Однако мягконравный Стефан не решался на такой свирепый поступок, и это делало его слабохарактерным правителем.
Прошел еще день. Неожиданно в королевский лагерь прискакал гонец с известием, что мятежники готовы сдаться, если епископа Рожера и его сына освободят. Король возрадовался, объявил перемирие и отпустил узников на свободу.
Его вассалам это не понравилось.
– Гонца прислал не епископ Нигель, а Матильда Рамсберийская, – с презрительной гримасой объяснил Вильгельм. – Повезло королю, что мать сжалилась над сыном. А вот императрицу Матильду Стефану не запугать.
Однако король был вполне удовлетворен достигнутым: он получил замки Девизес, Мальмсбери, Шерборн и Сарисбери вместе со всеми ценностями и оружием. Казалось, что опасность миновала.
Вечером король устроил пир, а на следующее утро войско стало готовиться к отходу.
К безмерному удивлению Годефруа, в лагерь явился Виллем атте Бригге. Угрюмый кожевник, пробираясь между телегами, лошадьми, оружейниками и рыцарями, предстал перед оруженосцем Стефана с прошением о королевском суде, дабы раз и навсегда решить тяжбу о наделе Шокли. В то время подобные просьбы были обычными – король вершил дела не во дворце, и любой свободный человек имел право испросить королевского суда. Нормандские монархи в Англии выслушивали прошения повсюду, а мно гие просители даже уезжали вслед за королем в Европу.
Годефруа, завидев мрачного кожевника, сразу понял, зачем он пришел, и встревоженно поспешил за ним. Впрочем, волновался он напрасно. Виллем атте Бригге приблизился к Стефану и его свите, гневно выпалил свои требования – мол, он человек оскорбленный, у него незаконно отбирают владения, и только король может рассудить тяжбу по справедливости – и выжидающе уставился на короля. Стефан изумленно посмотрел на кожевника: он что, хочет немедленного решения?
– Ты откуда? – с улыбкой спросил король.
– Из Уилтона, – буркнул Виллем.
– А, у нас там замок есть, – пояснил Стефан придворным.
Те расхохотались. Виллем атте Бригге побагровел.
– Вот в Сарисберийском замке мы тебя и выслушаем, – объявил король и велел кожевнику удалиться.
Виллем обрадовался: хоть придворные над ним и смеются, король обещал рассмотреть дело. Годефруа возмущенно покачал головой, догадываясь, что Джону из Шокли трудно придется, вскочил на коня и вернулся в Сарум.
Рыцаря по-прежнему тревожило положение дел в стране. Да, король одержал временную победу, но Ришара де Годефруа преследовал голос его сеньора: «Тебе объяснят, что делать».
В последующие месяцы Годефруа охватило отчаяние. Его волновала не только неминуемая угроза гражданской войны, измена и страх смутного времени. Нет, тревога заключалась в ином: вся Англия, все христианское королевство снедала странная хворь. Об этом свидетельствовало поведение епископов в Девизесе. Авонсфордский рыцарь, будучи человеком рассудительным, полагал Церковь священной, но епископы попирали все ее законы.
– Я верую в Святую церковь Господа нашего, – однажды признался он Джону Шокли, – но не ведаю, где ее обрести.
В прошлом дела обстояли намного лучше. Святость епископа Осмунда была несомненна, власть таких священнослужителей, как Ланфранк и Ансельм, бывших архиепископами Кентерберийскими в царствование прежних монархов, тоже никто не оспаривал. Эдита, бывшая настоятельница Уилтонского аббатства и наследница древнего рода англосаксонских королей, давным-давно была возведена в ранг святых. Когда папа Урбан II объявил Первый крестовый поход на язычников-сарацин, все знали, что делается это по Божьей воле и во славу Господа. Истинная церковь правила духовной жизнью Европы так же, как в прошлом военная мощь Римской империи правила миром; Церкви подчинялись все европейские монархи и по ее первому требованию заключали перемирия.
Ришар Годефруа твердо верил, что епископ – святой праведник, человек Божий, пусть даже его и назначает король, но выбирать епископа следует, как в прошлом, не из знатных господ, а из монахов и клириков. Единственной допустимой уступкой была передача церковных земель в награду за особые заслуги перед королем и страной – особого вреда в этом рыцарь не усматривал. Однако же выскочки и негодяи из рода епископа Рожера наносили непоправимый ущерб репутации Церкви и священному званию церковнослужителя.
