Орнамент тишины - Людмила Фетисова

Под шум самолётов я совершала, наверное, самую большую ошибку в жизни — возвращалась. Крошечные машинки с оранжевыми проблесковыми маячками вели за собой гиганты-самолёты. Около крыла совещались о чём-то мужчины в жилетах. Мы готовились к взлёту. Начинался дождь. Не могу поверить, что решила остаться. И не просто остаться, а вернуться в холодный, маленький город, где я выросла.

Пассажиры толкались в проходах, ища глазами своё место. Пробка росла, а сумки никак не хотели вмещаться на полках. Всё как обычно. Впереди инструкция, пристёгнутые ремни, поднятые спинки кресел и взлёт. Проём иллюминатора я не закрывала, раз уж повезло увидеть столицу на прощание. В хаосе огней горящих и отражённых промелькнули свинцовые, мокрые улицы и пропали. Утонули в тяжёлых, густых тучах. Салон, предчувствуя долгий перелёт, погрузился в сон. Так, конечно, лучше, но мне не повезло заснуть сразу. Я ворочалась, зажигала и гасила экран телефона, смотрела в окно. Под нами Арктической пустыней легли бескрайние, снежные облака. Над нами — купол серого неба. Серость заползала внутрь, уплотнялась между рядами кресел, стояла в проходе, отступая от одних только жёлтых лиц, освещённых предупреждением держать ремни застёгнутыми. Все разговоры — шёпотом, фильмы — в наушниках. Восемь часов пути — без малого бесконечность.

До семнадцати лет я мечтала только об одном — улететь. Мне не нравились холод, унылые северные пейзажи, неулыбчивые люди. То есть, почти всё. Я знала, что за цепочкой тайги, взявшей нашу дыру в окружение, есть другие города, большие и шумные. В них здания с колоннами, широкие улицы, стекло и бетон, трамваи… И терпеливо ждала. Когда опускались промозглые туманы, скрывая обледеневшие дворы, становилось тяжело. Тогда я ставила на повтор «Город — сказка» и говорила сама себе: "Ничего, скоро ты отсюда уедешь". И уехала. Глупая, верила, что это и есть счастье, а не его причина, которая к тому же ничего не обещает.

В тот день, когда фотографировала на телефон оставшуюся внизу тайгу, мечта, казалось, сбылась. "Никогда сюда не вернусь." — думала я, глядя на выбеленные первыми заморозками деревья и, конечно же, ошибалась. Север полетел со мной: его песни и тишина, богатство и сдержанность. Неотступно он ехал следом из города в город, и я прекратила бессмысленное бегство, остановившись в самом большом и самом шумном из них. Я не одна вырвалась из провинциального плена, нас было двое. Мы любили взаимно так естественно, как назвали друг друга однажды мужем и женой. Прошли все условности с ЗАГСом и паспортами так, как проходят плановый визит стоматолога. Но любовь — чувство ненадёжное. Нас связывало что-то большее: мы были вместе, потому что находили друг в друге память о доме, по которому тосковали. Нет, нас не тянуло вернуться, так грустить можно только на расстоянии, мы оба понимали это. Но всё же, в конце октября, в разгар осенней вязкой слякоти подступала мысль: «А ведь там сейчас снег».

Первые колючие снежинки прилетают ещё в сентябре, вместе с холодным северным ветром. Вперемежку с дождём и солнцем они появлялись, чтобы исчезнуть. Напомнить, что зима близко. Но снег октября иной. Кыстык хаар — мягкие комья, падающие во тьме с небес, и вместе с ними приходит тишина, такая плотная, что ни единым звуком не порвётся её полотно до самой весны. И чем громче звук, тем явственнее чувствуешь — внизу под ним одна тишина, как топь.

Самолёт сел, но почему-то прямо в городе и катится по улице, название которой не могу припомнить, хотя хорошо её знаю. Ничего не понимая я смотрела в иллюминатор. Этот дом слева, коричневый, с единственной в городе эстакадой… когда-то давно в нём жил мой муж. У второго подъезда он когда-то подарил мне славного, косматого ежа в будёновке, с оптимистично вздёрнутым чёрным носом. Как же я могла всё это забыть. Но самолёт двигается дальше, мимо. "Стойте!" — кричу я. Мне необходимо сойти, там хранятся мои воспоминания. Я попыталась подняться и проснулась. Ровно гудели двигатели, за стеклом было всё так же темно, только небо стало глубокого сапфирового цвета. Ночь готовится стать утром. В призрачном, сонном гуле теперь я единственная кто не спал.

В голове обрывки вчерашнего дня, и вечер, как итог, под проведённой единственным словом «мобилизован» чертой. Мрачная площадь, дрожь от холода или нервов, поцелуй у автобуса. После кофе из дурацкого "Вкусно и точка", плохо закрытая крышка, обожжённая до красноты кожа. Всё это я зашифровала в СМС: "За меня не беспокойся, всё хорошо." — а ещё — одиночество и страх. И в ответ: "У меня тоже. Люблю.". Ни одной подсказки, как читать эти символы и что они значат на самом деле. Сидя на лавке, я представила себе пальцы, которые набирали сообщение, пройдясь по непривычным кнопкам. Закрыла глаза. Как они думают, что чувствуют, что видят перед собой? Ответа не было.

Мы познакомились много лет назад, на вписочной квартире. Это был странный вечер, знакомые приглашали своих знакомых, а те своих. Никто не знал, когда начался этот движ и когда закончится. Новые лица появлялись и исчезали со скоростью льда в бокалах. Оставалась лишь музыка и неразборчивый шум голосов, разбавленный сорокоградусным хохотом. Невозможно было разобраться, кто с кем пришёл, и я улыбалась всем: и друзьям, и тем, кого видела впервые. Например, ему. Он был с девушкой. Блондинка, от которой пахло чем-то сладким, смеялась без остановки. В прокуренной комнате звенел её голос, звенели бокалы в руках, и изредка звенел звонок в прихожей. Из тесного коридора вваливались новенькие с заготовленной улыбкой, скользили взглядом по моему платью и сливались с общим гулом.

Платье было чёрное, короткое и очень дорогое. В нём уживались плотный, гладкий атлас, кружево и матовый креп. Это было невероятное, сложное и совершенно непригодное для этого города платье. В желтоватом свете полуподвальных кабаков его складки казались сумасшедшими. Сидя в одиночестве на толстоватых, коричневых стульях безвкусных заведений я расправляла тонкие реснички кружева, лежащего на моих бёдрах. У нас с ними было кое-что общее: здесь наша красота была не к месту. Но какое это имело значение, если мне так нравилось прикасаться к нему взглядом и кожей. И я одевала его снова, не для других, для себя. Говорят, у одежды, а особенно у платьев, есть аура, которая задаёт настроение. Я в это верила и