Обученная лишь теории неповоротливая пехота вдруг превратилась в пехоту легкую и подвижную, уже умудренную практикой. Избавившись от лишнего груза, люди почувствовали прилив сил. Но он достался им ценой утраты дорогих рюкзаков и, в общем, очень хороших фуфаек.
Все же разница между ними и солдатами-ветеранами не совсем стерлась. Полки ветеранов были очень малочисленны. Когда полк желторотых прибыл на место, к ним подошло несколько «старичков», оказавшихся поблизости, и один из них, обратив внимание на длину колонны, крикнул:
— Эй, ребята, какая это бригада? — Когда ему ответили, что это вовсе не бригада, а полк, «старички» только развели руками и со смехом воскликнули — О господи!
Кроме того, почти на всех желторотых были одинаковые кепи, а в полковых кепи воплощается история головных уборов за многие годы. И золотые буквы на полковом знамени не потускнели, они были новые и красивые, а древко блестело потому, что знаменосец обычно протирал его маслом.
Армия снова застряла на месте, словно собираясь с мыслями. Мирный запах сосен щекотал ноздри солдат. По лесу разносились монотонные удары топора. Насекомые, покачиваясь на былинках, как-то по-старушечьи жужжали. Юноша вернулся к теории синемундирного парада.
Но вот однажды на сереньком рассвете долговязый потянул его за ногу, и, еще не совсем очнувшись от сна, он вдруг оказался на лесной дороге и побежал вместе со своими однополчанами, уже задыхающимися на бегу. Манерка ритмично ударяла его по бедру, вещевой мешок мягко покачивался, ружье слегка подскакивало на плече при каждом шаге и норовило сбить кепи с головы.
До него доносились отрывистые, тихие замечания:
— Это еще… что… такое?
— Куда это… к черту… мы бежим?
— Билли… да не наступай мне на пятки… Бежишь… как корова.
Раздался пронзительный голос горластого:
— Какого дьявола они так спешат?
Юноше казалось, что сырой утренний туман расступается под натиском массы бегущих солдат. Вдруг откуда-то донесся треск выстрелов.
Он был ошеломлен. Он бежал, окруженный со всех сторон товарищами, и изо всех сил старался думать, но при этом твердо помнил, что стоит ему упасть — и задние его сомнут. Все его способности были ему нужны сейчас только для того, чтобы огибать препятствия или преодолевать их. Толпа несла его.
Солнце разлило свои не терпящие тайн лучи, и, один за другим, стали видны полки, словно вооруженные воины, выросшие из-под земли. Юноша понял, что пришло его время. Сейчас он пройдет проверку. Перед лицом великого испытания он на секунду почувствовал себя младенцем, почувствовал, как до ужаса проницаема плоть, облекающая его сердце. Улучив минуту, он осторожно оглянулся.
Тотчас ему стало ясно, что улизнуть отсюда не удастся. Полк замыкал его в себе. К тому же существовали железные законы общественного мнения, и они сжимали его с четырех сторон. Юноша был заключен в движущийся ящик.
Обнаружив это, он вдруг понял, что ему никогда не хотелось воевать. В армию он пошел не по доброй воле. Его безжалостно втянуло в нее правительство. А теперь его волокут на бойню.
Полк сбежал с откоса и вброд переправился через ручей. Печально и медленно струилась одетая черной тенью вода, а из нее на людей пристально смотрели белоглазые пузырьки воздуха.
Когда они взбирались на противоположный берег, начала бить артиллерия. Юноша ощутил такое острое любопытство, что все остальное вылетело у него из головы. Он вскарабкался на откос с быстротой, которой мог бы позавидовать любой самый кровожадный вояка.
Он надеялся увидеть настоящую битву.
Перед ним простирались полоски полей, охваченных и стиснутых лесами. В траве и среди древесных стволов залегали группы и колышущиеся цепи солдат, которые то и дело вскакивали и мчались вперед, стреляя куда попало. Темная линия передовых позиций проходила по залитой солнцем поляне, отливавшей оранжевым цветом. Вдалеке трепетало знамя.
На откос уже взбирались другие полки. После короткой заминки бригада, рассыпавшись на боевые цепи, медленно двинулась через лес по направлению к отступающим стрелкам, которые то исчезали из виду, то снова появлялись. Они все время что-то сосредоточенно делали, похожие на пчел, занятых своими маленькими распрями.
Юноша старался ничего не упустить. Он не замечал ни деревьев, ни веток и даже забыл о своих ногах, которые то спотыкались о камни, то путались в кустах шиповника. Передвигающиеся батальоны казались ему жуткими алыми нитями, которые вплетаются в чудесную нежно-зеленую и коричневатую ткань. Нет, это место никак не подходило для поля боя.
