Косуля застонала, негромко всхлипывая, а потом пронзительно завизжала. По лесу разнесся отчаянный крик искалеченного зверя. Ветви деревьев шелестели под легким ветерком. Внезапно похолодало, и лес словно бы замер. Откуда-то издали до Годрика долетел заунывный вой. Волки! В окрестностях Сарума их было немного, но иногда они загрызали овец, по недосмотру пастухов отбившихся от стада. Косуля испуганно притихла, а немного погодя снова тихонько застонала, как будто звала Годрика на помощь.
Юноша знал, что лесники обязаны прирезать искалеченное животное, и не выдержал. Поблизости никого не было.
«Свинью я спря тал, может, и с косулей получится? – подумал он, выбираясь из укрытия. – Зато завтра дичью полакомлюсь!»
Годрик подошел к косуле и приобнял ее за шею. Бедняжка задрожала от страха, а юноша тихонько вытащил нож и ловко перерезал ей горло. Косуля повалилась на землю. Годрик опустился на колени рядом с тушей, но внезапно ему на плечо опустилась длань лесника.
Уже около часа ле Портьер наблюдал за юношей и подкрался к нему так ловко, что даже Гарольд его не учуял.
Ришар де Годефруа сидел в тисовой беседке, греясь в ласковых лучах осеннего солнца, и в который раз с наслаждением перечитывал повествование Гальфрида Монмутского о короле Артуре. Завидев Николаса, рыцарь недовольно поморщился: кто позволил каменщику нарушить покой своего господина?
– В чем дело, масон? – хмуро спросил Годефруа.
– Мой племянник, Годрик! – воскликнул Николас, утирая вспотевший лоб. – Он в королевских угодьях оленя убил. Помогите нам, милорд!
Рыцарь немедленно закрыл книгу и последовал за каменщиком.
Чуть погодя в сторожке лесника ле Портьер объяснял Годефруа, что вина Годрика несомненна: юношу задержали с окровавленными руками, у туши косули. По нормандским лесным законам такое преступление каралось смертью.
– И когти у собаки не обрезаны, – добавил ле Портьер и вытащил Гарольда из будки, чтобы показать, что пес слишком велик и не пролазит в особый кожаный обруч; собакам поменьше когти можно было не обрезать.
– А что сам Годрик говорит? – спросил Годефруа.
Он предварительно расспросил юношу и поверил его рассказу.
Лесник невозмутимо посмотрел на рыцаря:
– Это не важно. По закону, коли руки в крови…
– Законы мне известны, – нетерпеливо оборвал его Годефруа, понимая, что объяснений Годрика суд в расчет принимать не станет. – Может, не стоит дело до суда доводить?
Решение о передаче дела в суд должен принять свейнмот – общее собрание королевских служителей, ведающих лесами, – и от заявления лесника зависело многое.
– Может, вины его здесь нет? – настойчиво повторил рыцарь.
– Закон предельно ясен, – упорствовал ле Портьер.
Вечером Годефруа призвал к себе Николаса и со вздохом сказал:
– Увы, надеяться не на что.
Месяц прошел в напряженном ожидании.
Свейнмот собирался в день святого Марина, одиннадцатого ноября, после чего заседал суд ареста; вдобавок выездной Лесной суд, который вершили в Уилтоне раз в три года, был назначен на конец ноября. В довершение всех несчастий Годефруа узнал, что судьи выездного суда на этот раз будут беспощадны к нарушителям закона.
– Судьи опасаются, что их обвинят в небрежном исполнении обязанностей, – объяснил рыцарю один из лесников.
Годрик был старательным работником и к тому же племянником каменщика. Годефруа верил в его невиновность, поэтому пытался сделать для него все, что мог. Рыцарь обратился к Валерану, смотрителю королевского леса, который должен был возглавить суд ареста, поговорил с лесничими и придворными, и по его просьбе юношу снова допросили. К концу октября у чиновников сложилось благоприятное мнение, но Валеран предупредил Годефруа:
– Я склонен вынести снисходительный приговор, но если лесник упомянет об окровавленных руках, то дело придется передать на рассмотрение выездного Лесного суда.
– И что потом? – спросил Годефруа.
Валеран не ответил. Оба знали, чем закончится слушание дела.
Ле Портьер по-прежнему оставался глух к просьбам и настаивал на своем.
Тем временем отовсюду приходили дурные вести. В стране полыхал пожар гражданской войны. Мятежники захватывали земли и замки в Западной Англии – Мальмсбери, Уоллингфорд, Троубридж. Стефан, как обычно, метался от одной крепости к другой, но толком ничего не достигал. В начале ноября пошли слухи, что бунтовщики вот-вот возьмут Вустер и Герефорд.
