Проговоривъ съ полчаса, впродолженіе котораго Филиппъ съ трудомъ нашолъ возможность произнести слово, сэръ Джонъ вынулъ свои часы и всталъ со стула. Филиппъ тоже всталъ, не жалѣя, что свиданіе кончается.
Сэръ Джонъ проводилъ своего родственника въ переднюю, до парадной двери, передъ которой конюхъ водилъ верховую лошадь своего барина. Филиппъ слышалъ, кань баронетъ разругалъ конюха точно также, какъ слугу. Фландрская армія не ругалась такъ страшно, какъ этотъ защитникъ человѣческихъ правъ.
Филиппа просили назначить день, когда онъ и его жена захотятъ воспользоваться гостепріимствомъ своего родственника. При этомъ случаѣ мистриссъ Фирминъ держала себѣ такъ граціозно и такъ просто, что сэръ Джонъ и лэди Рингудъ нашли её очень пріятной и благородной наружности особой, и навѣрно удивлялись, какъ женщина ея званія могла пріобрѣсти такое утончонное обращеніе. Лэди Рингудъ спросила о дѣвочкѣ, которую она видѣла, хвалила ея красоту, разумѣется привлекла сердце матери и тѣмъ заставила её разговориться свободнѣе, чѣмъ она рѣшилась бы при первомъ свиданіи. Мистриссъ Фирминъ пріятно играла на фортепіано и пѣла очаровательно. Послѣ обѣда она восхитила своихъ слушателей. Лэди Рингудъ любила хорошую музыку и сама была хорошей музыкантшей старой школы, играя Гайдна и Моцарта.
Высокій и красивый отставной пасторъ, занимавшій у сэра Джона должность майордомо, положилъ свёртокъ въ карету, когда уѣзжали мистеръ и мистриссъ Фирминъ, и доложилъ съ почтительнымъ видомъ, что кэбъ заплачемъ. Наши друзья, безъ сомнѣнія, предпочли бы обойтись безъ этой церемоніи, но Филиппъ выигралъ два шиллинга по милости щедрости своего родственника.
Когда Шарлотта развернула свёртокъ, положенный майордомомъ въ кэбъ, я боюсь, что она не обнаружила того восторга, который мы должны чувствовать, получая подарки отъ нашихъ друзей. Два платьица стариннаго фасона, пара красныхъ башмачковъ, измятые кушачки и другія тому подобныя бездѣлушки.
— Гм! сказалъ Филиппъ, не совсѣмъ довольный: — что если бы сэръ Джонъ велѣлъ своему буфетчику положить въ кэбъ для меня свой синій сюртукъ съ мѣдными пуговицами?
— Если это было сдѣлано съ добрымъ намѣреніемъ, мы не должны сердиться, сказала жена Филиппа:- и если бы ты слышалъ, какъ она и миссъ Рингудъ говорятъ о вашей малюткѣ, то полюбилъ бы ихъ, какъ я.
Но мистриссъ Фирминъ не рѣшилась надѣть эти старые красные башмачки на свою дѣвочку, а дѣтскія платьица дѣлаются теперь гораздо шире, такъ что подарки лэди Рингудъ не годились никуда.
Доброжелательство этихъ новыхъ родственниковъ Филиппа было очевидно, однако, я долженъ сказать, не совсѣмъ пріятно. Въ первое время ихъ сношеній — а они, и съ сожалѣніемъ долженъ сказать, прекратились или прервались — знаки привязанности въ видѣ произведеній фермы: масла, цыплятъ и мяса являлись съ Беркелейскаго сквэра въ Торнгофскую улицу. Я знаю, что герцогъ Глостерскій гораздо богаче васъ; но если бы онъ подарилъ вамъ полкроны, я сомнѣваюсь было ли вамъ это пріятно. Такъ и съ родственниками Филиппа. Корзина, привезённая въ коляскѣ съ оранжерейнымъ виноградомъ и съ деревенскимъ масломъ, очень хороша, но баранья нога — подарокъ, который немножко трудно проглотить. Мы удостовѣрились въ этомъ среди громкаго хохота, въ одинъ день, когда обѣдали у нашихъ друзей. Не прислала ли лэди Рингудъ мѣшка съ рѣпой также? Словомъ, мы ѣли баранину сэра Джона и смѣялись надъ нимъ, и будьте увѣрены; что многіе это дѣлали надъ вами и надо мной.
Скоро большая жолтая карета съ напудреннымъ лакеемъ опять явилась у дверей мистриссъ Брандонъ въ Торнгофской улицѣ, изъ кареты вышла лэди Рингудъ съ двумя дочерьми. Онѣ вошли къ мистеру Филиппу именно въ то время, какъ этотъ достойный джентльмэнъ сидѣлъ за обѣдомъ съ своей женой. Лэди Рингудъ, намѣревавшаяся быть любезной, приходила въ восторгъ отъ всего — чистый домъ опрятная служанка, хорошенькія комнатки — и какія очаровательныя картины! Многія изъ этихъ картинъ были работы бѣднаго Ридли, который какъ мы уже говорили, писалъ бороду Филиппа и брови Шарлотты и малютку Фирминъ тысячу разъ.
