!
Лейла допила чай и бросила взгляд на свои наручные часики:
– Мне пора бежать, дорогая!
Обе встали и, неторопливо выйдя на Парк-авеню, поймали такси.
– Я ужасно рада за тебя, Майра; я знаю, что ты будешь очень счастлива!
Майра обошла небольшую лужицу на асфальте и, подойдя к такси, задержалась на подножке авто, балансируя, словно балерина:
– Пока, Лейла! Увидимся!
– До свидания, Майра. Удачи тебе!
И, хорошо зная Майру, Лейла подумала, что в данном случае последнее пожелание было излишним.
II
Главным образом именно поэтому в пятницу вечером шесть недель спустя Ноулетон Уитни заплатил таксисту семь долларов десять центов и, в смешанных чувствах, остановился рядом с Майрой на лестнице отеля «Билтмор».
Под внешней, безумно счастливой оболочкой его разума постепенно зрел тяжкий испуг от того, что он натворил. Ведь это он сам, защищаемый уже с первого курса Гарварда от ловушек очаровательных охотниц за состояниями, он самый, кого – с его молчаливого согласия – удалось буквально за загривок оттащить от нескольких юных и милых созданий, сейчас воспользовался отлучкой родителей на запад страны и умудрился так запутаться в силках, что теперь было сложно сказать, где силки, а где – он!
День прошел, как во сне: в ноябрьских сумерках после дневного спектакля они с Майрой смотрели на городскую толпу из романтического уединения кэба – что за удивительный экипаж! – и вот они уже сидят за чаем в «Ритце», и ее белая рука лежит на темном подлокотнике соседнего кресла, внезапно звучат торопливые сбивчивые слова… Затем они едут в ювелирный магазин, потом – безумный ужин в каком-то маленьком итальянском ресторанчике, где на обороте меню он написал: «Ты?» и передал его ей, а она подписала снизу вечно чудесное: «Ты же знаешь, что да!» А вот и день подходит к концу, и они стоят на лестнице у «Билтмора».