– К Рождеству вся Западная Англия будет в руках мятежников, – сказал Годефруа Джону Шокли и снова возблагодарил Господа, что отправил жену с детьми в безопасное место.
В Лондоне Шокли провел целый месяц, присматривая за семейством Годефруа, хотя и самому издольщику забот хватало. В благодарность рыцарь предложил Шокли любую помощь, но тот лишь усмехнулся:
– Разве что избавьте меня от Виллема атте Бригге, милорд.
В Сарисбери пока сохранялся мир. В замке стоял небольшой отряд королевских рыцарей. Если Вильгельм Сарисберийский, Гиффарды и прочие бароны и замышляли худое, то виду не показывали. Епископ Рожер на люди не появлялся; поговаривали, что его мучает лихорадка.
Уныние, охватившее Годефруа, усугубила случайная встреча с Мэри на улице Авонсфорда. Девушка стояла не поднимая взгляда, и рыцарь заговорил с ней, стараясь утешить. Мэри помотала головой и печально погладила себя по животу.
– Ты от Годрика понесла? – спросил рыцарь. – Мы постараемся его выручить.
Она кивнула. На бледном личике мелькнула странная гримаса, косые глаза презрительно сощурились:
– Пустое это все. Он же оленя убил, его все одно повесят.
Годефруа уехал, зная, что она права.
Все надежды на лучшее были напрасны. Мятежники захватили не только Вустер и Герефорд, но и еще два замка на юго-западе.
– Может, Лесной суд не состоится? – спросил Годефруа Валерана.
– Нет, судьи обязательно приедут.
За день до свейнмота Николас предпринял последнюю отчаянную попытку спасти племянника. В сумерках он пришел в манор и протянул Годефруа кожаный кошель. Рыцарь высыпал на стол монеты: девять марок, или шесть фунтов, – целое состояние. Наверняка каменщик копил деньги долгие годы. Николас неуверенно поглядел на своего господина.
– Что это, масон? – спросил рыцарь.
– Леснику, милорд, – ответил каменщик.
– Девять марок?
– Все, что у меня есть, милорд.
– Ты хочешь, чтобы я ему заплатил? – недоверчиво уточнил Годефруа.
Николас покраснел и кивнул.
– А он возьмет? – удивился рыцарь.
– Говорят, что берет, – пробормотал Николас.
Годефруа изумленно уставился на каменщика. Неужели в Саруме вершатся грязные делишки?
– Да как ты смеешь меня об этом просить?! – гневно осведомился рыцарь.
Николас потупил взор, короткопалые руки задрожали.
– Я простой виллан, милорд, лесник со мной говорить не станет.
«Зато деньги твои возьмет», – сокрушенно подумал Годефруа и прикрикнул на каменщика:
– Ступай прочь!
Николас поспешно вышел, но девять марок остались на столе.
На следующее утро Годефруа из любопытства пришел в сторожку лесника и молча швырнул ему кошель с деньгами.
Ле Портьер развязал кошель, тщательно пересчитал деньги и спросил:
– Это чтобы юнца вызволить?
– Разумеется.
– Девяти марок мало, – невозмутимо заметил ле Портьер.
– Больше денег нет.
Лесник упрямо помотал головой.
– И сколько же ты хочешь? – изумленно спросил Годефруа.
– За Годрика Боди? Двенадцать марок.
Рыцарь презрительно отсчитал леснику еще три марки.
Ле Портьер отвесил почтительный поклон.
– И как же ты его вызволишь? – осведомился Годефруа.
Лесник поджал тонкие губы и, поразмыслив, объяснил:
– Олень был последыш, чахлый и хилый, королю на такого охотиться негоже. К тому же на следующий день после того, как схватили Годрика, я спугнул в лесу неизвестного, который устанавливал такие же силки, так что юнец невиновен. Вдобавок я сам велел Годрику перерезать оленю глотку, потому что у животного была сломана нога. А вот за то, что у пса когти не обрезаны, суд наложит денежное взыскание.
– Тебе бы священником быть, – хмуро сказал Годефруа и вышел, до глубины души возмущенный равнодушием лесника к судьбе Годрика.
Впрочем, о бесчинствах и алчности лесников и смотрителей королевских заповедных угодий было известно всем.
«Не миновать тебе виселицы», – мрачно подумал рыцарь.
Ле Портьер, поджав тонкие губы, невозмутимо смотрел ему вслед.
«Странный он какой-то, – размышлял Годефруа, возвращаясь домой. – Суров, как древний римлянин, только честь свою понимает превратно. Что ж, деньги он взял, теперь Годрик в безопасности».
Рыцарь не догадывался, как его мысли близки к истине, но поразился бы, узнав, что далекие предки ле Портьера в незапамятные времена доблестно сражались в дружине короля Артура.
