Мэри так привыкла, что ее никто не замечает, что поначалу отнеслась к Годрику с подозрением – наверняка он решил посмеяться над бедняжкой, – но потом сообразила, в чем заключался его расчет, ведь калеке не подыскать себе лучшей пары. Такая расчетливость пришлась девушке по нраву; вдобавок Годрик мастерил красивые резные вещи и кормил Мэри, да и ее отец хорошо отзывался о пастухе.
Теперь Мэри находила привлекательным даже уродливое телосложение Годрика – не из жалости, а потому, что в сравнении с ним была вполне миловидной.
Итак, она решила, что настала пора устроить свою судьбу.
Работники в долине с любопытством глядели на девушку, будто понимая, куда и зачем она направляется.
В сумерках Мэри пришла на взгорье, где только что закончили стричь овец. Повсюду валялись белые клочья шерсти, едко пахло овечьим навозом, а в воздухе зависла тонкая дымка пыли. Работники укладывали мешки шерсти в груды и тихонько переговаривались.
Годрик помогал собирать шерсть и заметил девушку только тогда, когда к ней радостно подбежал Гарольд.
– Ты уже работу закончила? – с улыбкой спросил юноша и перевел взгляд на узелок в руках Мэри. – А это что?
– Вот, тебе принесла, – сказала она, протягивая ему сыр и хлеб.
Он недоверчиво посмотрел на нее, однако подарок взял. Мужчины ухмылялись и перемигивались, понимая, что это означает.
– А мы еще тут… – начал он.
– Годрик Боди, на сегодня работа закончена, – громогласно объявил староста и широко улыбнулся.
Все расхохотались.
Годрик покраснел.
– Ступай! – велел староста.
Годрик робко взглянул на девушку:
– Пойдем?
– Ага, – кивнула она, взяла его под руку и повела на взгорье.
Гарольд радостно бежал впереди, гонясь за собственной тенью.
Молодые люди в молчании шли по меловым грядам, поросшим травой, которая уже начинала выгорать на солнце.
На дальнем краю авонсфордского пастбища в лощине находилась длинная каменная постройка – несколько столетий назад здесь было крестьянское подворье, а теперь его использовали как загон для овец. Чуть поодаль тускло поблескивал круглый пруд футов пять глубиной, где даже сейчас, в летнюю жару, вода стояла на локоть.
Мэри удивленно поглядела на пруд – поблизости не было ни ручья, ни речушки. Откуда здесь вода?
– Это рукотворный пруд, – объяснил Годрик. – Для овец. Здесь собирается дождевая вода и роса.
Каждые десять лет работники обмазывали дно пруда глиной, перемешанной с соломой, чтобы вода не впитывалась в почву. Летом сюда приводили овец на водопой.
Сидеть у пруда было приятно, но Мэри решила увести Годрика подальше. Молодые люди еще с полчаса шли по пустынному взгорью, над которым порхали стаи синих бабочек. На закате Мэри с Годриком дошли до хенджа. Величественные сарсены и древние голубые камни священного круга давно обвалились, земляной вал и ров были едва заметны, как межевые полосы на поле; исчезла и меловая дорога, лишь у входа в хендж высился одинокий столб. Закатное солнце заливало серые камни теплым алым сиянием, и древнее святилище выглядело приветливо и умиротворяюще.
– Говорят, его великаны построили, – сказал Годрик. – Древние великаны-волшебники.
Мэри взяла его за руку и потянула за собой. Лучи заходящего солнца пробежали по древней дороге в самую середину священного круга, а луна в тот день взошла точно напротив заходящего солнца. Молодые люди даже не догадывались, что именно тут приносили кровавые жертвы богам.
Годрик знал, что если Мэри понесет, то они поженятся. Его это вполне устраивало.
В день святого Иоанна, 24 июня 1139 года, началась междоусобная война, известная в истории Англии под названием «анархия». Ее предпосылки сложились за несколько лет до того – слабый и нерешительный Стефан не мог противостоять напористому нраву своей двоюродной сестры, императрицы Матильды.
– В императрице живет неукротимый дух Вильгельма Завоевателя, – говорил Годефруа.
Поползли слухи о неминуемом вторжении Матильды в Англию.
Однако начало распрям положила не императрица, а епископ Сарисберийский.
Стефан созвал своих вассалов на встречу в Оксфорде. Там на одном из постоялых дворов завязалась драка между челядинцами Рожера и сторонниками Стефана. Поводом для нее послужил какой-то пустяк, однако поговаривали, что случилось это с ведома короля. В драке погиб рыцарь и несколько человек получили серьезные ранения.