— Можемъ мы войти? Мы вамъ помѣшали? Какой прекрасный фарфоръ! Какая прелестная кружка, мистеръ Фирминъ!
Это былъ подарокъ живописца его крёстной дочери,
— Какой вкусный завтракъ! Это обѣдъ? Какъ пріятно обѣдать въ такое время!
Эти дамы рѣшились восхищаться всѣмъ.
— Мы ѣдимъ вашихъ цыплятъ. Можемъ мы предложить вамъ и миссъ Рингудъ? сказалъ хозяинъ.
— Зачѣмъ вы обѣдаете не въ столовой, а въ спальной? спросилъ Фрэнклинъ Рингудъ, интересный сынокъ барона Рингуда. — А у насъ двѣ столовыхъ, кромѣ кабинета папа, въ который я не долженъ входить. И у слугъ двѣ столовыхъ.
— Молчи! останавливаетъ мама.
Но Фрэнилинъ продолжаетъ:
— И въ Рингудѣ столько же и въ Уипгэмѣ. Уипгэмъ мнѣ нравится гораздо больше Рингуда, потому что мой пони въ Уипгэмѣ. У васъ нѣтъ пони. Вы слишкомъ бѣдны.
— Фрэнклинъ!
— Вы сами сказали, что онъ бѣденъ; у васъ не было бы цыплятъ если бы мы вамъ не прислали. Мама, помните, вы говорили, что они очень бѣдный.
Мама, покраснѣла, и навѣрно щоки и уши Филиппа тоже горѣли; въ первый разъ мистриссъ Фирминъ обрадовалась, услыхавъ, что ея дѣвочка заплакала, потому что это подало ей предлогъ уйти въ дѣтскую, куда и другія дамы пошли за ней.
Между тѣмъ мистеръ Фрэнклинъ продолжалъ свой безыскусственный разговоръ.
— Мистеръ Филиппъ, почему васъ всѣ называютъ злымъ? У васъ лицо не злое, и у мистриссъ Фирминъ то же лицо не злое, она по виду очень добра.
— Кто называетъ меня злымъ? спросилъ Филиппъ у своего простодушнаго родственника.
— О, многіе! Кузенъ Рингудъ это говоритъ; Бланшъ это говоритъ; Улькомъ это говорить; только я его не люблю, онъ такой смуглый. Когда они услышатъ, что вы у насъ обѣдали, Рингудъ говоритъ: "Здѣсь былъ этотъ скотъ?" Я вовсе его не люблю. Но васъ я люблю, по-крайней-мѣрѣ, мнѣ такъ кажется. У васъ только апельсины за десертомъ. А у насъ всегда такъ много за десертомъ. У васъ нѣтъ вѣрно потому, что у васъ мало денегъ.
— Да, у меня очень мало, сказалъ Филиппъ.
— А у меня много. Я куплю что-нибудь для вашей жены; я лучше люблю, когда вы у насъ, чѣмъ Бланшъ, Рингудъ и этотъ Улькомъ; они никогда ничего мнѣ не дарятъ. Вы не можете, конечно, потому что вы очень бѣдны; но мы будемъ часто присылать къ вамъ разныя разности. Мнѣ хотѣлось бы апельсинъ, благодарствуйте. Въ нашей школѣ есть мальчикъ, его зовутъ Сёклингъ, онъ съѣлъ восемнадцать апельсиновъ и никому не далъ ни одного. Не правда ли какой жадный? Я всегда пью вино съ апельсинами. Благодарю. Какъ это вкусно! Но у васъ, вѣрно, не часто это бываетъ, потому что вы такъ бѣдны.
Я радъ, что дѣвочка Филиппа не могла понять, будучи въ такомъ нѣжномъ возрастѣ, комплименты, которыми осыпала её лэди Рингудъ и ея дочери. Комплименты восхитили мать, для которой и назначались, и не внушили тщеславія безсознательной малюткѣ. Что сказала бы вѣжливая мама, и сестры, еслибы слышали болтовню несчастнаго Фрэнклина? Простота мальчика забавляла его высокаго кузена.
— Да, сказалъ Филиппъ;- мы очень бѣдны, но мы очень счастливы и намъ всё-равно.
