– Что я говорил, а, Горди?
Гордон, не вставая, заерзал.
– Катись к черту! – сказал он.
Дин продолжал стоять, по-прежнему грозя пальцем. В женщине понемногу закипала ярость.
– Уйди отсюда! – свирепо закричала она. – Алкаш ты, вот ты кто!
– Тогда и он тоже, – парировал Дин, перестав размахивать пальцем и указав на Гордона.
Лениво подошел Питер Химмель, которого уже клонило в сон и тянуло на монологи.
– Так, – начал он, будто его призвали рассудить какой-то мелкий спор между детьми. – И что же тут у нас случилось?
– Забирай отсюда своего дружка, – ядовито сказала Джевел. – Он нас достал.
– Чем же?
– Ты слышал, что я сказала? – взвизгнула она. – Забирай своего пьяного дружка отсюда!
Ее визгливый голос возвысился над шумом ресторана, к ним устремился официант.
– Эй, вы, потише!
– Этот парень пьян! – воскликнула она. – Он нас оскорбил!
– Ага, Горди! – продолжал обвиняемый. – Что я тебе говорил? – Он обернулся к официанту: – Мы с Горди друзья. Я пытался ему помочь – не правда ли, Горди?
Горди посмотрел на него:
– Помочь мне?! Как же!
Джевел неожиданно встала, схватила Гордона за руку и помогла ему встать.
– Пойдем, Горди! – сказала она почти шепотом, прильнув к нему. – Давай уйдем отсюда. Этот парень нализался до потери сознания.
Гордон позволил поднять себя и увлечь по направлению к двери. Джевел на мгновение обернулась и обратилась к виновнику их бегства.
– Я про тебя все знаю! – яростно выпалила она. – Вот уж друг так друг, нечего сказать! Он все мне про тебя рассказал.
Затем она ухватила покрепче руку Гордона. Они вместе прошествовали сквозь любопытствующую толпу, заплатили по счету и вышли на улицу.
– Пожалуйста, сядьте, – сказал Питеру официант после того, как они ушли.
– В чем дело? Зачем мне садиться?
– Затем! Присаживайтесь – или уходите.
Питер повернулся к Дину.
– Слушай, – предложил он. – Давай-ка отлупим этого официанта?
– Давай!
С неумолимыми лицами они пошли на него. Официант отступил.
Питер вдруг протянул руку к тарелке, стоявшей на соседнем столике, схватил с нее гуляш и швырнул мелко нарезанное мясо в воздух. Мясо, описав пологую параболу, хлопьями опустилось на головы стоявших поблизости.
– Эй, успокойся!
– Выгоните его!
– Сядь, Питер!
– Немедленно прекрати!
Питер рассмеялся и поклонился.
– Благодарю за ваши аплодисменты, дамы и господа! Если кто-нибудь передаст мне еще немного гуляша и цилиндр, мы сможем продолжить наше представление.
Засуетился ресторанный вышибала.
– А ну-ка, выходи отсюда! – сказал он Питеру.
– Еще чего!
– Это мой друг! – с негодованием вмешался Дин.
Вокруг стали собираться официанты.
– Выведите его!
– Нам лучше уйти, Питер.
Последовала короткая схватка, друзей схватили и стали подталкивать по направлению к двери.
– У меня там остались шляпа и пальто! – воскликнул Питер.
– Ладно, можешь сходить за ними, да поживее!
Вышибала отпустил Питера, который, изобразив на лице нелепое выражение крайнего коварства, тут же бросился к другому столику, где разразился ироническим хохотом и «показал нос» выведенным из себя официантам.
– Я, пожалуй, посижу тут еще немного, – объявил он.
И началась погоня. Четверых официантов отправили с одной стороны, четверых – с другой. Дин ухватил двоих за полы пиджаков, и, прежде чем возобновилось преследование Питера, произошла еще одна схватка; крылья ему удалось подрезать только после того, как он опрокинул сахарницу и несколько чашек кофе. Еще один спор разразился у кассы, где Питер попытался купить еще одну порцию гуляша с собой – побросать в полицейских.
Но возникший при их окончательном изгнании хаос тут же изгладился из памяти остальных посетителей, потому что их восхищенные взоры приковало другое явление, заставившее всех без исключения невольно издать дружное «Ах-х-х!».
Огромная стеклянная витрина ресторана окрасилась в насыщенный молочно-голубой цвет, подобный лунному свету на панно Максфильда Пэрриша, и этот голубоватый свет, казалось, плотно прижался к стеклу витрины, будто силясь заполнить весь ресторан. Над площадью Колумба всходило солнце, волшебное безмолвное солнце, очертившее силуэт громадной статуи бессмертного Христофора и странным и жутким образом растворившее собой свет потускневших электрических ламп в ресторане.