Стефан немедленно обвинил епископа Рожера в нарушении порядка и спокойствия в городе, призвал к себе сына епископа, тогдашнего канцлера, и двух его племянников, епископов Илийского и Линкольнского, и велел им возместить причиненный ущерб, а свои замки передать под присмотр короля. Епископы растерялись: ослушаться королевского приказа было равносильно измене. Король отпустил их, но чуть погодя послал стражу с приказом арестовать смутьянов. Увы, задержать удалось только Рожера, его сына и епископа Линкольнского. Нигель, епис коп Илийский, сумел сбежать.
– Епископ Нигель теперь сидит в замке Девизес, – поведал Годефруа гонец на взмыленной лошади. – Король Стефан отправил туда войско.
Замки мятежных епископов широким полукругом лежали на взгорье у Сарума: в двадцати пяти милях к северу – Мальборо, потом Девизес, Троубридж и Мальмсбери на северо-западе, Шерборн на юго-западе и Сарисбери в самом центре.
Годефруа возблагодарил Господа за свою предусмотрительность – недаром он отправил семью в Лондон.
– Укрепи поместье, масон, – велел он Николасу. – Я еду в Девизес.
Королевское войско встало лагерем под стенами Девизеса. Годефруа быстро отыскал шатры Вильгельма Сарисберийского и его брата Патрика.
– Епископ Рожер с сыном вон в том шатре, под охраной, – объяснил ему юный оруженосец. – Их заковали в кандалы и с самого Оксфорда не кормят.
Годефруа удивленно присвистнул:
– А в замке кто?
– Епископ Илийский и Матильда Рамсберийская, – ухмыльнулся юноша: о любовнице епископа Рожера, матери его сына-канцлера, знали все.
– Ну и семейка! – рассмеялся рыцарь. – Похоже, король решил от них избавиться.
– Как сказать, – загадочно прошептал оруженосец и пропустил Годефруа в шатер.
Вильгельм прервал оживленную беседу с братом, недоуменно оглядел рыцаря, а потом шагнул к нему и приветственно пожал руку.
– Хоть мы тебя и не приглашали, Ришар, хорошо, что ты сам пришел, – небрежно сказал он. – Новости слыхал?
Годефруа кивнул. Вильгельм отвел его в сторону, обратил к нему узкое благородное лицо с кривоватым носом и доверительно сообщил:
– Ежели ничего не переменится, король в этой стычке одержит верх.
– А что может перемениться? – удивился рыцарь.
– Ты же знаешь, Стефан вечно мечется из стороны в сторону, за все хватается, ничего до конца не доводит. Вот прискучит ему осада, он войско из-под стен уведет.
– И что тогда?
– Тебе объяснят, что делать, – ответил Вильгельм и отвернулся.
В тот день Годефруа несколько раз видел короля. Стефан, по своему обыкновению с непокрытой головой, расхаживал по лагерю в сопровождении свиты. Вильгельм Ипрский, глава королевского войска, велел бойцам готовиться к длительной осаде. Неожиданно из королевского шатра вышел гонец, вскочил на коня и устремился к замку.
Повеление короля удивило даже Вильгельма Сарисберийского.
– Он заявил защитникам крепости, что канцлера на воротах повесит, если замок не сдадут, – объяснил он Ришару. – А епископа Рожера голодом уморит, ему даже воды не дают.
Однако король недооценил упорство епископа Илийского.
– Епископ говорит, пусть вешает кого хочет, – принес весть оруженосец.
– А теперь поглядим, кто кого переупрямит, – невозмутимо заметил Вильгельм.
На следующее утро толстяку-канцлеру связали руки, накинули на шею веревку висельника, вывели из шатра и, усадив на лошадь, провезли под стенами замка. Епископ Илийский упрямо молчал.
В полдень на переговоры к мятежникам отправили епископа Рожера под конвоем из шести рыцарей. Даже после голодовки епископ Сарисберийский являл собой устрашающую фигуру – высокий и грузный, он величественно шествовал по лагерю, дерзко выпятив тяжелый подбородок.
Впрочем, переговоры ни к чему не привели: Рожер считал, что лучше сдать крепость, однако его племянник, епископ Нигель, упорствовал – судьба дяди и двоюродного брата его нисколько не волновала.
На следующий день Вильгельм Сарисберийский нетерпеливо воскликнул:
– Раз грозился повесить канцлера, пусть вешает – и дело с концом!
Однако мягконравный Стефан не решался на такой свирепый поступок, и это делало его слабохарактерным правителем.
Прошел еще день. Неожиданно в королевский лагерь прискакал гонец с известием, что мятежники готовы сдаться, если епископа Рожера и его сына освободят. Король возрадовался, объявил перемирие и отпустил узников на свободу.
