Начинающие предприниматели вздохнули с облегчением – на такую удачу они и не надеялись.
В XIII веке бурный рост промышленности и сельского хозяйства привел к недостатку наличных денег, и процентные ставки на ссуды были очень высоки. Обычная ставка составляла одно-два пенни за фунт в неделю, что соответствовало годовой ставке от двадцати одного до сорока трех процентов. Как только король увеличил налоги на доходы ростовщиков, ставки подскочили до шестидесяти, а то и до восьмидесяти процентов от ссужаемого капитала. Впрочем, христианские ростовщики и менялы из Ломбардии и Кагора требовали в залог имущество, в полтора раза превышавшее сумму ссуды, которую следовало вернуть до конца года, то есть ставка составляла около пятидесяти процентов за несколько месяцев, однако же землевладельцы и торговцы с готовностью платили несоразмерно высокие цены. Аарон давно знал семейства Шокли и Годфруа, поэтому брал с них сравнительно скромную по тем временам ставку – двадцать пять процентов годовых.
Аарон и Годфруа вскочили на лошадей, Шокли с сыном уселись в повозку и все неспешно вернулись в город.
По дороге Эдвард Шокли повернулся к сыну и прошептал:
– Строительство начнем немедленно. Считай, мы разбогатели.
Питер кивнул и чуть заметно улыбнулся, твердо уверенный в том, что добьется успеха в задуманном предприятии, а потом женится на Алисии. Вряд ли ле Портьер откажется выдать дочь замуж за владельца мельницы.
Мельница, о которой думал юноша, не имела отношения к зерну. Годфруа и Шокли решили заняться самым доходным занятием того времени – производством сукна.
Ткачество, известное с древнейших времен, за две тысячи лет почти не претерпело изменений. Сначала овец стригли, руно трепали и вычесывали частым гребнем и кардами – досками с зубьями разной формы и толщины, – чтобы распрямить волокна, а потом отмывали от жира и грязи и тщательно просушивали. После этого шерсть пряли вручную – свивали в нитку с помощью веретена, потому что прялки еще не изобрели, – затем сматывали в мотки и лишь тогда приступали к ткачеству.
Устройство ткацких станков тоже не изменилось: кросны представляли собой вертикальный брус, на который накидывались нити основы, утяжеленные небольшими грузиками, а нити утка пропускались между нитями основы и для плотности прибивались особым ручным приспособлением – бёрдом. Монотонный процесс повторялся тысячекратно, полотно медленно, дюйм за дюймом, увеличивалось, пока работник не доходил до конца нитей основы.
Однако же с недавних пор появились горизонтальные ткацкие станки, где нити основы обвивали вокруг вращающейся перекладины – навоя – и натягивали на раму, что позволяло ткать бесконечно длинное полотно. Теперь ткачи могли сидеть по обе стороны полотна, передавая уток друг другу, что увеличивало ширину ткани. Горизонтальный станок совершил переворот в ткачестве. Именно такими станками и обзавелся Шокли.
Сыровье, то есть сырое сукно, требовало дальнейшей обработки: его следовало обезжирить, что достигалось вымачиванием в широких чанах, наполненных смесью воды с мочой, а потом свалять, вытаптывая мокрую ткань ногами. От влаги ткань уплотнялась и сбивалась, едкая моча растворяла жир и грязь; вымоченное сукно тщательно полоскали в большом количестве воды, чтобы избавиться от вони, а потом обрабатывали особыми ворсильными щетками из головок репейника, тщательно состригали ворс ножницами и, наконец, растягивали полотно на рамах для просушки.
Валяние сукна было тяжелым и долгим делом, занимающим до двадцати часов в сутки; чем толще сукно, тем тщательнее его следовало вымачивать и валять.
Руно английских овец пользовалось спросом в Европе, но к XIII веку отношение к торговле шерстью изменилось по двум основным причинам. Во-первых, производство английского сукна неуклонно возрастало, хотя на остров все еще привозили ткани из Фландрии и Италии. Во-вторых, появились сукновальные мельницы – механические приспособления для валяния сукна.
Эдвард Шокли быстро оценил их значение.
– Понимаешь, сукновальная мельница работает так же, как обычная, мукомольная, и приводится в движение водяным колесом, только вместо жерновов в ней движутся деревянные валяльные молоты, которые отбивают ткань, – объяснял он Годфруа. – Даже с самым толстым полотном мельница справляется лучше десятка работников.
