Майра покорно приняла угощение. Есть ей не хотелось, но на поиски этой еды он потратил десять минут, и поэтому отказываться было бы невежливо. Она робко пригубила молоко и съела одну гренку, пытаясь придумать, что бы такое сказать. Но эту проблему за нее решил мистер Уитни, удалившись вновь, – на этот раз он ускакал по широкой лестнице, преодолевая сразу по четыре ступеньки; лишь на мгновение в полутьме наверху сверкнул его лысый затылок.
Время шло. Майра разрывалась между негодованием и замешательством: почему она должна восседать на огромном неудобном стуле посреди холла и грызть гренки? Где это видано – так принимать в гостях невесту сына?
Ее сердце облегченно дрогнуло, когда с лестницы донеслось знакомое насвистывание. Наконец-то, Ноулетон! Увидев ее, он разинул от изумления рот:
– Майра?
Она аккуратно поставила плошку и стакан на ковер и с улыбкой встала со стула.
– Вот это да! – воскликнул он. – А мне даже не сказали, что ты приехала!
– А я тут с твоим папой знакомлюсь…
– Батюшки! Он, наверное, убежал наверх и забыл! Он что, угощал тебя вот этим? А что же ты ему не сказала, что не хочешь?
– Ну… Я не знаю…
– Милая, не обращай на папу внимания. Он рассеянный и в некотором роде оригинал, но ты к нему привыкнешь.
Он нажал кнопку, появился дворецкий.
– Проводите мисс Харпер в комнату, распорядитесь, чтобы принесли ее багаж, если его еще не принесли. – Он повернулся к Майре: – Милая, как жаль, что я не знал, что ты уже приехала! Давно ты здесь?
– Ах, да всего пару минут…
Минут было вообще-то двадцать с лишним, но зачем ему об этом говорить? Тем не менее у нее возникло какое-то странное нехорошее чувство.
Через полчаса, когда она застегивала последний крючок на своем вечернем платье, в дверь постучали.
– Майра, это я, Ноулетон! Если ты уже готова, давай перед ужином заглянем на минутку к маме?
Бросив последний довольный взгляд на свое отражение в зеркале, она выключила в комнате свет и вышла в коридор. Он повел ее по центральной галерее, коридор от которой отходил в другое крыло дома; у одной из дверей они остановились, он постучался и ввел Майру в самую странную комнату, которую она когда-либо видела.
Помещение представляло собой просторный роскошный будуар, обшитый, как и холл внизу, на английский манер дубовыми панелями; несколько ламп заливало все вокруг спокойным оранжевым светом, размывая очертания предметов в комнате, словно янтарная дымка. В огромном кресле с пестрой шелковой обивкой высоко на подушках возлежала весьма крепкая на вид пожилая дама с ярко-седыми волосами и тяжеловесными чертами; казалось, что она там находится уже очень-очень много лет. Она сонно покоилась на подушках, полузакрыв глаза; под черным халатом вздымался и опадал огромный бюст.
Однако в комнате было нечто еще более замечательное, чем эта дама, так что взгляд Майры скользнул по ней лишь мельком, – так сильно захватило ее воображение кое-что другое. На ковре, на стульях и на диванах, на огромной постели с балдахином и на мягком коврике из ангорской шерсти перед камином сидело, лежало и спало множество белых пуделей. Их было почти две дюжины – завитая шерсть падала челками на мечтательные собачьи глаза, на шеях были повязаны широкие желтые банты. Когда вошли Майра и Ноулетон, собак охватило волнение; двадцать один черный мокрый нос взмыл вверх, двадцать одна миниатюрная глотка принялась издавать отрывистый шумный лай, и в комнате воцарился такой гам, что Майра от неожиданности сделала шаг назад.
От шума сонные глаза толстой дамы дрогнули и открылись; низким хриплым голосом, который сам по себе до странности напоминал лай, она отрывисто скомандовала: «Прекратить этот гам!» – и собачий галдеж тут же стих. Сидевшие у камина два-три пуделя с блестящими глазами укоризненно переглянулись, негромко поворчали и улеглись, слившись с белоснежным ковриком из ангорской шерсти. Взъерошенный шарик на коленях у дамы уткнулся носом в изгиб локтя и опять закрыл глаза. Если бы не комки белой шерсти, разбросанные по комнате, Майра могла бы решить, что все это ей просто почудилось.
– Мама! – произнес Ноулетон, выдержав паузу. – Это Майра!
С губ дамы упало лишь одно хриплое слово:
– Майра?
– Она приехала к нам в гости, я тебе рассказывал…
Миссис Уитни подняла пухлую руку и устало провела ладонью по лбу.
– Дитя мое! – сказала она, и Майра вздрогнула, потому что голос вновь напомнил ей низкое собачье ворчание. – Ты хочешь выйти замуж за моего сына Ноулетона?
Майре показалось, что этим вопросом прицеп ставится впереди авто, но все же утвердительно кивнула в ответ:
– Да, миссис Уитни.