Он не мог отвести глаза от стреляющих солдат. Они палили в заросли, в дальние, отчетливо видные деревья, и юноша понимал, что каждый выстрел может стать причиной трагедии — скрытой, неведомой, величавой.
Раз они наткнулись на труп солдата. Он лежал навзничь, уставившись в небо. На нем была мешковатая форма желто-коричневого цвета. Юноша обратил внимание на подметки его башмаков: они износились до того, что стали не толще почтовой бумаги. Из большой дыры жалостно торчал мертвый палец. Судьба предала солдата: когда он умер, она выставила на обозрение врагам нищету, которую при жизни он, быть может, скрывал даже от друзей.
Незаметно расступаясь, солдаты обходили труп. Мертвец, став неуязвимым, требовательно заявлял о своих правах. Юноша пристально посмотрел в пепельно-серое лицо. Ветер играл темно-рыжей бородой, и она шевелилась, словно чья-то рука поглаживала ее. Юноше смутно захотелось ходить и ходить вокруг трупа и смотреть на него: жажда живого прочесть в мертвых глазах ответ на вопрос.
Душевный подъем, охвативший юношу, когда он увидел поле боя, исчез бесследно. Его любопытство было удовлетворено. Если бы с откоса перед ним открылась захватывающая картина битвы во всей ее яростной красоте, он, возможно, с криком бросился бы в атаку. Но они слишком спокойно шли среди обступившей их природы. У него была возможность подумать, было время заглянуть в себя и разобраться в своих ощущениях.
Странные мысли зароились у него в мозгу. Пейзаж не радовал его. Напротив, он ему угрожал. Дрожь пробежала по спине юноши, и, говоря по правде, ему показалось, что с него вот-вот свалятся штаны.
Мирный дом среди дальних полей, казалось, предвещал недоброе. В лесных тенях крылась угроза. Юноша всем своим существом чувствовал, что за любой прогалиной могут сидеть в засаде свирепоглазые воины. У него мелькнула мысль, что генералы сошли с ума. Это западня. Лес того и гляди ощетинится штыками винтовок. С тыла появятся стальные полки. Он и его товарищи обречены на гибель. Генералы просто тупицы. Неприятель одним махом уничтожит все войско. Юноша испуганно оглянулся, уверенный, что смерть уже подкрадывается к нему.
Его сверлила мысль, что необходимо сейчас же выскочить из рядов и предупредить товарищей. Нельзя допустить, чтобы их перебили, как свиней, а это непременно случится, если им не сказать об опасности. Генералы, эти безмозглые идиоты, загнали их в ловушку. Во всей армии только он один зрячий. Он выступит вперед и обратится к солдатам с речью. Страстные, потрясающие слова уже дрожали у него на губах.
Войсковая колонна, расколотая рельефом местности на мелкие подразделения, спокойно ползла по лесам и полям. Юноша окинул взглядом идущих рядом и почти на всех лицах увидел выражение глубокой сосредоточенности, как будто люди были заняты каким-то необычайно интересным исследованием. У нескольких человек вид был до того воинственный, точно они уже сражались с врагом. Иные ступали как по тонкому льду. Но в большинстве своем эти солдаты, впервые шедшие в бой, были тихи и погружены в себя. Им предстояла встреча с войной, с этим багряным зверем, с этим раздувшимся от крови богом. Их мысли были поглощены целью похода.
Юноша подавил уже готовый сорваться крик. Он понял, что даже если солдаты дрожат от страха, они все равно посмеются над его предостережениями. Они начнут глумиться над ним и забрасывать на ходу чем попало. Если считать, что опасность существует только в его воображении, то после таких исступленных призывов его все сочтут трусом.
Тогда он повел себя как человек, обреченный в одиночестве нести ответственность за то, о чем другие и не подозревают. Он трагически поднимал глаза к небу и еле волочил ноги.
Неожиданно на него налетел молоденький лейтенант из их роты и начал колотить его эфесом сабли.
— Эй ты, молодчик, не вылезай из рядов! И не пытайся спрятаться, все равно ничего не выйдет! — кричал он громко и очень нагло.
Юноша незамедлительно ускорил шаги. Он ненавидел лейтенанта — тот явно был не способен оценить мыслящего человека. Грубый скот — вот что такое этот лейтенант.
Немного погодя бригада остановилась в лесу, озаренном словно собор. Суетливые стрелки все еще палили. Сквозь боковые приделы леса было видно, как стелется дым от выстрелов. Иногда он поднимался ввысь плотными белыми клубочками.