Сукновальные мельницы уже применялись в Британии, особенно в западной оконечности острова. Местные сукновальщики относились к ним недоверчиво, опасаясь лишиться привычной, хотя и изнурительной работы. С виду сукновальни ничем не отличались от обычных мельниц, выдавал их лишь ритмичный стук тяжелых деревянных молотов и едкая вонь мочи. Во владениях епископа Винчестерского, в Даунтоне, уже установили именно такую сукновальню.
– С каждым годом производят все больше и больше сукна. Если построить сукновальню, у нас будет преимущество, – настаивал Шокли.
Для этого требовалось купить участок земли на берегу, там, где можно построить водяную мельницу с черпальным колесом и сукновальным лотком, и подыскать поручителя из состоятельных людей. Разумеется, за помощью и поддержкой Шокли обратился к Годфруа.
Они уговорились, что Годфруа возьмет у Аарона ссуду под залог своих земель и построит сукновальню в своем новом ленном владении, а Шокли будет отдавать ему половину денег, полученных за обработку сукна сторонних заказчиков, и все деньги, уплаченные за обработку сукна вилланов Годфруа, которым по феодальному обычаю позволялось пользоваться только господской сукновальней. Новая постройка одновременно увеличивала и ценность владений, и непосредственные доходы феодала – смесь черт феодализма и нарождающегося капитализма была весьма характерна для того времени.
Для строительства требовались умелые каменщики и плотники.
– Кто стены класть будет? – спросил Аарон у Годфруа.
– Есть у меня виллан на примете, юный Осмунд. Он сейчас в городе работает.
– Все лучше, чем мастера-каменщика на стороне нанимать, да и дешевле обойдется, – с улыбкой заметил ростовщик.
– Тоже верно, – согласился Годфруа.
Полчаса спустя Годфруа, Аарон и Шокли въехали на рынок, где Шокли и Годфруа направились к одному из торговцев. Уильям ат-те Бригге подозрительно поглядел на всадников и, улучив минуту, подошел к Аарону. Особой приязни мужчины друг к другу не испытывали, но жили в Уилтоне по соседству, поэтому держали себя с подобающей вежливостью.
– В чем дело? – спросил Уильям. – Зачем им деньги понадобились?
Аарон промолчал.
– Может, беда какая приключилась? – с надеждой осведомился атте Бригге.
– Нет, как раз наоборот, я очень удачно вложил деньги, – признался ростовщик и вкратце описал задуманное Шокли предприятие. – Выгодное дельце.
Уильям, помрачнев, погрузился в размышления. Кросны жены и стада овец находились во владениях рыцаря, а значит…
Тут к нему подъехал Годфруа, и худшие опасения Уильяма подтвердились.
– Твои родственники ткут сукно в моих владениях? – презрительно спросил Жоселен.
Уильям уныло кивнул.
– Обрабатывать ткань будешь на моей сукновальне, – приказал Годфруа и послал коня вперед.
Повозка Шокли покатила следом. За спиной Уильяма послышался смех, но торговец не стал оборачиваться.
Значит, сукно, которое он задешево валял в Уилтоне, теперь придется сдавать на сукновальню проклятых Шокли и Годфруа, а они наверняка заломят непомерную цену. Он разорен!
Уильям атте Бригге решительно ухватился за ручки тележки, но, вспомнив о перенесенных унижениях, вывалил сукно в дорожную пыль и заорал во все горло:
– Проклятый епископ! Проклятый мост! Да будьте вы все прокляты – и ле Портьер, и мерзкий иудей, и Шокли!
Он сплюнул, отвернулся и под палящим солнцем побрел домой, в Уилтон.
Аарон остался на рыночной площади, а Годфруа и Шокли подъехали к работникам, которые под присмотром каноника Портеорса рыли канавы для водостоков. Рыцарь остановился и поманил к себе Осмунда.
Мальчик хотел было вылезти из канавы, но каноник строго поглядел на него и сам направился к Годфруа.
– Зачем он тебе понадобился? – сурово спросил Портеорс.
– Мне надо поговорить с моим вилланом, – спокойно ответил Годфруа.
– Он занят.
– Я его не задержу, святой отец, – почтительно ответил Жоселен.
– Я не позволю тебе его переманить, так и знай, – заявил священник.
Годфруа возмущенно поглядел на него – виллан подчинялся только своему господину, и каноник не имел права ему приказывать.
– Не вмешивайся в мои дела, святой отец, – надменно бросил рыцарь и, не желая продолжать разговор с каноником, добродушно обратился к Осмунду: – Завтра утром начинаем строить сукновальню. На рассвете зайдешь к старосте.
– Юнец занят богоугодным делом, – немедленно заявил Портеорс.