– Сколько тебе лет? – резко спросила дама.
– Мне двадцать один, миссис Уитни.
– Н-да… Ты родом из Кливленда? – это она уже практически пролаяла.
– Да, миссис Уитни.
– О!
Майра не была уверена, относилось ли последнее восклицание к разговору или это был просто стон, поэтому решила ничего не отвечать.
– Вы уж меня простите, я внизу почти не бываю, – продолжала миссис Уитни. – Когда мы здесь живем, я редко покидаю эту комнату и моих милых песиков!
Майра кивнула; с ее губ вот-вот готов был сорваться вежливый вопрос о здоровье, но она вовремя поймала предостерегающий взгляд Ноулетона и тут же прикусила язык.
– Что ж, – произнесла миссис Уитни; ее тон подразумевал, что разговор окончен. – Мне кажется, что вы – весьма милая девушка. Заходите еще!
– Доброй ночи, мама! – сказал Ноулетон.
– Доброй! – сонно пролаяла миссис Уитни, и ее глаза стали постепенно закрываться, а голова вновь упала обратно в подушки.
Ноулетон открыл дверь, и Майра, чувствуя себя слегка озадаченной, вышла из комнаты. Идя по коридору, они услышали у себя за спиной взрыв яростного лая – шум закрываемой двери вновь пробудил пуделей ото сна.
Спустившись на первый этаж, они обнаружили, что мистер Уитни уже сидит за накрытым к ужину столом.
– Просто очаровательно! Истинное наслаждение! – нервно улыбаясь, воскликнул он. – Одна большая семья, и вы, милая моя, ее главное украшение!
Майра улыбнулась, Ноулетон нахмурился, а мистер Уитни захихикал.
– Мы живем здесь в одиночестве, – продолжил он, – почти что в уединении – лишь мы втроем… И мы ждем, что вы принесете сюда солнечный свет и тепло, присущий вам блеск и цветение юности! Это будет просто восхитительно! Вы поете?
– Ну… Да… То есть немного…
Он с энтузиазмом захлопал в ладоши:
– Потрясающе! Великолепно! И что вы предпочитаете? Оперу? Романсы? Легкий жанр?
– Ну, в основном легкий жанр…
– Прекрасно! Я лично тоже предпочитаю легкий жанр. Кстати, сегодня вечером у нас будут танцы!
– Папа! – угрюмо произнес Ноулетон. – Ты что, взял и пригласил к нам толпу гостей?
– Я попросил Монро пригласить буквально несколько человек, соседей, – объяснил он Майре. – У нас тут все живут очень дружно; мы постоянно устраиваем небольшие неформальные приемы. Ах, это ведь просто восхитительно!
Майра поймала взгляд Ноулетона; в ее глазах читалось сочувствие. Было очевидно, что этот первый вечер ему хотелось бы провести с ней наедине и новость о гостях выбила его из колеи.
– Я представлю им Майру, – продолжал отец. – Хочу, чтобы они увидели, сколь восхитительное украшение появилось в нашем скромном домике!
– Отец, – вдруг сказал Ноулетон, – конечно же, со временем мы с Майрой пожелаем жить здесь, вместе с тобой и с мамой, но первые два-три года, как мне кажется, нам лучше всего будет пожить в Нью-Йорке!
Раздался грохот. Мистер Уитни сгреб пальцами скатерть, и лежавшие рядом с ним серебряные столовые приборы звенящей кучей грохнулись на пол.
– Глупости! – в ярости воскликнул он, грозно помахав своим коротеньким пальчиком сыну. – Ты говоришь глупости! Вы будете жить здесь, понятно? Здесь! Что за дом без детей?
– Но, отец…
Разволновавшись, мистер Уитни вскочил; его желтоватое лицо покрылось неестественным румянцем.
– Тишина! – взвизгнул он. – Если ты рассчитываешь на какую-либо помощь с моей стороны, то получить ее ты сможешь лишь под крышей моего дома – и нигде больше! Ясно? А что касается вас, моя изысканная юная леди, – продолжил он, махнув трясущимся пальчиком в сторону Майры, – то вам следует запомнить, что вы будете жить здесь, и только здесь! Наша семья живет в этом доме, и так будет и впредь!
Он на мгновение замер, встав на цыпочки, бросая гневные взгляды то на нее, то него, а затем внезапно развернулся и поспешно покинул комнату.
– Да-а-а… – изумленно выдохнула Майра, повернувшись к Ноулетону. – И кто бы мог подумать?
III
Через несколько часов она добралась до кровати, не чуя под собой ног; ее терзали досада и тревога. Наверняка она знала одно: она не будет жить в этом доме! Как угодно, но Ноулетону придется убедить отца снять для них квартиру в городе. Коротышка с желтоватым лицом действовал ей на нервы; она не сомневалась, что собаки миссис Уитни теперь еще долго будут сниться ей по ночам; небрежные манеры шофера, дворецкого, горничных и даже гостей никак не вязались с ее представлениями о жизни в богатом поместье.