— Мадмоазель, нѣмецкая гувернантка, говоритъ, что она удивляется, какъ вы можете жить; и я не думаю, чтобъ вы могли, если бы ѣли, сколько ѣстъ она. Вамъ надо бы посмотрѣть, какъ много она ѣстъ. Фредъ, мой братъ, тотъ, который въ университетѣ, разъ вздумалъ посмотрѣть сколько можетъ съѣсть мадмоазель Вальфишъ; она два раза брала супу, два раза рыбы, потомъ взяла жареной баранины — нѣтъ, кажется говядины, а горохъ она ѣстъ ножомъ, и еще она ѣла малиновый пуддингъ, и пива сколько пила…
Что было бы дальше, мы не узнаемъ никогда, потому что, пока молодой Фрэнклинъ задыхался отъ смѣха при смѣшномъ воспоминаніи объ аппетитѣ мистриссъ Вальфишъ, его мать и сёстры пришли съ Шарлоттой изъ дѣтской и прекратили разговоръ милаго мальчика. Дамы уѣхали въ восхищеніи отъ Филиппа, Шарлотты, ихъ малютки. Всё было такъ прилично. Всё было такъ мило. Мистриссъ Фирминъ была такъ изящна. Знатныя дамы наблюдали за нею съ такимъ любопытствомъ, какое бробдингнагскія дамы обнаруживали, когда держали на ладони маленькаго Гулливера и смотрѣли, какъ онъ кланялся, улыбался, танцовалъ, вынималъ шпагу и снималъ шляпу, точно человѣкъ.
Глава XXXVI
ВЪ КОТОРОЙ ГОСТИНЫЯ ОСТАЮТСЯ НЕ МЁБЛИРОВАНЫ
Мы не можемъ ожидать любви отъ родственника, котораго мы столинули въ иллюминованный прудъ и фракъ, панталоны и лучшія чувства котораго мы испортили. Разумѣется, всѣ Туисдены и Улькомы, смуглый супругъ предмета первой любви Филиппа, ненавидѣли, боялись и злословили его, называя его дикаремъ и чудовищемъ, грубіяномъ въ разговорѣ и обращеніи, грязнымъ, оборваннымъ по наружности, отъ котораго вѣчно несло табакомъ, который постоянно былъ пьянъ, вѣчно ругался, вѣчно хохоталъ, что дѣлало его нестерпимымъ въ порядочномъ обществѣ, Туисдены, во время пребыванія Филиппа за границей, очень почтительно и прилежно ухаживали за новымъ главою Рингудской фамиліи. Они льстили сэру Джону, ухаживали за милэди. Ихъ принимали въ городскомъ и деревенскомъ домѣ сэра Джона. Они приняли его политическія мнѣнія, какъ бывало принимали мнѣнія покойнаго пэра. Они никогда не пропускали случая ругать бѣднаго Филиппа и вкрадываться въ милость лорда Рингуда. Они никогда не отказывались отъ приглашенія сэра Джона и наконецъ страшно надоѣли ему и лэди Рингудъ. Она узнала какъ-то, какъ безжалоство мистриссъ Улькомъ обманула своего кузена, корда явился богатый женихъ. Потомъ узнали, какъ Филиппъ приколотилъ Улькома, молодого Туисдена, а прежнее предубѣжденіе начало проходить. Друзья Филиппа стали говорить Рингуду, какъ онъ ошибался въ молодомъ человѣкѣ, и описали его въ краскахъ болѣе благопріятныхъ. Туисденская семья такъ оклеветала Филиппа и представила его такимъ отвратительнымъ чудовищемъ, что неудивительно, если Рингуды избѣгали его. Сэру Джону случилось слышать отъ своего товарища, члена парламента, Трегарвана, совершенно другія вещи о нашемъ другѣ. Не безъ удивленія узналъ сэръ Джонъ отъ Трегарвана, какъ честенъ, благороденъ и кротокъ былъ этотъ человѣкъ, его его обобралъ негодный отецъ, которому онъ простилъ и которому даже помогалъ изъ своихъ ничтожныхъ средствъ, и какъ онъ храбро боролся съ бѣдностью, и какая у него миленькая жена и ребёнокъ. Такимъ образомъ Филиппъ нашолъ помощь, когда онъ нуждался въ ней, и пособіе, когда онъ былъ въ бѣдности. Мы сознаемся, что Трегарванъ былъ напыщенный человѣчекъ, что рѣчи его были скучны, а сочиненія вялы, но сердце у него было доброе. Его тронула картина, изображонная Лорой о бѣдности молодаго человѣка, о его честности и твёрдости въ трудныя времена. Мы видѣли какъ Европейское Обозрѣніе било поручено Филиппу. Потомъ нѣкоторые хитрые друзья Филиппа рѣшили, что его надо примирить съ его родственниками, которые были знатны и богаты и могли быть ему полезны. Потомъ Трегарванъ поговорилъ и сэромъ Джономъ, и встрѣча была устроена, гдѣ Филиппъ, противъ обыкновенія, не поссорился ни съ кѣмъ.