X
Мистер Вход и мистер Выход не значатся в списках избирателей. Напрасно вы будете искать их в справочнике «Кто есть кто»; их имена не указаны в книгах записи рождений, браков и смертей, не найдете вы их и в гроссбухе бакалейщика. Их поглотило забвение, а свидетельства самого факта их существования настолько смутны и неясны, что их не примут ни в одном суде. Однако у меня имеются самые достоверные сведения о том, что мистер Вход и мистер Выход пусть и непродолжительное время, но все же существовали, дышали, отзывались на свои имена и ярко демонстрировали свои неповторимые индивидуальности.
На протяжении краткого времени своего существования они прогуливались в присущих им костюмах по широкой улице великой страны; над ними смеялись, их ругали, преследовали, от них убегали. Затем они исчезли, и больше о них никто никогда не слыхал.
Они начали понемногу обретать физический облик в тот момент, когда по Бродвею с первыми лучами майского солнца промчался открытый таксомотор. В машине находились души мистера Входа и мистера Выхода, обсуждавшие с удивлением синий свет, в который столь внезапно окрасился небосвод за статуей Христофора Колумба, обсуждавшие с недоумением бледные старческие лица «жаворонков», проносившихся бледными тенями мимо них, будто гонимые ветром бумажные кораблики на серой озерной глади. Они соглашались друг с другом по всем вопросам, начиная с отсутствия здравого смысла у вышибал из ресторана «Чайлдс» и заканчивая нелепостью бытия как такового. У них кружились головы от абсолютного, до пьяных слез, счастья, которое проснулось в их хмельных душах с первыми лучами утреннего солнца. И действительно, они столь свежо и сильно почувствовали радость существования, что решили тут же выразить это громкими криками.
– Э-ге-гей! – заорал Питер, приставив к губам ладони рупором; его тут же поддержал Дин, издав столь же осмысленный и символичный вопль, черпавший свою силу из самой своей нечленораздельности.
– Йя-ха-ха! О-о-о! Йо-хо-хо! Йуба-буба!
Пятьдесят третья улица промелькнула в виде автобуса, на верхней площадке которого сидела сногсшибательная брюнетка с короткой стрижкой; Пятьдесят вторая запомнилась дворником, который увернулся, избежав столкновения, и тут же заорал: «Гляди, куда прешь!» страдальческим и обиженным тоном. На Пятидесятой улице целая группа мужчин на ослепительно белом тротуаре у ослепительно белого здания развернулась и стала смотреть им вслед, крича:
– Вечеринка удалась, ребята!
На Сорок девятой улице Питер повернулся к Дину.
– Чудесное утро! – с серьезным видом произнес он, прищурив осоловевшие глаза.
– Надо полагать.
– Зайдем куда-нибудь позавтракать?
Дин согласился – с небольшим уточнением:
– Позавтракать и выпить!
– Позавтракать и выпить, – повторил Питер, и они согласно покивали головами, поглядев друг на друга. – Вполне логично.
Затем оба захохотали.
– Завтрак и выпивка! Черт побери!
– Не бывает! – объявил Питер.
– Не подают? Неважно. Мы заставим их подать! Окажем давление.
– Задавим логикой!
Такси вдруг свернуло с Бродвея, проехало по поперечной улице и остановилось перед массивным, будто склеп, зданием на Пятой авеню.
– Что такое?
Водитель такси проинформировал их, что это «Дельмонико».
Это их слегка озадачило. Пришлось потратить несколько минут на полную концентрацию мыслей, поскольку такой приказ мог быть отдан только в силу каких-то причин.
– Что-то там такое про пальто, – напомнил таксист.
Точно! Пальто и шляпа Питера. Он забыл их в «Дельмонико». Выяснив это, они вышли из такси и, держась под руки, двинулись к входу.
– Эй! – окликнул их таксист.
– Чего?
– А расплатиться?
Потрясенные до глубины души, они отрицательно покачали головами:
– Позже, не сейчас – мы приказываем тебе ждать!
Таксист был не согласен, он хотел сейчас же получить свои деньги. С презрительной снисходительностью людей, демонстрирующих чудеса самоконтроля, они заплатили.
Войдя внутрь, Питер тщетно попытался найти на ощупь в пустынной темной гардеробной пальто и котелок.
– Их нет, судя по всему. Кто-то слямзил.
– Наверное, кто-то из Йеля!
– Все может быть.
– Не огорчайся, – самоотверженно сказал Дин. – Я тоже оставлю здесь пальто и шляпу, и тогда мы оба будем одеты одинаково.
Он снял шляпу и пальто, повесил их – и тут его блуждающий взор застрял на двух огромных картонных прямоугольниках, пришпиленных к обеим дверям гардеробной. Знак на левой двери большими черными буквами гласил: «Вход», а на другом знаке, на правой двери, гордо сияло столь же выразительное слово «Выход».