Да, и Церковь, и государство необходимы, но они должны быть сторонами одной монеты и существовать в мире и согласии друг с другом, а в последнее время складывался новый конфликт regnum et sacerdotium, то есть между государственной и церковной властью, который сохранится на многие века. Кто повелевает всем в бренном мире – папа римский или монарх? Кто наделяет епископов духовной властью и землями? Кто назначает епископов и настоятелей? Если клирик совершает преступление, кто вправе его судить – суд церковный или суд королевский? В лучшем случае этот конфликт сводился к противостоянию между монархом и Вселенской церковью за моральное превосходство и духовную независимость; в худшем его проявлении он выливался в циничные политические манипуляции монарха и церковников. Именно эта борьба за господство привела к жестокому убийству Фомы Бекета, архиепископа Кентерберийского, в правление следующего английского короля, Генриха II.
После осады Девизеса спор между Церковью и государством обострился до предела. Стефан издал вторую Хартию вольностей, подтвердившую невмешательство государства в церковные дела. Епископ Рожер и его гнусные племянники заявили, что король не имеет права арестовывать служителей Церкви. Брат короля, Генрих, епископ Винчестерский, переметнулся на их сторону и, по праву папского легата, в конце августа созвал в Винчестере церковный собор, требуя от короля признать незаконным арест епископов и захват их собственности.
К счастью, в начале сентября из Нормандии в Англию прибыл Гуго, архиепископ Амьенский и Руанский, строго напомнив церковникам, что укрепленные замки им ни к чему. Епископы на коленях просили прощения у короля, а Рожер вернулся в Сарисбери и на люди не показывался.
Все это очень расстроило Годефруа. Если царство Божие на земле – крепость и твердыня, то действия церковников всего лишь замазывают трещины в стенах, а само основание прогнило.
В конце сентября императрица Матильда высадилась в Арунделе, на юго-восточном побережье Англии. Король, следуя совету своего вероломного брата, епископа Винчестерского, позволил Матильде беспрепятственно проследовать к своим сторонникам в Бристоле и даже предоставил отряд рыцарей для ее сопровождения. Приверженцы Стефана не находили объяснений нелепому поступку короля. Разумеется, месяц спустя начались военные действия.
Годефруа смирился с тем, что гражданская война придет и в Сарум.
Годрик Боди с верным Гарольдом украдкой пробирались по долине. Под ногами шуршала палая листва. Прошел Михайлов день, урожай убрали, и поля засеяли озимыми. В стадах на взгорье с баранов уже сошли следы охры (животных помечали на время случки, так сразу видно, какие ярки покрыты, а какие – еще нет). Теперь овец из загонов выпускали позже, чтобы успела подсохнуть подмокшая за ночь трава, иначе стадо захворает. Теплая дождливая осень – тяжелое время года для пастухов.
К Михайлову дню забили старых овец и засолили туши. Мясо просолится как раз к зимнему празднику Хеллоуину, и в следующий за ним День Всех Святых в деревне устроят пир. Однако сегодня Годрик размышлял не об овцах, а о пропавшей свинье Виллема атте Бригге.
Пастух думал, что к концу лета кожевник успокоится, но Виллем, обнадеженный встречей с королем, в Михайлов день объявил, что заплатит целых три марки тому, кто скажет, куда подевалась его скотина. Три марки – огромные деньги, свинья стоила дешевле, но кожевник был упрям и вздорен. Пока что обещанным вознаграждением никто не соблазнился.
Годрик вел себя с превеликой осторожностью и вот уже четыре месяца не приближался к тому месту, где зарыл свиные кости, однако из любопытства решил проверить, не отыскал ли их кто, и углубился в лес. В середине сентября, в праздник Воздвижения Креста Господня, началась охота на оленей, косуль и кабанов, нагулявших жир, поэтому лесники пристально следили за крестьянами.
Спустя полчаса юноша добрался до густых зарослей колючего кустарника и хорошенько оглядел местность. Свиные кости были зарыты глубоко, грунт плотно утрамбован, и все вокруг покрывал толстый слой палой листвы. Годрик удовлетворенно перевел дух и пошел дальше, надеясь поймать кролика. По лесу он бродил целый час, но никакой дичи так и не отыскал, поэтому к вечеру решил возвращаться домой.
В сгустившихся сумерках он увидел косулю. Ее передние ноги попали в хитроумные силки, растянутые между тонкими стволами деревьев, и, пытаясь вырваться, косуля сломала ногу. Годрик силками почти не пользовался, считая их слишком жестоким приспособлением, но не решался приблизиться к несчастному животному – олени и косули принадлежали королю. Предупредить лесника Годрик тоже побаивался, потому что так и не обрезал псу когти на передних лапах. Лучше всего было поскорее убраться восвояси, но юноша медлил и, укрывшись в кустах неподалеку, с жалостью следил за мучениями косули. Уже совсем стемнело, а он все не уходил.
